- И ещё кое-что, - сказала я.

- Ну что опять?! Ты меня пугаешь!

На этот раз я не улыбнулась. Открыла и закрыла зачётку, несколько раз хлопнув корочками, и только потом сказала:

- Вика приезжает в конце месяца.

- Надолго? Она тебе звонила?

- Понятия не имею. Она не звонила мне, я случайно узнала.

- А если вдруг позвонит или придёт, что будешь делать? – вот тут Максим, похоже, по-настоящему разволновался.

- Да ничего наверное. По возможности я постараюсь нигде с ней не столкнуться, пока она не переедет в свой Питер.

- Но ведь это будет значить, что ты, возможно, больше никогда не увидишь её?

- И что с того? – я хотела произнести это с нарочитым безразличием, но получилось с ужасом.

Больше никогда не увижу. Никогда. Никогда.

- А-а-а-а! Ты меня с ума сведёшь со своими женщинами! – взвыл Максим и вцепился в свои волосы.

Вот тут я не выдержала и рассмеялась. Похоже, он переживал ещё больше меня. Это было так трогательно. Милый ты мой.

- Уж кто точно меня никогда не бросит, так это ты, - проворковала я примирительным тоном и осторожно положила голову ему на плечо.

Максим замер. Даже дышать, кажется, перестал. Я улыбнулась.

- Не брошу, - сказал он серьёзно, расслабляясь и прислоняясь ко мне. – Не брошу. Хорошо, что ты это понимаешь.

На глаза вдруг навернулись слёзы, и я быстро смахнула их, чтобы избежать любопытных взглядов.

Мне часто хотелось спросить за эти два с половиной года, почему он дружит со мной? У меня были подруги, присутствие которых в моей жизни было похоже на приливы и отливы. Они то вертелись вокруг меня и щебетали как маленькие птички, что меня очень забавляло, то исчезали из поля зрения, и общение наше ограничивалось «приветами» и поздравлениями на праздники. Может, я сама всегда отталкивала людей. Никого не подпуская слишком близко.

И если мои подруги были приливами и отливами, то Максим был подобен монолитной скале, одинокому утёсу, о который разбиваются на сотни осколков прибрежные волны. Всегда рядом, всегда стоит твёрдо и уверенно. Даже не знаю, до чего докатилась бы такая ветреная особа как я, не поддерживай он меня неизменно.

Тогда я даже не думала, что придёт время, когда Максим женится и заведёт собственную семью. Для меня всё это было в необозримо далёком будущем. Никогда не перестану удивляться, как быстро и незаметно наступает это далёкое будущее.

2

Последние дни моего двадцатого января растворялись в каком-то пьяняще-приятном забытьи. Мы виделись с Аней каждый день, гуляли по паркам, валялись в снегу, а потом отогревались в тёплых уютных кафешках, ходили друг к другу в гости, в кино на какие-то дурацкие современные фильмы, шуршали обёртками от шоколадок в темноте кинозалов и тихонько смеялись и шептались, забывая о происходящем на экране. А иногда, когда мы не могли придумать, куда идти, мы просто мотались по городу, заходили в какие-то магазины, где продавали всякие странные штуковины, сувениры или ещё какие-нибудь интересные фигурки и безделушки. Я спрашивала, какая Ане больше всего нравилась и, несмотря на все протесты, покупала что-нибудь для неё. Я тогда спускала на неё всю стипендию и вообще все свои деньги, и мне это безумно нравилось. Это было похоже на свидания.

И в то же время мной овладевала какая-то безумная неуёмная жадность. Жадность до Ани. Маниакальное желание тратить на неё деньги, дарить ей что-нибудь, чтобы видеть её смущённую улыбку. Этой улыбки мне всегда было мало. А с тех пор, как Максим сказал о недолговечности наших отношений, о том, что у нас мало времени, моя жадность уже не знала границ.

Я как будто всё сразу хотела успеть. Если времени мало, значит нужно каждый день с ней проживать как последний. Сегодня она улыбается мне, но завтра уже может не ответить на мой звонок. А поэтому всё нужно успеть сегодня – и в кино, и в парк, и на каток, где можно держаться за руки, чтобы не упасть. Всё успеть. Всё сделать для неё.

