- Не уходи… страшно… Степ…

При звуке собственного имени Степа вздрогнул и открыл глаза. Но Женя все еще бредил, он звал его в бреду. Степино сердце колотилось, он смотрел на Женю, который был сейчас так близко и так убийственно красив, и ненавидел себя за испытываемые чувства.

- Нельзя было пить… напиток… Любовь… мне страшно… не уходи…

Степе стало трудно дышать.

- Все, хватит, – пробормотал он, вскочил с постели и поплелся в ванную. Там он намочил под ледяной водой полотенце и, почти не выжимая его, принес в комнату. Сел рядом с Женей и выжал несколько капель ему на лоб. Женя вздрогнул, но не проснулся. – Вот так… Охладись-ка немного. А то несешь невесть что.

Когда полотенце легло ему на лоб, Женя открыл затуманенные глаза и улыбнулся.

- Привет.

- Привет, – Степа улыбнулся в ответ. – У тебя опять жар. Надо выпить лекарство. Только не отключайся, я сейчас принесу, хорошо?

- Хорошо.

Женя сдержал обещание и не отключился, но как только он выпил парацетамол, силы оставили его, и Женя снова заснул. Степа потушил свет и с тяжелым сердцем лег рядом. Он еще долго не мог уснуть. Все слушал Женино дыхание. Тот больше ничего не говорил, и дыхание скоро выровнялось. Все это плохо закончится, Степа даже не сомневался.

«Я не должен был так сильно влюбляться в него. Какой же я идиот».

Когда Степа проснулся, в комнату лился тусклый свет, а Женя лежал рядом и смотрел на него.

- Привет, – сказал он то же, что и ночью.

- И давно ты на меня смотришь? – спросил Степа, щурясь и приподнимаясь на локтях.

- Не знаю. Может, час. Я хочу курить просто страшно, но не стал вставать, чтобы не будить тебя. Ты, наверно, намучился со мной ночью.

- Вовсе нет. Просто у меня была бессонница. А курить я тебе запрещаю. У тебя же горло болит.

- Уже не так сильно.

- Я тебе сейчас траву заварю.

Женя расхохотался.

- Классно звучит.

Степа улыбнулся и стукнул его. Он собирался вставать, но Женя ухватил его за руку.

- А потом ты почитаешь мне еще?

- Почитаю, конечно. Там самое интересное осталось.

- Степ?

- Что?

- Поживи у меня немного, а? Пока я не поправлюсь окончательно?

- Ты всегда так легко предлагаешь всем пожить у себя? – Степа силился улыбнуться, но сердце его колотилось. Как было бы здорово остаться с ним, хоть ненадолго! Читать ему сказки, смеяться над тем, как он пьет лекарство, просто смотреть, как он спит.

- Я никогда никому этого не предлагал.

- Но ты же совсем меня не знаешь! Вдруг я псих какой, вор, убийца, да мало ли выродков! И ты так просто предлагаешь мне пожить у тебя?

- Я же знаю, что ты не относишься ко всему, что перечислил. И я думаю, что знаю тебя уже достаточно хорошо, потому что читал твои стихи, а этого, поверь, вполне достаточно. Пожалуйста. Всего недельку!

Степа сделал глубокий вдох. В конце концов, он ведь всего лишь человек, не так ли?

- Ну, хорошо. Только мне придется сбегать домой. Трусы я у тебя одалживать не буду.

Женя снова громко рассмеялся. Еще бы, теперь тоска не будет мучить его целую неделю. А даже, если потом будет так тяжело, что тоска начнет убивать его, это будет неважно по сравнению с тем огромным счастьем, которое так внезапно свалилось на него. Пока никого не было дома, Степа благополучно захватил кое-какие вещички и оставил записку, что неделю будет жить у друзей, и чтобы его не теряли. Степа знал, что мать только пожмет плечами, когда прочитает ее, а отец придет в бешенство, и лучше Степе потом домой вообще не возвращаться. Но он решил, что это будет еще так нескоро, и что он подумает об этом позже. Забирая из ванной зубную щетку, Степа остановился на пару секунд перед зеркалом и спросил у своего отражения:

- Ты хоть чуть-чуть соображаешь головой? С каждым днем становится все хуже, ты уже не можешь это остановить. Что ты будешь потом делать?

Отражение молчало, и в Степиной голове не было ни единой мысли. Ну и пусть. Ну и пусть. Когда Степа вернулся, Женя валялся в кровати с сигаретой в зубах, которую Степе не без труда удалось наконец отобрать. А потом они снова взялись за книгу и читали весь день. Точнее Степа читал, не забывая иногда ругаться на Женю за то, что тот его без глаз оставит. Когда поздно вечером у Жени немного отпустило горло, опустилась температура, и он уснул, Степа снова долго лежал, глядя на него в темноте и слушая его дыхание. Он знал, что однажды обязательно наступит день, когда Женя пожалеет, что встретил его тогда в парке и начнет обвинять во всем. Этого дня не избежать, он уже маячит на горизонте, но пока видна только его слабая дымка, а четкие контуры проступят только через неопределенный промежуток времени. Но это неизбежно. Степа знал, что человек, лежащий сейчас рядом, однажды причинит ему столько боли, что Степе потом уже не удастся оправиться. Ну и пусть. Ну и пусть.

