Я пал слишком низко
Выхода нет
В этот раз я действительно сбился с пути...”
Оригинал: http://en.lyrsense.com/soul_asylum/runaway_train
Copyright: http://lyrsense.com ©
====== Глава 8 ======
Мисаки постоянно видел этот сон про дорогу, где раз за разом пытался изо всех сил отделаться от назойливого попутчика. Кое-что поменялось. В какой-то момент парень не выдерживал, с несвойственной ему злостью вырывался из захвата тяжелых, прохладных ладоней и бежал прочь. Он несся вперед, не разбирая пути, расталкивая людей вокруг, пока не оказывался на дороге один. Мисаки продолжал бежать, сворачивал на незнакомых перекрестках снова и снова, дышать становилось тяжело, тело наливалось свинцом. Пейзаж кругом менялся, менялась сама дорога. И вот под ногами уже не широкая полоса ровного асфальта, а узкая горная тропинка; солнце скрылось за бледно-серыми ватными тучами, дует пронизывающий сырой ветер. “Я устал! Куда я бегу!?” – изумлялся вдруг парень. Переходя на шаг, он резко оборачивался – никого кругом. И в тот же миг, мелкие камешки скользили под его ногами, небо опрокидывалось, и парень летел в пропасть.
Мисаки просыпался в липком холодном поту и резко распахивал глаза, убеждаясь, что все еще жив. Прошло уже больше недели с той ночи, когда гитарист Накано Хироши поймал его на злополучном мосту и приютил в своей маленькой квартирке. С тех пор Мисаки видел этот кошмар каждый раз, как засыпал. Не просто видел – ощущал всеми клеточками своего тела. Это ощущение падения в бездну... Тогда, на мосту, Мисаки почувствовал, что не хочет умирать. Понял в ту секунду, когда уже падал. Ощутил звериный ужас от короткой мысли: “Это конец!” Он помнил, как с силой ударился об асфальт, как сжался и замер в ожидании столкновения с машиной. Боль, страх, тишина. И резкий рывок вверх. “ТАК? Так умирают?!” – лихорадочно соображал Мисаки, не открывая крепко зажмуренных глаз. И тут он услышал этот оглушительный вопль:
- Ты, идиот! О чем ты думал?! Жить надоело?!
“Самоубийство – грех... Меня уже наказывают?..” Мисаки заставил себя медленно разлепить веки.
- Отвечай, говорят тебе! Ну же! Что с тобой?
“Ангел смерти? Волосы длинные, темно-каштановые, пронзительные холодные глаза, лицо... злое, страшное, но все равно красивое... У него есть крылья?..”
- Ты кто?
- Я Хиро. А ты?
- Мм... неважно.
“Нет крыльев. Ангел не стал бы спрашивать моё имя. И вообще, ангелы так не разговаривают. Хотя откуда мне знать?” – чем дольше Мисаки принимал участие в этом разговоре, тем сильнее приближался к мысли, что никакого ангела здесь нет, что самым непостижимым образом он всё еще стоит на мосту... живой. Он по-прежнему купался в собственном отчаянии, ушибленное тело едва не выло от боли, поток чужой ярости притягивал сознание к реальности. Мисаки окончательно пришел в себя, когда услышал треск рвущейся в чужих руках толстовки. После утраты денег, документов, телефона... это послужило своеобразным якорем: желание удержать последнее, что осталось. И пощечина, увесистая. Мисаки просто не мог позволить еще и бить себя. Потрясённый организм отозвался самой обыкновенной истерикой. Она назревала все эти тяжелые дни, но задавленная успокоительным, только таилась и набирала силу. Ни разу с момента смерти родителей Мисаки так не рыдал.
Когда буря стихла, парень обнаружил себя в объятьях того “Ангела Смерти”, который так яростно обрушивал на него свой гнев, рвал одежду, причинял боль. Сейчас он осторожно гладил Мисаки по спине, волосам, и мерно убаюкивал, как утешают маленькое дитя. Лицо Ангела оказалось добрым, улыбчивым, когда тот не злился. “Так значит ты не дал мне упасть?!” Мисаки по-прежнему плохо улавливал суть разговора, отвечал на автомате, пребывая большей частью в собственных мыслях, и усвоил только самое основное: Ангела зовут Хиро, и пришли они в его дом. На вопрос о своём имени Мисаки чуть было не ответил по привычке правду, но в последний момент, сам не понимая, зачем, брякнул первую ассоциацию, всплывшую в голове на имя “Хиро” – “Хару”.
Благодаря своему новому знакомому, Мисаки чувствовал, что все больше... оживает. Непонятно, как Хиро умудрялся, но Мисаки в его присутствии пытался даже шутить, при виде еды вновь ощутил аппетит и интерес к приготовлению пищи.
Однако стоило остаться без дела буквально на пару минут, и тоска с такой яростью вцепилась в сердце, что Мисаки снова не утерпел, вытащил таблетки. Не подозревая, какая сцена разыграется через минуту, парень собирался по привычке разгрызть это гадостное на вкус драже, даже не запивая водой. Но Хиро...
“В чем он меня подозревает?! Я наркоман? Я преступник? Как он смеет?! Кто дал ему право так думать обо мне?! Раз он спас меня, раз я попал в беду, то можно говорить обо мне плохо?!” – нервы Мисаки снова оказались на пределе, и он сорвался на крик:
- Да пошел ты! Что ты знаешь обо мне?! Какое тебе дело?! Я не крал его, если ты подумал! Я не вор и не наркоман! Отдай, и я пойду своей дорогой! Это не смешно!
- Еще бы это было смешно! Я отдам тебе таблетки, а завтра под кустом найдут твой хладный труп?
“Да он просто издевается надо мной!!!”
- И что? Кому есть дело?
- Откуда мне знать, кому? Ты прав, я ничего о тебе не знаю, но я хочу помочь! Неужели ты этого не понял? Я знаю эти таблетки, их продают строго по рецепту, но у врача ты не был, судя по всему, – Хиро вытащил вдруг из шкафа такую же, как у Мисаки баночку – видно, что еще нераспечатанную, – и начал читать.
Мисаки слушал и не понимал, что значат все эти жуткие слова, о чем они, к чему. И внезапно его осенило: “Это же всЁ про меня! Ведь это бЫло со мной!!! Я чувствую все это с того дня, как первый раз принял таблетки! Я чуть не убил себя – не может быть, чтобы все было из-за них?!” Отвращение Мисаки к “волшебной баночке” проступило с такой силой, что заглушило и тоску, и страх, и желание забыться. Он безропотно протянул её Ангелу и зарекся хоть когда-нибудь ещё прикасаться к подобному “волшебству”.
На другой день Хиро сам предложил Мисаки:
- Хару, если тебе некуда пойти, живи у меня сколько понадобится.
- Но мне нечем платить за себя.
- Ты что, глупый? Правда думаешь, все в этой жизни измеряется деньгами?
- Хиро, я ушел из дома частично из-за того, что устал быть приживалой, хотел стать самостоятельным. А в итоге снова вынужден полагаться на другого.
- А как ты себе представлял свою независимость? Человек не может быть один. На необитаемом острове можно стать кем-то? Можно только выжить или погибнуть. Но чтобы стать личностью, нужен социум: дружба, любовь, вражда, зависть, взаимовыручка – много всего. Не будь самонадеянным, один ты не встанешь на ноги. Прими это. И не переоценивай власть денег тоже. Деньги нужны, чтобы жить. Но чтобы жить счастливо, человеку нужен человек!
Мисаки возразить было нечего. Он остался: отсыпался, читал мангу, готовил еду и приводил в порядок квартиру – занимался все теми же привычными для себя делами. После отмены психотропного препарата несколько дней кряду черная депрессиия буквально сводила парня с ума, и только мысль об искусственности этого состояния удерживала его от новых страшных попыток. Он воспринимал только жестокость этого мира, он ненавидел себя, всех людей: и от которых ушел, и по вине которых ушел.
Если бы не Хиро... Каждый день после работы этот парень отправлялся домой, чтобы быть с Мисаки, говорить с ним, слушать его, играть на гитаре всё новые и новые мелодии – известные и не очень, веселые и грустные, мрачные и вселяющие надежды. Постепенно боль Мисаки стала глуше, но... как будто глубже, становясь частью его существа. Он ощущал её каждую секунду, даже во сне, даже занятый своими нехитрыми делами. Все то же, что и раньше, только в другом доме, с другим человеком и совершенно без обязательств. Мисаки еще не был готов к мысли о том, что так не может продолжаться вечно, каждый вечер только дожидался возвращения своего нового друга и думал, думал о своём.
Мисаки снова и снова словно заболевал от этих мыслей, эмоций, но общество нового знакомого раз за разом приносило облегчение. Постепенно, мало-помалу он рассказал Хироши всю свою историю от начала до конца, утаив лишь самые мелкие детали вроде имён и названий. Хиро был изумительным слушателем: не перебивал, не осуждал, не оценивал, не читал нравоучений. Ни разу в жизни ни один человек не слушал Мисаки... так! В один прекрасный день Такахаши понял, что в его жизни появилось нечто новое, драгоценное, чего он еще ни разу не испытывал – настоящая дружба.
