А потом я ушла. И не было больше никаких истерик, которых я опасалась. Я всё надеялась, что она хотя бы обнимет меня на прощание, но она не стала. А сама я не решалась. Теперь я думаю, что, наверное, она тоже боялась. Боялась, что я снова заплачу. А поэтому мы простились подчёркнуто холодно и совсем не так, как хотели бы. Теперь я думаю, что надо было всё-таки обнять её тогда и ничего не бояться. Это единственное, о чём я жалею.
Я почти не помню, как шла и куда. Перед глазами словно было мутное запылённое стекло. И мне было по-настоящему плохо. Плохо – это когда болит всё, а к горлу подкатывает навязчивая тошнота, и заплетаются ноги, и не хватает воздуха, и в груди, на том месте, где было сердце, открывается одна сплошная рана. Это был всего лишь невроз от сильного нервного перенапряжения, но в тот момент мне казалось, что мне вогнали кол в сердце, и я истекаю кровью. Может, в какой-то степени так оно и было.
Домой мне идти совсем не хотелось. Дома было пусто и никто не ждал. Никто в целом мире больше не ждал меня. И, наверное, тогда сам Бог привёл меня к подъезду Ани. И там я вдруг решила остановиться, потому что идти больше не могла. Сейчас мне кажется, что меня точно вёл кто-то Высший, потому что, если бы я не остановилась там, неизвестно, что случилось бы со мной. Скорее всего я попала бы под машину, и у моих родителей стало бы на одну дочь меньше.
Да. Кто-то вёл меня. Может, сердце. Сердце, которое помнило, что с Аней связано всё самое чистое и светлое. Сердце всё помнило и знало, в то время как сама я окончательно запуталась. Лабиринт жизни загнал меня в тупик, и везде я натыкалась только на голые стены.
Выход был совсем рядом, но мне казалось, что я навечно заперта в этой тюрьме. Я устала, я была разбита и раздавлена, и все мои лучшие чувства оказались втоптаны в грязь.
Грязь. Окружала меня повсюду, и мне казалось, что здесь мне самое место. И что никогда мне не проснуться в том мире, где все будут счастливы. Ну и пусть. У меня больше не было сил, чтобы что-либо желать, и я проваливалась в забытьё, подобное безумию.
Я больше ничего не слышала. Больно не было.
========== Глава 9. Никогда ==========
1
Существуют в нашей жизни такие моменты, которые принято называть переломными или критическими. Раньше мне доводилось только что-то слышать о них краем уха, а переживать нечто подобное не приходилось ни разу.
Но теперь я думаю, что в ту ночь, после того как Диана ушла к Вике, со мной случился этот самый переломный момент. Ибо что-то во мне вдруг изменилось, но так, что сама я заметила не сразу. И только теперь, оглядываясь назад, я ясно вижу, что за эту бессонную ночь я стала чуть взрослее.
Возможно, мне удалось немного разобраться в своих чувствах, а это было уже большим плюсом к моему тогдашнему состоянию. Когда Диана была рядом каждый день, мне казалось, что она никогда не исчезнет. Так и будет всё время водить меня куда-нибудь, рассказывать что-то смешное и покупать мне милые безделушки. Что я вот-вот смогу коснуться того желанного мира, который она с такой тщательностью оберегала от чужих вмешательств. Но, как выяснилось, мне по-прежнему не удавалось понять её. Я воспринимала всё это всерьёз, все наши встречи. А как она их воспринимала? Играла со мной, просто хорошо проводила время, чтобы сразу уйти, когда надоест?
Нет. Конечно, нет. Диана не была такой, хоть это я знала точно.
Но она действительно не воспринимала меня серьёзно. Иначе не спрашивала бы про мальчиков. Да кто же я для неё в конце-то концов?! Машина подруга? Знакомая? Просто подруга? Я не знала этого, точно так же, как и не знала, кто она для меня. Я по-прежнему не знала, пока чужой голос в телефоне не отобрал её у меня. И тогда у меня не было больше сомнений.
И я осталась одна, а всю ночь на меня из разных углов смотрели подаренные ей игрушки-сувениры. Одной из них был большой мягкий смайлик с улыбкой до ушей и на тоненьких смешных ножках. А ещё была фигурка белого котёнка с одним опущенным ухом и умильным выражением недоумения на усатой мордочке. Была заколка для волос с простеньким красным цветочком и стразами. Диана сказала, что она очень подошла бы к моей красной блузке, в которой я была на Новый год.