====== День четырнадцатый – День семнадцатый ======

День четырнадцатый

Сегодня Жене было уже немного лучше. Хотя он бы, наверное, предпочел болеть вечно. Степа принес еще несколько книг, взял в прокате кое-какие фильмы, и весь день они курили и смотрели телик. Просмотр фильмов со Степой был чем-то совершенно особенным. Потому что он всегда настолько искренне сопереживал героям, что у Жени просто замирало сердце. Он знал этого человека всего две недели, а казалось, что они знакомы с детства. Ни с кем у Жени никогда не возникало подобного ощущения (даже с теми, кого он действительно знал с детства). Женя никогда ни с кем не был откровенен, он редко говорил то, что думал на самом деле, а Степа за какие-то две недели полностью изменил его. Женя мог говорить все что думает и чувствует, кроме, конечно, одного. Есть одна вещь, которую он никогда не сможет ему сказать. Это он знал точно. Как бы хорошо ни развивались их отношения, как бы близки они ни стали друг другу, всегда будут слова, которые так и останутся невысказанными.

День пятнадцатый

Вечером, когда все фильмы закончились, а читать Степа был просто уже физически не в состоянии, потому что голос отказывался его слушаться, они лежали в кровати и просто задавали друг другу разные вопросы, чтобы как можно больше узнать друг о друге.

Женя затянулся дымом (Степа перестал ругать его за курение, потому что это было все равно что говорить на китайском) и спросил (вопросы, кстати, задавал в основном Женя):

- Любимая книга?

- «Маленький принц».

- М-м-м… недурно. Любимый писатель? Только не говори, Экзюпери, а то я от «Цитадели» чуть не повесился.

- Так и скажи, что ты просто не понял ничего. Но не Экзюпери, ты прав. Куда больше я люблю Фитцджеральда.

- Что именно, «Великий Гэтсби»?

- Нет. «По эту сторону рая». Я люблю писателей, которые пишут правду. По-моему в этом деле можно только так. Если ты пишешь то, во что сам не веришь, читатель это обязательно почувствует и поймет, что его обманули. Я вообще за искренность во всем.

- Это я уже заметил. Ты всегда говоришь только правду, и это меня поражает. Я не представляю, как ты так живешь.

- Я не всегда говорю правду. Просто стараюсь не лгать, вот и все.

- Ладно, – Женя повернулся на бок и посмотрел на него. – Продолжу допрос. Любимая песня?

- «Still loving you» Scorpions.

- Фильм?

- Форрест Гамп.

Так продолжалось до трех ночи. Когда Женя засыпал, ему казалось, что он знает все о Степиных предпочтениях во всем, потому что последнее, что он спросил, было: какой Dirol Степа больше любит, мятный или арбузный. День шестнадцатый В этот пасмурный и ненастный понедельник Степа сидел на балконе, курил мальборо и думал о неизбежном. Конечно, ему совсем не обязательно было об этом думать, но Степа не привык убегать от проблем. Если они действительно существовали, то он привык разбираться с ними и не откладывать в долгий ящик. Но сейчас почему-то это правило для Степы не работало. Женя почти поправился. У него уже нет температуры, и завтра, может, послезавтра Степа вернется домой. А там его уже ждет не дождется отец, который наверняка все это время придумывал, что бы ему такое со Степой сотворить, когда тот вернется. Нельзя сказать, что Степа боялся. Потому что нет совершенно никакого смысла в страхе перед неизбежным. Отец и раньше сильно избивал его. Но он никогда не убьет его, потому что не захочет терять такую игрушку. Раньше Степа часто плакал от обиды и ненависти. Но теперь ничего этого уже не осталось. У Степы не было совершенно никаких чувств к отцу. Но иногда ему так хотелось, чтобы у него был нормальный отец, пусть не идеальный, но хотя бы такой, с которым можно было бы просто поговорить о чем-нибудь. Он всегда считал, что отец должен быть примером для сына, предметом гордости и восхищения. Но видимо, ему просто не повезло, только и всего. Не стоит из-за этого обижаться на весь мир. Не стоит винить отца в том, что Степа стал таким. Степа не знал, почему он такой, и чему или кому обязан этим подарком. Раньше он всегда злился на себя, хотел измениться, стать таким, как все, стать нормальным. Но теперь и этого уже не осталось. Но даже если отец и повинен в его гомосексуальности, Степа мог это ему простить. Что есть то есть, и с этим теперь ничего не поделаешь. Но он никогда не сможет простить отцу того, что тот лишил его настоящего детства. Потому что детство заслуживает каждый ребенок и отнимать его – непростительный поступок. Тому, кто совершает его, нет оправдания. День семнадцатый Они снова говорили до поздна, Степа смертельно устал и уже засыпал, когда Женя спросил его: