- Любишь домашние блинчики? – спросила я, когда её тоненькая фигурка показалась в кухонном проёме.
- Люблю. Но мама чаще покупает, чем сама готовит.
- Тогда садись. Сейчас я буду тебя кормить. Моя бабушка печёт изумительные блинчики.
- Твоя бабушка? – удивилась Аня, усаживаясь за стол.
- Ага. Я вообще-то только что от неё. И не с пустыми руками, - я поставила тарелку с блинчиками в микроволновку.
- А мы… Мы сегодня будем совсем одни? – её голос дрогнул, и у меня внутри тоже что-то дрогнуло и покачнулось. Я стояла к ней спиной и думала, что лучше мне не поворачиваться.
- Да, - я запустила руку в волосы, как всегда делала, когда нервничала. – Родители сразу с работы уйдут к бабушке. Они всегда встречают Новый год вместе.
На какой-то миг мне показалось, что она боится меня. Боится, что если мы останемся совсем одни на ночь, я могу сделать ей что-то плохое. От одной мысли об этом у меня в груди похолодело, но потом я поняла, что Аню волнует другое.
- И точно больше никто не придёт? – спросила она.
- Нет, а кто ещё может… - я запнулась. Так вот оно. Мне всё-таки не удалось избежать этих оправданий.
И тогда я повернулась к Ане, потому что есть вещи, которые лучше говорить в глаза. Она ждёт, в глазах застыл вопрос. Она ведь имеет на это право. Она должна доверять мне, потому что если этого не будет… Если доверие между нами иссякнет, то… Я так и не смогла закончить эту мысль и сказала настолько твердо, насколько могла:
- Она не придёт. Вика не придёт.
И она тут же покраснела, испугавшись моей прямоты. Опустила взгляд и снова подняла, как будто хотела спросить что-то ещё, но не решалась.
- А это ничего… Ничего, что мы, - она выдохнула и продолжила. – Ничего, что мы вместе будем встречать? Она не рассердится?
Неприятно. Как же неприятно получилось. Меньше всего мне хотелось впутывать Аню в наши с Викой разборки.
- Не рассердится. У нас с ней всё кончено, Ань. Так что пусть тебя это не беспокоит.
И она успокоилась от этого. Я видела, что успокоилась. Даже повеселела, и мы обе смеялись за чаем, и Аня хвалила блинчики и уплетала сгущенку ложкой, облизывая сладкие перепачканные губы.
И в тот вечер имя Вики больше ни разу не прозвучало. Но я не могла забыть его. Оно висело надо мной, как грозовая туча, и изредка я слышала раскаты грома. Я гнала от себя любые мысли о ней, но всё равно ловила себя на том, что вспоминаю её хрипловатый смех, её колени и ключицы, её спокойный бархатный голос и пальцы, чиркающие колёсиком зажигалки.
Она была далеко. В далёкой Швейцарии, и сотни километров разделяли нас. Но мне казалось, что она здесь. Где-то между мной и Аней, где-то в глубине, где темно и тихо. Мне казалось, что я сплю наяву и вижу её во сне.
4
Мы вместе собирали и наряжали маленькую искусственную ёлку. Если бы не Аня, я ни за что не стала бы доставать эту пыльную картонную коробку из под кровати. Но мне хотелось создать ощущение праздника хотя бы для неё. И Аня с таким детским восторгом возилась с игрушками и гирляндой, что понемногу это ощущение начало приходить и ко мне.
- Что это? – спросила вдруг Аня.
Я повернулась к ней и чуть не выронила ёлочный шарик, спасло только то, что нитка зацепилась за палец. Всё-таки с нервами у меня совсем плохо стало.
Аня держала в руке и с любопытством разглядывала диск с фильмом «Детский час» с Одри Хепберн, который я когда-то закинула под кровать. Аня смахнула с него пыль и сказала:
- Такой фильм я не видела. На моём диске его вообще нет.
- Вот и хорошо, что не видела. Дай-ка его мне, - я протянула руку, но Аня как будто и не слышала. Она перевернула коробку, собираясь прочитать аннотацию.
- Хороший фильм? – спросила она.
- Тебе не понравится. Давай сюда, - я подумала, что, пожалуй, слишком резковата с ней, но в голосе непроизвольно появились истерические нотки, и мне хотелось вырвать диск у неё из рук.
- Почему не понравится?
- Потому что… Потому что… - я пыталась вспомнить, что написано в аннотации, но в голове всплывала только фраза «классика лесбийского кино».
Аня читала, а у меня так и не хватило наглости вырвать у неё диск. Да и было уже поздно, потому что на её щеках расплылись капли румянца, а губы приоткрылись. Кто вообще изобрел эти дурацкие аннотации на дисках?!
- Я же говорю, это плохой фильм. Тебе не стоит его смотреть, - я нервно усмехнулась.
- Он… про двух девушек? – она подняла на меня взгляд, от которого у меня сразу перехватило дыхание.
- Э-э-э… ну, не совсем так, - я замялась и вдруг сказала: - Да, про двух девушек. Но это старый фильм, черно-белый, так что ничего такого.
- Тогда, может быть, посмотрим его вместе? Я никогда не смотрела таких фильмов.
А вот тут я совсем растерялась. Мне становилось, мягко говоря, не по себе от мысли, что мы будем смотреть с Аней одни дома фильм «про девушек». Мне вообще не хотелось, чтобы она смотрела такие фильмы, да ещё и с такой, как я. Двусмысленная ситуация какая-то. По крайней мере, так говорила разумная часть меня.
- Это грустный фильм, - моя разумная часть заговорила в голос. – Драма. С плохим концом. Не очень здорово смотреть такое в праздник, как думаешь? Только настроение себе испортишь.
Я закусила губу. Потому что была во мне ещё одна часть, которая уже готова была сунуть диск в плеер и нажать на «play». Была во мне часть, которая почему-то очень хотела, чтобы Аня посмотрела этот фильм, и ещё много фильмов на подобную тему, коих у меня было достаточно. Причём, не все из них можно было смотреть детям до восемнадцати и даже до шестнадцати. Но мне хотелось, чтобы она смотрела. Это было похоже на невыносимый зуд.
- А мы потом комедию посмотрим, - она обезоруживающе улыбнулась. – Мне обычно помогает. Тем более что мне начинают нравиться драмы.
Я вздохнула. Разумная часть уже не знала, что возразить, а неразумная ликовала и манила меня к лежащему на диване пульту. Конечно, я как и всегда, послушалась свою неразумную часть. Я была слабой. Но в тот момент мне показалось, что во всем этом действительно нет ничего плохого.
- Хорошо. Давай посмотрим, - сказала я с невольным облегчением, что удалось прекратить наконец эту внутреннюю борьбу.
- Ура! – воскликнула Аня, открывая коробку.
Я улыбнулась. Ради этого восторженного «ура» определенно стоило согласиться.
Мы устроились на диване среди мягких маленьких подушек, и я подумала вдруг, что наблюдать за реакцией Ани будет куда интереснее, чем пересматривать кино. Я смотрела «Детский час» всего один раз. Вместе с Викой. Три года назад. Она подарила его мне на какой-то праздник (уж не на Новый год ли?!). И с этого кино началось мое сознательное увлечение Одри Хепберн и фильмами тех лет. Почему-то с тех пор я больше не пересматривала этот фильм ни разу. Не только потому, что он был очень тяжёлым, но и потому, что подобных трагедий хватает и в реальной жизни. В какой-то степени я жила в одной из них.
Сначала Аня сидела, расслабленно привалившись к спинке дивана, потом завертелась, и поза её стала напряжённой, а взгляд не отрывался от экрана. Точно так же, как мой взгляд не отрывался от неё. Она этого не замечала, всё более погружаясь в сложную, противоречивую и мучительную, как непроходящая боль, атмосферу фильма.
Я невольно вспоминала поведение Вики в те или иные моменты. Внешне она как всегда была спокойной и никак не показывала своих эмоций, но выкуренная полностью пачка сигарет красноречиво говорила всё за неё.
Когда дошло до признания одной из героинь в своих чувствах к другой, слёзы уже стояли в глазах Ани. И я была поражена до глубины души и смотрела на эту девочку, обхватившую подушку обеими руками, во все глаза. Потом, когда Карен ворвалась в комнату Марты и обнаружила, что та повесилась, Аня уже плакала. Плечи её вздрагивали, и она не могла остановиться.
Я молчала. И сердце моё неумолимо наполнялось безудержной нежностью.
Я даже представить не могла, что фильм так заденет Аню. Что она сможет так прочувствовать его и понять. Я помнила, как Вика на финальных титрах сделала ровным голосом какое-то очередное критическое замечание, повернулась ко мне с улыбкой и через секунду уже повисла у меня на шее. Она никогда не плакала. Она не любила долго ходить под впечатлением, предпочитая побыстрее выбросить из головы всё, что способно было выбить её из равновесия. В этом мы всегда были с ней непохожи.