И чем больше было таких дней, тем страшнее было это маячащее на горизонте завтра, когда всё может измениться, тем сильнее я привязывалась к ней. И боялась этой неожиданной привязанности.

Она заведёт себе мальчика и забудет про тебя.

Нет. Нет. Я не хотела отпускать. Я хотела, чтобы её привязанность ко мне была не менее сильной, чтобы по всему её дому были разбросаны напоминания обо мне, чтобы она никогда не забыла. Мне хотелось занять всё её свободное время, чтобы она дышала только мной и ни о ком больше не думала. Хотелось удержать её. Как можно дольше.

И этот неудержимый эгоизм подобно яду растекался в крови и отравлял меня. Мне казалось, что скоро он доберётся до сердца, и тогда я умру. И чем страшнее мне становилось от этих мыслей, тем крепче я сжимала её руки, тем сильнее обнимала вдруг ни с того ни с сего, без всякого повода. Мне казалось, что я и сама уже скоро дышать не смогу.

Я слишком боялась потерять. Снова.

И всякий раз, когда я вдруг прижимала её к себе, безумно, крепко, не в силах себя контролировать, а она спрашивала испуганным шёпотом, щекоча мне ухо: «Что-то случилось?», я отвечала:

- Ничего. Ничего не случилось. Всё хорошо.

И она никогда не продолжала допрос. Она не верила моему «ничего», но боялась показаться слишком назойливой. И я была благодарна ей за это. Мне казалось, что наступит день, когда я смогу ей всё рассказать. Я ждала этого дня со страхом и надеждой.

И этот день наступил.

Мы шли и обсуждали какую-то книжку из её школьной программы. Аня не могла понять поступок главного героя, а я пыталась объяснить ей, почему он сделал так, а не иначе.

- И всё равно не понимаю, - вздохнула она. – Странная штука эта любовь, непонятная.

Я засмеялась.

- Это точно. Не поймёшь, пока сам не полюбишь.

- Так нечестно. Мне ведь сочинение ещё писать! Что же делать теперь?

- Что делать? Любить, - эти слова, как частенько со мной бывало, вырвались раньше, чем я успела подумать.

- Любить? – она сначала удивилась, потом вдруг покраснела и опустила лицо. Я тоже отвернулась.

- Ну да, - я вздохнула и была уже не рада, что завела об этом разговор. – Тебе нравится кто-нибудь?

- Мне?! – испугалась она. – Нет конечно! – и сразу как-то померкла и притихла.

- А что в этом особенного? В твоём возрасте я была влюблена в кого-то по уши, причём, весьма безответно, и жутко страдала, потому что у моего объекта обожания уже кто-то был. Так что, если бы ты завела себе какого-нибудь мальчика, это было бы здорово, - я и сама не знала, зачем всё это говорю. Это говорила даже не я, а мой здравый смысл, в то время как сердце сжималось и стенало.

- Не хочу! – воскликнула она вдруг, довольно резко, и, словно испугавшись, повторила тише: - Не хочу.

- Ну, не хочешь, как хочешь. Никто же тебя не заставляет, - я примирительно улыбнулась.

Я всё никак не могла понять, с чего она вдруг так расстроилась. Вот уж точно необычная девочка. Раньше мне казалось, что в таком возрасте только мальчики да любовь на уме. Но мне это было только приятно. Я вдруг сразу успокоилась.

Мы шли и молчали. Аня как будто погрузилась в себя. Мне казалось, что моё присутствие теперь тяготит её, и никак не могла придумать, что сделать и что сказать, чтобы всё исправить.

А потом в кармане моего пальто настойчиво завибрировал мобильник. Не без удивления я вытащила трубку. Кроме Максима мне никто не мог звонить, а он уехал на все каникулы из города. И это действительно был не Максим. Это была Вика.

Я остановилась, и всё кругом, казалось, тоже замерло. Как будто время вдруг замедлилось. Время стало вязким и липким, текущим вялой искрящейся медовой струйкой. В этом времени отсутствовал воздух, и на меня навалилось тяжёлое влажное удушье. В ушах как будто шумела вода.

Аня что-то спрашивала у меня, а я видела только, как шевелятся её губы, и, кажется, даже что-то ответила ей. Весь этот промежуток времени казался мне неимоверно длинным, и вроде бы телефон уже давно должен был замолчать, но он всё надрывался и надрывался, пока я не выдохнула в трубку: