Я достала из сумки фотоаппарат и попросила Аню продолжать играть с котятами, не обращая на меня внимания. И уже начав снимать, я заметила вдруг, что котята были чёрно-белыми. Два серых, белый и чёрненький с белой грудкой.

А в какой-то миг я заметила, что уже не фотографирую, а просто любуюсь ей. От этого стало немного не по себе, немного неловко, но с тех пор, как я увидела расставленные на Анином столе мои подарки, в моей голове частенько стали появляться странные мысли. Но я постоянно отмахивалась от них. Так же, как и сейчас. Я просто хотела наслаждаться моментом.

Больше всего из той фотосессии мне понравился снимок, где Аня усадила белого котёнка себе на плечо и улыбалась, потому что он щекотал ей шею. Как же хорошо она там улыбалась.

Эту фотографию я распечатала, вставила в рамочку и повесила на стену. Она стала самой моей любимой. Ей много пришлось пережить. Уезжая из дома, я так торопилась, что долбанула нечаянно рамку об угол стола, когда срывала со стены. Но само фото не пострадало. Оно цело и невредимо и сейчас.

А ещё было фото, где Аня с улыбкой склонила голову и протянула котятам раскрытые ладони, а они поставили свои маленькие лапки ей на пальцы, словно здоровались, и с любопытством заглядывали в глаза. Тоже отличная фотография, которая впоследствии висела на выставке моих работ, но мне она нравилась меньше, чем первая, потому что Аня улыбалась котятам, а не мне.

- Ты ещё не придумала, что с ними делать? – спросила Аня, когда я убрала фотоаппарат. Руки её покраснели от холода, и я решила, что на сегодня хватит.

- Я спрашивала у себя в группе, но никому не надо, - ответила я. – Но я ещё у знакомых поспрашиваю…

- У меня в классе тоже никто не хочет, - вздохнула Аня. Она очень переживала о судьбе малышей, а мне так хотелось её обнадёжить, что я готова была придумать любую небылицу.

- Не волнуйся. Пристроим куда-нибудь. Обязательно, - я легонько похлопала её по плечу. – А теперь, как насчёт пойти попить чай и посмотреть фотки?

Аня сначала было по привычке согласилась, а потом вспомнила про Машу. Пару дней назад её выписали из больницы, и теперь она не выходила из дома, и в школу тоже пока не возвращалась.

Странно, но когда я боялась потерять её, когда она лежала в своей глубокой коме, не подавая признаков жизни, мне казалось, что я готова сделать что угодно, лишь бы Бог не забирал её у меня. Мне хотелось просить у неё прощения, и я не раз обещала себе, что непременно сделаю это, если она очнётся. Я плакала, приходя в пустую квартиру, и мечтала, чтобы она снова сидела у себя в комнате над учебниками, никогда не выходя, чтобы встретить меня. А теперь… Когда опасность миновала, и жизнь снова вернулась в привычное русло, забылись и все благородные порывы. Я так и не попросила у неё прощения.

- А это ничего? – спросила Аня тоненьким голоском. – Она не рассердится, если я приду?

- Пусть только попробует! – возмутилась я. Обида всё ещё мешала мне спокойно думать об этом. – Я знаю! Мы запрёмся в моей комнате и никого к себе не пустим! – я подмигнула ей.

Идея Ане понравилась, глаза её загорелись, и мы со смехом побежали в подъезд, оставив котят на попечение их мамаши.

В тот день мы устроили друг для друга настоящий праздник. Я всегда любила неожиданные праздники без повода. Эту любовь ко всему спонтанному, к заговорам для двоих, к побегам и авантюрам я переняла у Вики. Однако Вика почему-то вдруг разлюбила приключения и чулки в сеточку и нарядилась в свадебное платье порядочной девушки. А я… Наверное, я навсегда останусь такой непутёвой.

Но я никогда не была ветреной. Измены представлялись мне крайней низостью, а счастье любимого человека – высшим благом. По этому принципу я и жила, правильно или нет, не мне судить.

Мы много шумели тогда и смеялись, оставив на кухне настоящий погром и побоище. Аня сначала смущалась и всё шептала мне что-то, а потом, убедившись, что Маша закрыла дверь своей комнаты и не выходит, заразилась моим весельем.

Слишком весёлая, беззаботная, немного безответственная, слегка сдвинувшаяся и опьянённая непонятно чем – такой я была в тот день. Во мне вдруг ожили все те качества, что так раздражали меня всегда в Вике, и я, как и она, начала забывать про тормоза. Не понимаю. До сих пор не понимаю, почему я вела себя так, как считала глупым и неуместным, и занималась той же ерундой, за которую когда-то упрекала Вику. Почему я стала так похожа на неё? Где проходит граница, отделяющая меня от неё вместе со всем нашим прошлым? Неужели она настолько размыта, что я даже не могу решить для себя, а какая я на самом деле?

На что похожа истинная я?

3

Я открыла холодильник и позвала Аню со словами:

- Забирай всё, что понравится и тащи в комнату.

Аня облизнулась и робко спросила:

- А можно ещё фрукты из вазочки взять?

- Не можно, а нужно! Сделаем фруктовый салат, хочешь? У нас даже йогурт есть.

- Здорово! – обрадовалась Аня, забирая у меня из рук клубничный йогурт.

Я потянулась за начатой бутылкой белого вина.

- Не возражаешь, если я напьюсь? – спросила я с улыбкой. – Раз пошла такая пьянка…

- А мне можно?

- Тебе? – я хмыкнула с важным видом. – Нельзя. Если ты опять отключишься, что я с тобой делать буду?

Аня пихнула меня локтем.

- И вовсе я тогда не отключилась!

И мы устроили шуточную потасовку, и хохотали и визжали так, словно в квартире кроме нас больше никого не было. Какая-то часть меня понимала, что веду я себя не очень хорошо. Это была та часть, которая не хотела показывать Ане «Детский час» и поить шампанским на Новый год. Та часть, которая, быть может, уберегла бы меня от множества ошибок, если бы я прислушивалась к ней почаще. Но, Господи Всемогущий, как же мне нравился её смех, как мне хотелось без конца смешить её, так, чтобы она долго не могла отдышаться и вытирала слёзы. Как же мне нравились её тяжелеющие веки после выпитого лёгкого вина и приоткрывающиеся губы. Её такие милые неловкие движения, когда она не знала, как себя вести, если я вдруг оказывалась слишком близко.

Если всё это и было ошибками, то я хотела бы ошибаться снова и снова. Снова и снова.

Когда все вкусности были похищены и переправлены на мой стол, я заперла дверь комнаты, включила музыку и ноутбук, задёрнула шторы и торжественно объявила:

- Добро пожаловать на нашу вечеринку! Кроме нас мы больше никого сюда не пустим! И сами всё съедим…

Аня засмеялась.

- Если честно, я не очень представляю, что такое «вечеринка», - сказала она. – Да и веселиться толком никогда не умела, так что…

- Тогда я покажу тебе, что это такое, - и я улыбнулась улыбкой маньяка. – А не будешь веселиться, защекочу тебя до смерти!

И так я какое-то время гонялась за ней по комнате, раскидав подушки, а она всё визжала и смеялась. Аня действительно очень боялась щекотки, и это было таким милым открытием и ещё одной возможностью услышать её замечательный смех. И мне дико, до безумия нравилось ловить её и щекотать до такой степени, что она начинала умолять прекратить и стонала, что сейчас умрёт. И только тогда я готова была сжалиться и слушала её прерывистое дыхание, любовалась на выступивший на щеках румянец.

Вот такой я была маньячкой. По уши счастливой.

А набесившись вдоволь, мы уселись за ноутбук и стали смотреть новые фотографии и уплетать разложенные кругом вкусности. Мы забыли взять вилочки для салата и решили есть руками, перепачкавшись в сладком фруктовом соке и йогурте. И что-то ударило мне в голову (как и всегда вообще-то), и я стала кормить Аню, отправляя ей в рот кусочки яблок и дольки мандаринов в йогурте. Она смущалась, но позволяла. А у меня были мысли самые невинные. С ней всегда. Что бы я ни делала: кормила ли её из рук, щекотала, поправляла размазавшуюся косметику или вдруг крепко-крепко прижимала её к себе – мои мысли были чисты и прекрасны. Она пробуждала лучшие чувства во мне, самые светлые, и я даже помыслить не могла о том, чтобы вдруг осквернить Аню любым намёком, пусть и случайным.