Я расставила все подаренные ей вещи на письменном столе, и получилось нечто наподобие алтаря, которому я теперь поклонялась. И я так и плакала над этим алтарём, перебирала игрушки и с тяжёлой пронзительной ясностью осознавала, как она далека от меня. Мои чувства, крепнущие с каждым днём, не находили в ней отклика.
И хотелось обвинить. Хотелось кричать в пустоту тёмной комнаты: «Ведь ты сказала, что у вас всё кончено!». Но я же сама видела, что не кончено. Что бы там она ни говорила. Эта усталость и боль сквозили в каждом её движении, даже когда она, казалось бы, полностью расслаблялась.
Да и к тому же, я никогда не могла её обвинить. Потому что знала, что ничего плохого она никогда мне не хотела. И поэтому, если я и плачу сейчас, то это только моя вина.
А когда наступило утро, я собралась и отправилась в школу. Честно вытерпела три урока, а потом мне стало совсем плохо, и, отпросившись, я ушла домой. И, наверное, так хотела Судьба, если она была.
Что-то точно хотело, чтобы обстоятельства сложились именно так, а не иначе. Чтобы мы непременно встретились в тот день.
Она сидела на лестнице под моей дверью, прислонившись к перилам. Сначала я даже не сразу узнала её – так сильно она изменилась за прошедшую ночь. Так сильно, что я испугалась.
Её веки были прикрыты, но она не спала, а словно была без сознания. Под глазами её расплывались болезненные тени. Губы утратили свой естественный цвет и теперь почти не отличались от бледной кожи лица. Мокрые непричёсанные волосы беспорядочными патлами падали на голую грудь. Все верхние пуговицы пальто были расстёгнуты, и обнажённая шея казалась фарфоровой.
В какой-то страшный момент мне показалось, что она не дышит. Я упала на лестницу рядом с ней, но Диана даже не шелохнулась и не подала никаких признаков жизни. Дрожащими пальцами я коснулась её лица – ледяная кожа. Я стала звать её, взяла её холодные руки в свои, и она с видимым трудом открыла глаза. Обратила на меня свой пустой взгляд и ещё долго, очень долго как будто не узнавала меня.
- Диана? – позвала я, отпуская её руки. Я была не уверена, что мне позволено прикасаться к ней.
- Аня, - сказала она, и я готова была разрыдаться от облегчения. – Аня.
- Что случилось? Почему ты здесь?!
- Я не знаю.
Её голос бесцветный, безжизненный. Что же она сделала с тобой?
- Тебе плохо? Что-то болит? – спросила я.
- Не знаю.
А потом я вдруг заметила свернувшуюся тёмную кровь на её ладонях.
- Что с твоими руками?
- М-м-м? – она в растерянности посмотрела на кровь и содранную кожу, попыталась сжать руки в кулаки и поморщилась, приходя в себя от боли. – Наверное, упала. Я не помню.
- Пойдём в дом, скорее! Ты простудишься, если будешь сидеть на камнях, - я хотела помочь ей встать и потянула к ней руки, но она вдруг сжалась и отпрянула, как будто я хотела ударить её.
- Не надо! Не трогай!
Сердце упало. Как же так? Почему…
- Ты испачкаешься, Аня. Я грязная. Не трогай.
- Да что с тобой?! Никакая ты не грязная!
- Нет. Я вся в грязи. Тебе лучше держаться от меня подальше.
- Ты с ума сошла?! Мы ведь уже говорили об этом! Давай же, иди сюда, я помогу тебе.
Она не двигалась с места. Взгляд горел болью и недоверием. А ещё – безумием.
- Да что же мне с тобой делать?! – воскликнула я, пододвигаясь к ней. – Иди сюда.
- Лучше не надо, - прошептала она слабым, неуверенным голосом. – Я не достойна быть с тобой рядом.
- Нет, ты точно заболела. Придётся мне принять суровые меры.
- Суровые меры? – переспросила она чуть испуганно.
- Ага, очень суровые меры, чтобы вылечить тебя, - и я порывисто обняла её, крепко прижимая к себе, не давая возможности сопротивляться. – Что бы там у тебя с ней ни случилось, теперь это закончилось. Слышишь? Всё закончилось. И я больше никуда тебя не отпущу.
