- Ди, не надо, - она уже не шутила. Видя, что я не играю сегодня по её правилам, она снова заговорила тем тоном, каким сказала: «Ты нужна мне».

- Чего не надо?! Чего? Я просто не понимаю тебя, Вика! Не понимаю, как бы ни старалась! Чего же ты хочешь от меня?!

- Ничего. Ничего. Просто побудь так со мной. Вот так, как ты сейчас стоишь. Не двигайся. Мне так хорошо сейчас, что я хотела бы умереть.

Моя оборона дала трещину. Плечи дрогнули, как будто на них упало что-то неимоверно тяжёлое. Обнять её. Я снова могу обнять её.

- Я не понимаю, - повторила я. – Ты… сказала, что хочешь быть счастлива и не оставила мне выбора. Мне просто пришлось отпустить тебя. Ты сказала, что любишь его и хочешь жить «нормальной» жизнью, - каждое слово давалось мне с большим трудом. В горле стояли слёзы, слёзы моей слабости, за которые я себя ненавидела. – Ты ясно дала понять, что я больше не нужна тебе. Что я только мешаю. И я отступила. Так почему же теперь ты говоришь всё это? Не понимаю…

- Глупенькая, - шепнула она, и я вдруг с ужасом ощутила её горячие слёзы на своей коже. Она плакала беззвучно. – Глупенькая ты моя девочка. Ты знаешь, какой же ты ещё ребёнок, Ди? Я сказала, что больше не люблю тебя, чтобы ты смогла спокойно отпустить меня. Я хотела обидеть тебя, чтобы ты начала ненавидеть меня и поскорей забыла. Я просто хотела, чтобы тебе было легче, Ди.

И это было шоком. Это было настоящим ударом. Земля в буквальном смысле уплывала у меня из под ног. Огни свечей расплывались перед глазами, казалось, затем, чтобы поглотить собой всю комнату.

- Ну, тогда я совсем не понимаю… - я уже сама плакала и не стеснялась этого. – Если ты его не любила, тогда почему? Почему разрушила всё?

Её ногти больно впились в мою спину. Она плакала навзрыд.

- Прости. Прости, если сможешь, прости, любимая, прости. Прости за то, что я сделала. Мне по-другому нельзя было, может быть, ты поймёшь когда-нибудь. Только прости… Если ты не простишь, я не смогу дальше жить. Простишь ведь? – умоляла она, разрывая мне беспощадно сердце.

- Да. Да. Конечно, я прощаю.

- Я люблю тебя, - сказала она. – Я вдруг подумала, как редко говорила, что люблю тебя. Только в особенные моменты. Ты знаешь, какие, - она усмехнулась сквозь удушливые слёзы, и я усмехнулась в ответ, крепче прижимая её к себе. – Поэтому я хочу сегодня наверстать упущенное. Сказать тебе миллионы миллионов раз, как я люблю тебя, как любила всегда. Чтобы ты запомнила и никогда больше не забыла.

Ноги меня больше не держали, и я стала медленно оседать на пол. Вика вместе со мной. Она положила руку мне на грудь, туда, где колотилось сердце, и я чувствовала, как его стук отдаётся в её ладонь, и мне казалось, будто она держит моё сердце в своей руке, и стоит ей только отпустить – оно сразу перестанет биться. И мы сидели так и плакали.

- И что с нами теперь будет? – спросила я через какое-то время.

Если бы мне не было так больно, я, быть может, начала бы смеяться и иронизировать, как всегда делала раньше. Во всех тех драматических фильмах, что мы смотрели вместе с Викой, одна из героинь чаще всего выходила замуж, чтобы не идти против устоев общества. И я всегда радовалась, что те времена уже прошли, что сейчас-то всё по-другому, и любовь всего важнее. И уж тем более, я никогда не думала, что сама окажусь в такой же ситуации. Даже представить не могла. Какая ирония, однако. И я бы смеялась, но это было не кино, это была моя жизнь, которая летела сейчас ко всем чертям.

- Что теперь будет… - эхом повторила Вика. – Да ничего. Мы просто будем жить.

- Но как?! Я не знаю, как мне жить! – и я заплакала ещё сильнее.

Видя, что у меня начинается истерика, Вика быстро поцеловала меня, не дав ничего сообразить. Её губы были солёными от слёз, или это были мои собственные слёзы – я уже ничего не понимала.

