Мне хотелось, чтобы так было. Чтобы наши отношения были такими всегда.

- А вот интересно… - сказала Аня, облизывая сладкие губы и откидываясь на спинку стула.

- М-м-м?

- Интересно, а через десять лет мы так же будем дурачиться? Какими мы будем вообще?

- Ну… Мне будет тридцать, а тебе двадцать пять. Мы изменимся, наверное. Но это ведь не помешает нам дурачиться, правда?

- Десять лет… - протянула Аня. – Это ведь так много. Даже страшно.

Тогда нам действительно казалось, что десять лет – это страсть как долго. Я не могла представить, что когда-нибудь мне будет тридцать, а школьнице Ане, играющей с котятами – двадцать пять. Не могла и всё тут.

Всё-таки хорошо, что у меня было так много её фотографий. Она осталась на них такой, какой была в тот вечер в моей комнате. И я никогда не забуду.

- Это нам только кажется, что много, - сказала я. – Вот увидишь, не успеешь ты оглянуться, как станешь старой бабулькой, развлекающей внуков разноцветными погремушками.

Она улыбнулась и в то же время как-то погрустнела. Я смотрела в полутьме на её вдруг повзрослевшее, красивое лицо. Она действительно словно повзрослела за эти четыре месяца с того дня, как мы встретились. И по моей коже вдруг пробежали мурашки.

- Мне так не хочется, чтобы что-то менялось, - прошептала она и вдруг взяла меня за руку. Сердце моё подпрыгнуло и задрожало. – Я хочу, чтобы даже через пятьдесят лет, когда мы станем бабульками, мы оставались такими же, как сейчас. И чтобы ты так же щекотала меня, а я смеялась.

Я улыбалась и сжимала её руку. В глазах почему-то защипали слёзы.

- Так и будет, - шепнула я. – Даже через пятьдесят лет.

И осознала вдруг с пронзительной ясностью, что хочу провести с ней всю жизнь. И даже состариться. Вот так как сейчас держать её за руку, только всю жизнь. И никогда не отпускать.

Такое было со мной впервые. Как будто кто-то шепнул мне на ухо: «Вот оно, то, что тебе нужно». То самое. То, чего я всегда искала.

И эта мысль настолько потрясла меня, что я смотрела на Аню во все глаза, и сердце моё бешено колотилось, а в горле пересохло.

- Что с тобой? – спросила Аня. – Ты смотришь на меня как на привидение.

- Правда? – я нервно усмехнулась, отпустила её руку, запихнула в рот мандариновую дольку и начала быстро жевать.

- Что-то не так? – она испугалась.

И я тоже боялась. Боялась собственных чувств, которые вдруг вспыхнули с такой неожиданной силой, что в какой-то момент мне показалось, они убьют меня. И я действительно была напугана и растеряна, и смущена.

- Нет, всё отлично, - ответила я и добавила холодно: - Мы так и не досмотрели фотографии.

4

В первых числах марта снова ударили морозы, и я замерзала даже дома, напяливала на себя несколько тёплых кофт и пила горький крепкий дымящийся кофе, сидя напротив Аниной фотографии с котёнком. Я ни о чём не думала, только смотрела, вздрагивая от холода. А в окна бился яростный ветер.

На улице было серо, дома – как-то слишком просторно, тихо, уныло.

Какая-то непонятная тяжесть навалилась на меня. На самое сердце, так что я то и дело вздыхала, словно что-то сдавливало грудную клетку. Может, я пила слишком много кофе.

А потом я вдруг позвонила Ане и отменила нашу встречу на завтрашний день, сказав, что не успеваю сделать кое-какую работу в университете.

Её расстроенный вздох лёг на сердце ещё большим камнем, и теперь я вдобавок чувствовала себя последней сволочью. Стало противно.

- Ну ничего, - сказала она, изображая, что ничего страшного не случилось. – Посмотрю фильм, который ты мне дала.

- Извини.

- Угу. Всё нормально.

Мы попрощались, и я долго сидела с телефоном в руке, тупо уставившись на погасший дисплей. Я не хотела врать ей. Это тяжело, это неприятно, но почему? Почему я не хочу видеть её? Почему боюсь? Почему всегда убегаю?

Когда я возвращалась в свою комнату, дверь Машиной была приоткрыта. Я остановилась и какое-то время не решалась заглянуть, а потом, обозвав себя подлой трусихой, вздохнула и подошла ближе.

Маша сидела на кровати и смотрела в окно. На голове её была повязана та самая голубая косыночка с белыми цветочками и листочками, которую она в тот злополучный день надевала в церковь.

- Можно к тебе? – спросила я.

Она не повернулась в мою сторону.

- Можешь зайти, только не садись.

Я вошла, остановилась у кровати и, помолчав немного, сказала:

- Я вчера говорила с бабушкой, она просит тебя позвонить ей. Спрашивает, понравился ли свитер. Я сказала, что понравился.

- М-м-м, - ответила Маша и продолжила наблюдать происходящее за окном.

Я попыталась подавить раздражение, и сначала мне это даже удавалось.

- Не хочешь поговорить?

- О чём?

- Об Ане. Она твоя подруга, и ты несправедливо обходишься с ней.

- Неужели? А я думала, её подруга – ты.

Вдох. Спокойно, говорила я себе, подавляя желание оправдаться. Никаких оправданий я никому не должна. И отчитываться тоже не обязана.

- Ты скоро выйдешь в школу, - сказала я. – Вы снова будете видеться каждый день. Аня очень переживает. Не будь с ней такой суровой, она же ничего плохого тебе не сделала.

- Она заодно с тобой. Этого мне уже достаточно.

- Ты не права! Мы просто… - я осеклась. Мы «просто» кто? – Аня приходила к тебе каждый день, пока ты была без сознания. Волновалась за тебя. Нельзя так раскидываться друзьями, она очень любит тебя.

- Правда? А по мне, так она приходила в больницу, чтобы встретиться с тобой.

Я так опешила, что даже не нашлась, что ответить. Сердце заколотилось, и я почувствовала, что краснею. Да что же это?

- Но мне даже жаль её, - сказала Маша. – Аня сама не понимает, с кем связалась. Ей тяжело придётся, и я хочу избежать зрелища её слёз и стенаний, когда ты бросишь её.

- С чего ты…

- Я знаю, что бросишь. Я ведь знаю, какая ты. Можешь считать меня чокнутой фанатичкой и кем угодно, мне всё равно. Но я всё-таки не дура и всё вижу. А вот ты совсем ослепла. Ты говоришь, что у вас ничего нет, что тебе даже в голову не придёт её соблазнять. Пусть так, я даже готова в это поверить. Но проблема в том, что ты делаешь это неосознанно. Ты соблазняешь так же естественно, как дышишь. Бог наградил тебя редким обаянием, но в данном случае, это скорее твоё наказание. А Аня – только жертва. Ты сейчас думаешь, что я несу полную околесицу и делаешь вид, что не понимаешь, о чём я говорю. Хватит обманывать себя. Аня от тебя без ума, она влюблена и страдает, а ты продолжаешь прикидываться, что ничего не замечаешь. Отмахиваться от того, что тебя пугает – в этом вся ты.

Я молчала. Как это всегда и бывало, Маша умела в нескольких метких, колких и обидных фразах расставить по местам всё, что творилось в моей больной голове. Она с холодным цинизмом и нерушимым спокойствием говорила о том, о чём я даже думать боялась.

Она права. Конечно, она права. Спорить здесь – значит показать себя последней дурой.

- Ладно, - я вздохнула, пытаясь взять себя в руки. – Но почему ты сказала ей, что я постоянно вожу в дом новых девиц и обманываю своего парня? Откуда ты взяла всё это? Зачем лгала? Ты ведь знаешь, что кроме Вики у меня никого не было.

- Знаешь… - моя сестра вдруг горько усмехнулась. – Да я готова была насочинять про тебя какую угодно ложь, самую грязную и мерзкую, только чтобы уберечь её. Когда я видела, как вспыхивают её глаза при упоминании о тебе, я начинала ненавидеть тебя. Я только хотела спасти её от этого губительного чувства, но было уже поздно. А теперь уже ничего нельзя будет сделать. А я лгала во благо, Бог простит меня.

Мне стало нехорошо. По-настоящему. Не зря говорят, что словом можно убить. В тот момент я в полной мере прочувствовала это на себе.

И я сказала только одно, что могла сказать в этой ситуации, то, во что сама так старалась поверить.

- Я никогда не причиню Ане боль.

- Уже причиняешь, - безапелляционно возразила Маша. – Всё так же неосознанно. Если бы тебя действительно волновала её судьба, если бы ты боялась причинить ей боль, ты бы уже давно прекратила с ней всяческие отношения и свела любые контакты до нуля.