====== День двадцатый – День двадцать пятый ======
День двадцатый
Первое, что начал делать Степа после того, как вернулся из института – это читать Библию. Духовники всегда говорят, что там есть ответы на все вопросы. Но почему-то у Степы не получалось ничего найти. Может, он тупой? Или просто ищет как-то не так? Степа даже попробовал задать вопрос и открыть Библию на загаданной странице, но ничего не понял. С тяжелым чувством, что его в чем-то обманули, Степа пошел в зал, чтобы положить Библию обратно на полку. Но по дороге столкнулся с отцом.
- Чего это ты затеял? – спросил Вячеслав.
- Библию читал. А что в этом такого?
- Тебе никакая Библия не поможет, можешь хоть учитаться. Все равно тебе в аду гореть. Почитай лучше «Божественную комедию» и напомни мне потом, на каком круге ада все пидоры.
Ну что тут можно сказать? Вот и Степа решил промолчать и пошел дальше. Отец крикнул ему вслед:
- Не думай, что я твои пидарки в ушах не заметил. Когда-нибудь я тебе их выдеру.
Вообще-то, Степа удивился, что он до сих пор их не выдрал. Отец проявлял какое-то странное спокойствие после того, как Степа сбежал позавчера к Жене. Скорее всего, задумал что-то и ждет удобного случая. Степа вернулся в свою комнату и сел за стол. Думай. Где еще могут быть ответы, которые ты так жаждешь получить? Где? Знаменитый слоган «Яндекса» тут же всплыл в памяти: «Яндекс. Найдется все». Вот и Степа решил попытать удачу. Около получаса он бесцельно бродил по разным сайтам, а потом наткнулся на информацию о Туринской плащанице. Степе срочно требовалось чудо, а плащаница – это величайшее из чудес, точного объяснения которому до сих пор не найдено. Да и как вообще можно чуду дать объяснение… Степа начал с жадностью читать. Различные сведения, факты, все это Степа тут же проглатывал и все продолжал искать что-то… читая о следах крови и всех ранах Иисуса, отпечатавшихся на плащанице, о том, как его били и истязали, Степа вдруг ощутил такую жуткую боль и сожаление, что из глаз брызнули слезы. Он не понимал, что с ним происходит. А слезы все текли, и Степа не мог их остановить. Он как будто чувствовал боль того человека, который умер и воскрес две тысячи лет назад. Он чувствовал его страдания, но было и что-то еще… Степа чувствовал его любовь. День двадцать первый А начиналось все со слов Жениного приятеля: «Что-то ты закис в последнее время. Сегодня же все-таки суббота. Почему бы тебе не развлечься вместе с нами?». И пошло-поехало. Весь вечер они мотались по клубам и пили так много, что… Женя должен был бы опьянеть в хлам, но у него ничего не получалось. И тем не менее, он был как в тумане. Перед глазами все мелькало: огни, темнота, снова огни, яркие вспышки ослепительного света, от которого ломит глаза. Женя и сам не заметил, как оказался у себя дома в обнимку с какой-то девицей. Кажется, ее зовут Аня… только бы не ошибиться. Сначала они говорили ни о чем, а потом Аня решила проявить активность и зачем-то начала раздеваться. Женя плохо соображал. Аня и вся комната плыла у него перед глазами. Все, что он делал в ту ночь, запечатлелось в его сознании моментальными снимками или, если точнее, короткими отрывками какого-то бредового кино. Вот он целует ее шею и чувствует, что задыхается от запаха духов. Он поднимает голову и смотрит в ее затуманенные глаза. Она ловит его взгляд и спрашивает хрипло:
- Что-то не так?
- Нет. Все отлично.
Женя уже так привык лгать. Ему так намного проще. Но сколько бы Женя ни целовал эту девушку, образ Степы не отпускал его сознание. Он вспоминал запах его волос – как у первых цветов, легкий, свежий. Он не мог не сравнивать… Это сводило с ума. Когда Женя выдохся и начал засыпать, только одна мысль стучала в его воспаленном мозгу: с ним было не так. Все было не так. Все было так… Удивительно. Почему я ни с кем не испытывал подобного?
День двадцать второй
Когда Степа был уже просто не в состоянии читать дальше, он откинулся на спинку стула и подумал, что, наверное, знает о Туринской плащанице больше, чем она сама знает о себе. Но всего этого было мало. Степа жаждал чуда, ему хотелось не просто услышать о чуде или прочесть о нем. Ему хотелось увидеть самому, хотелось прикоснуться к чуду. Но, конечно, путь к плащанице для него закрыт. Степа читал историю фотографа Секондо Пиа, которому посчастливилось запечатлеть портрет Христа. Когда Пиа проявил дома фотографию плащаницы, он увидел на темном фоне негатива позитивный портрет Иисуса – Лик с неземным выражением красоты и благородства. Как бы Степе хотелось посмотреть ему в глаза. Тогда он бы точно узнал все ответы. Хотелось дотронуться до чуда, поверить. Еще долго он читал о плачущих иконах, а потом понял, что и это ему не поможет. Какими бы достоверными ни были факты, Степе требовалось почувствовать все это самому. Еще какое-то время он тупо сидел в Интернете, читая различного рода ересь о Христе. Как Степе удалось выяснить, каждый представляет Спасителя по-своему: негры считали, что Иисус был чернокожим, воинствующие феминистки утверждают, что Он был женщиной, а кое-кто даже рискнул заявить, что Иисус был геем. Прочитав небольшую статью под названием «Иисус Христос был еще и геем?», Степа ощутил дурноту, закрыл «Explorer» и положил голову на руки. Он мог бы выключить компьютер, потому что тот больше не понадобится ему сегодня, но Степа этого не делал. Он ждал, сам не зная чего, и сам не знал, на что надеялся. День двадцать третий В этот очередной мрачный понедельник Жене едва удалось разлепить глаза в десять утра, чтобы пойти в институт. Воскресенье прошло для него по тому же сценарию, что и суббота. Его уже тошнило от всего, однако наглая девица Аня буквально прилипла к нему и не отпускала ни на секунду. В конце концов, когда Женя не хотел уже ничего, а она продолжала свои настойчивые приставания, ему пришлось попросить ее уйти. В ответ на что девица заявила:
- Ты мог бы хотя бы сделать вид, что я тебе нравлюсь, а не сидеть с таким лицом! Я так стараюсь, а ты в упор меня не видишь! Сидишь, как обкуренный! Да что у тебя вообще не уме? Так бы и сказал сразу, что я тебя не возбуждаю, я бы хоть время не теряла даром!
А потом она ушла. Женя ничего ей не говорил, он только хотел остаться один. А потом вдруг неожиданно наступило утро. Всю ночь Женя провалялся как в бреду, не зная, спал он или бодрствовал. Ему просто не хотелось жить. День двадцать четвертый Сегодня у Степиной матери был день рождения. Сорок пять, и, конечно, такую дату они решили отметить. И хоть Степе было совсем не до праздника, он все равно мило улыбался всем гостям, а своей матери подарил бессчетное число улыбок. Это было для него сейчас не так уж трудно, потому что Степины мысли были заняты другим. Он думал о своем сегодняшнем сне.
Во сне Степа видел Иисуса. И это был самый странный сон, который он вообще когда-либо видел в жизни. Степа стоял на пустынной площади. Вокруг ни души, казалось, что весь мир замер и затаил дыхание. Как будто время вдруг остановилось. И тогда Степа увидел Иисуса. Он был облачен в белую рясу, полы которой развивались от легкого ветра. Но Степа не мог увидеть его лица – было слишком темно. Непроглядная ночная тьма мешала Степе посмотреть в глаза Спасителю.
А потом Иисус пошел к нему. И стоило ему только сдвинуться с места, как повалил снег. Огромные белые хлопья, такие же чистые, как ряса Христа. И сразу стало светлее, и когда Иисус приблизился к нему на расстояние пары шагов, Степа смог увидеть его лицо. Не такое как рисуют на иконах: волосы, усы и бородка светлые, глаза голубые. И этот взгляд. Он смотрел на Степу так, словно знал о нем все. Выражение бесконечной печали и мудрости. А потом он вытянул руку и дотронулся кончиками пальцев до Степиного лба, отнял руку и указал куда-то позади него. Степа оглянулся и увидел церковь, но не ту, перед воротами которой он стоял недавно. Эта церковь была старой и по всей вероятности заброшенной. Полуразрушенные стены из красного кирпича, кажущегося почти черным в этой темноте, черные провалы окон, сырые деревянные балки на колокольне. Создавалось впечатление, что церковь горела, потому что кое-где кирпичная кладка была как будто покрыта сажей. Степа снова повернулся к Иисусу, потому что вид этой церкви нагонял на него ужас, но Его уже не было. А Степа тут же проснулся и обнаружил, что вся его подушка в слезах. Слезы все еще текли по его щекам, но Степа не спешил их вытирать. Было только пять утра, но он больше так и не смог уснуть.