Голова кружилась, на меня накатила вдруг невозможная слабость, и я легла на спину под её настойчивыми поцелуями. Она что-то шептала мне на ухо, что-то, отчего я успокаивалась, и целовала. Она никогда не любила, чтобы я много болтала и задавала лишние вопросы. Она всегда знала, как заставить меня замолчать.

- Люблю тебя, - повторяли её губы на выдохе и на вдохе. – Люблю…

И мне больше ничего и не нужно было. Большего я уже не смела просить. Она и так дала мне слишком много.

А на потолке надо мной танцевали причудливые тени пламени свечей. Когда лежишь на полу, привычные предметы вдруг обретают совершенно новые формы, и всё кажется волшебным, ненастоящим, сюрреалистичным.

Господи, в тот момент я действительно готова была поверить в Его существование, потому что это было чудом. Господи, как же это было красиво.

И я забываю. Забываю её лицо, прикосновения её пальцев под одеждой, её губ, целующих ключицы. Какими они были? Эти ускользающие ощущения. Я не знаю. И в конечном итоге я не помню ничего кроме пляшущих на стенах и потолке теней, её тихого надрывного «люблю» и огромного, накрывающего меня чувства потери.

В свои двадцать лет я впервые осознала, что значит утрата. Что всё когда-нибудь заканчивается, и это жизнь.

Только имя осталось у меня. Вика.

Мы были вместе три года. Целых три года. Всего три года.

4

Я проснулась от того, что на меня легло мягкое тёплое одеяло. Шторы были по-прежнему плотно задвинуты, но я видела пробивающуюся в комнату неровную полоску тусклого утреннего света. Я так и лежала на полу и совсем замёрзла.

- Прости, что разбудила, - сказала Вика. Она снова сидела надо мной. Глаза её были чуть красные и припухшие от вчерашних слёз, но это было единственным, что осталось от той Вики, что была со мной вчера.

- Сколько времени? – я попыталась привстать, и в тот момент мне показалось, что у меня переломаны все кости. С болезненным вздохом я снова опустилась на пол. Голова загудела.

- Ещё совсем рано. Можешь поспать ещё, если хочешь. Но ты замёрзла, так что лучше перебраться в кровать.

Я вдруг подумала, что она не курит. И даже запаха дыма в комнате нет. Почему? Спать больше не хотелось.

Я сделала ещё одну попытку встать, на этот раз успешную. Но всё тело по-прежнему болело, как будто меня пропустили через какую-то адскую машинку. В растерянности я посмотрела на валяющиеся рядом собственные брюки. Стало вдруг стыдно.

- Кофе хочешь? – спросила Вика и, не дождавшись моего ответа, сказала: - Одевайся пока, я пойду приготовлю.

И она быстро ушла, словно не желая видеть меня без одежды. Я прижала к груди одеяло и какое-то время сидела так, слушая, как Вика на кухне гремит посудой. Меня колотил озноб.

Отовсюду на меня смотрели чёрные скорченные фитили догоревших свечей, и они казались мне безжизненными трупиками в массивных гротескных подсвечниках.

Я оделась, дрожа в холодной комнате, и пошла в ванную. Меня тошнило, голова была тяжёлой и как будто не моей, и кофе мне совсем не хотелось. Хотелось поскорее уйти. Чтобы не видеть лжи на её лице.

Когда я вернулась, она сидела на диване, а на столике рядом стояли две дымящиеся чашки и какие-то лакомства в вазочке. Кофе пах очень вкусно, и я почувствовала себя чуть лучше.

- Садись, - сказала Вика и потянулась к своей чашке, помешала кофе, вытащила маленькую ложечку и со звоном положила её на блюдце.

Я села.

- Когда он вернётся? – спросила я, хотя совсем не хотела этого спрашивать.

- Время ещё есть, не дёргайся, - ответила она.

Сегодня она снова была трезвой, спокойной, рассудительной и брала все заботы на себя. Такой я её и запомнила. Наверное, вчерашняя Вика мне приснилась. И нет ничего, кроме пустоты.

- Выпей же кофе. И съешь что-нибудь, а то до дома не доедешь, - сказала она.

Наверное, я действительно ещё совсем ребёнок. Слабый и беспомощный. Потерянный.

Так мы и позавтракали. Даже поговорили о чём-то, а потом она спросила у меня разрешение закурить. Я опешила. Раньше она никогда не спрашивала. А потом я поняла, что этим Вика раз и навсегда давала понять, что теперь мы чужие. Что нет больше ничего, что могло бы связывать нас.