- Да?

И шум воды сразу стих, зато вспотели ладони, несмотря на щиплющий кожу мороз.

- Ди? – ответил мне Викин шепот, и руки мои дрогнули, и ноги стали слабыми, неустойчивыми в коленях и как будто пластилиновыми. И как будто что-то ударило мне в сердце, сорвало его с места, так что оно теперь раскачивалось из стороны в сторону, с глухим стуком ударяясь в грудь. Стоило ей только позвать меня «Ди», и на меня обрушился томящийся в неволе груз тоски по ней, неосознанной ранее и обнаруженной лишь сейчас. Ди. Пожалуйста, скажи это ещё раз. Я так соскучилась.

- Ди… Мне нужно поговорить с тобой.

Её голос сразу напугал меня. С лёгкой хрипотцой, как будто она только что проснулась или немного простудилась. Или напилась. Или очень долго плакала. Что-то в её голосе за прошедший месяц безвозвратно изменилось.

- О чём поговорить и зачем? – спросила я, прикрывая глаза. Голова кружилась.

- Не надо так, Ди. Не злись.

- А кто злится? – закричала я вдруг. – Я спокойна!

- Пожалуйста, Ди, - она вдруг всхлипнула, и у меня внутри всё опустилось. Плачет всё-таки. А ведь она никогда не плакала. Никогда ни о чём не просила. Слово «пожалуйста» и Вика – вещи диаметрально противоположные и несовместимые.

- Ну что такое? – я сдалась. В тот момент я снова сдалась.

- Ты мне нужна.

Незнакомое слово. Нужна. Я? Ей? Ложь. Тех, кто нужен, не бросают, не заставляют унижаться и просить. Тем, кто нужен, не причиняют боль.

Нужна. А если правда? А вдруг нужна? Слёзы непрошенной надежды, зажигающей сердце, дрожат на ресницах. Так хочется верить. Так хочется быть нужной тебе. Даже если это ложь, я всё равно буду верить.

- Пожалуйста, Ди. Мне так нужно увидеть тебя… и столько всего сказать. Я ведь ничего запредельного не требую? Я просто соскучилась.

Её голос, проникает ядом под кожу, парализует. Что это? Есть ли имя этому гнетущему, всепоглощающему чувству, которое не приносит ничего, кроме разочарования и тлеющих в пепельнице окурков?

- Ты приедешь? Я сегодня одна, пакую вещи к переезду. Через три дня меня здесь уже не будет. И тогда… Неизвестно, когда я ещё смогу увидеть тебя.

Никогда, думаю я. Мы будем друг от друга далеко. Нет, мы уже друг от друга неимоверно далеко. Это расстояние мне никогда не преодолеть.

- Милая, ну не молчи! Ди, пожалуйста, скажи, что приедешь! Хватит мучить меня! Скажи «да»! – её голос срывается на хрип.

До чего мы довели друг друга?

- Да, - повторяю я без всякого выражения. – Я сейчас приеду.

Всхлип. Вздох облегчения.

- Спасибо.

Вика всегда врывалась в мою жизнь подобно сильному ветру. И играла со мной, как ветер играет с волнами, разбивая их о скалы на мириады мелких брызг, в каждой из которых нет ничего, кроме отражения другой. Разбивала меня снова и снова. Иногда я удивляюсь, как от меня вообще что-то осталось.

А потом я снова оказалась на расчищенной от снега парковой дорожке под тусклым зимним небом, и напротив меня стояла Аня и внимательно изучала моё лицо. Я знала, что она уже всё поняла, и ждала вопросов. Но их не было.

- Ань? – мой голос сел. И снова тошнило. Я уже сомневалась, что смогу добраться до Викиной квартиры. В животе как будто скручивался огненный жгут.

Аня была бледной и какой-то худенькой. Я вдруг подумала, что куртка на ней болтается. Когда она успела так сильно похудеть?

- Тогда… Я пойду, - сказала она.

- Да всё нормально. Я провожу тебя до дома, а потом поеду.

- Нет. Не надо провожать.

Я не стала настаивать. Я могла сказать только:

- Прости.

- Ничего, - она улыбнулась. – Я понимаю.

- Правда?

- Конечно. Иди и не волнуйся обо мне.

- Ты ведь не обидишься?

- Ну что ты! Я же вижу, как это важно для тебя. Беги скорей!

- Хорошо. Спасибо. Увидимся!

- Да.

И когда я уходила, она улыбалась. Я знала, что что-то не так, но слишком была занята собой. Я не знала, что когда мои шаги стихли, Аня добрела до присыпанной снегом одинокой лавочки, упала на неё и заплакала. Моя девочка плакала из-за меня. И даже не могла удержать слёз до дома, где не было бы непрошенных свидетелей её боли и обиды. Она просто не могла их сдержать. И, как бы там ни было, но этих её слез я никогда себе не прощу.

3

Почему-то в её квартире всегда был устойчивый запах воска. К этому запаху примешивался чуть заметный запах горящей серы. Дома Вика всегда прикуривала спичками. Ей очень нравился звук чиркающей о коробок спичечной головки, и нравился запах дыма от затухающей спички. А я его терпеть не могла. У меня слезились глаза, а в груди вспыхивал горячий тяжёлый кашель. Она прекрасно знала об этом, но никогда даже не затрудняла себя тем, чтобы чуть отойти в сторонку. Почему-то эти мелочи и придирки запомнились мне больше всего. Почему-то.

Однако в тот день запах воска был вполне оправдан, потому что меня встретили полутьма, плотно задвинутые шторы и расставленные по всей квартире подсвечники. Горячий расплавленный воск стекал и капал, застывая и остывая, а я всё не могла оторвать взгляд от этого зрелища. Мне кажется, в тот день я была подобна этому воску – плавящаяся, нетвёрдая, горячая, способная принять любую форму, какую только пожелают её пальцы.

Она встретила меня улыбкой и хихиканьем, уже совсем не похожая на ту себя, что говорила со мной по телефону. Теперь же она снова обрела привычный мне облик игривой и кокетливой девочки, не желающей даже задумываться о серьёзных вещах. Такой она впервые предстала передо мной три года назад, такой же она была и сейчас, и на какой-то момент это лишило меня способности двигаться. После месячной разлуки и пережитых слёз я как будто снова окунулась в тот тёплый весенний день моего одиннадцатого класса, когда ветер играл с её волосами и лёгкой кофточкой, и когда она впервые улыбнулась мне. Её улыбка нисколько не изменилась. Это было почему-то больно.

- Ты чего так долго? – спросила она, накрывая меня своими тёплыми объятиями. Но мне всё равно было холодно. – Я так устала ждать.

Я стояла как столб и никак не реагировала на то, что Вика повисла на мне. Можно сказать, что у меня было какое-то полушоковое состояние.

- Холодная, - она усмехнулась. – Ничего, я быстро тебя отогрею. Давай помогу раздеться.

Я молча смотрела, как её ловкие пальцы расправляются с пуговицами моего пальто, развязывают шарф. А потом я увидела на её безымянном пальце золотистую окружность блеснувшего в темноте кольца и уже больше ничего не видела.

- Эй, ты онемела, что ли? Скажи хоть что-нибудь! – шутливо упрекала она.

- А ты всё смеёшься, - сказала я.

Её улыбка чуть померкла, словно она испугалась той безжизненной пустоты, наполняющей мой голос.

- А ты всё такая же серьёзная! – она снова хихикнула, чем уже начинала меня раздражать. Я не хотела её смеха, не хотела её прикосновений, мне всё это стало вдруг до дрожи и тошноты неприятно, и я уже не понимала, что здесь делаю. Хотелось оттолкнуть её от себя, ударить, чтобы она перестала уже наконец смеяться.

- Ты только посмотри! – говорила она и тащила меня за собой в комнату. – Я расставила везде свечи. Ты ведь любишь всякую романтику, вот я и решила сделать тебе сюрприз. Нравится? М-м-м? Ладно. Раз ты всё равно молчишь, хотя бы поцелуй меня, - она потянулась к моему лицу, но я отвернулась. Её чуть приоткрытые губы навеяли явный запах крепкого алкоголя. – Дуешься на меня? – Вика снова хихикнула, только на этот раз уже не весело. Напуганная и уязвлённая моей холодностью, она только повисла на мне, обжигая жаром дыхания мочку моего уха.

- Да ты пьяна, - вздохнула я.

- Нисколько! Просто я немного простудилась в дороге, вот и решила выпить коньяка. Совсем чуть-чуть!

- Да ты на ногах не стоишь.

Она снова пьяно засмеялась, довольная, что я наконец-то заговорила с ней.

- А ты не отпускай меня. Держи меня крепче, чтобы я не упала.

- Так ты поэтому позвонила мне? В трезвом уме ты бы этого ни за что не сделала.