Двери всех спален, кроме родительской, расположенной наверху, выходят в один и тот же коридор. Уоррену, Джелси и мне придется пользоваться единственной ванной на первом этаже, и не могу сказать, что я от этого в восторге, поскольку в Коннектикуте у меня собственная ванная комната.
Я прошла по коридору в спальню, заглянув по дороге в ванную. Она оказалась гораздо меньше, чем в моих воспоминаниях, совсем крошечной, чтобы одновременно в ней находились сразу трое.
Дойдя до своей комнаты со старинной табличкой «Поместье Тейлоров» на двери, о которой уже успела позабыть, я рывком отворила дверь и занервничала в ожидании воспоминаний пятилетней давности. Но оказавшись в комнате, я ничего подобного не испытала, зато ощутила уют знакомой обстановки. Все было на своих местах: кровать со старым железным каркасом, красно-белым одеялом и низенькой выдвижной секцией на колесиках, деревянный комод с зеркалом в деревянной раме, старый сундук в ногах кровати, где хранились запасные одеяла на случай обычных в горах даже летом холодных ночей. Но ничего в комнате не напоминало обо мне. Дурацкие афиши с изображениями юного актера, кумира прошлых лет (с тех пор он прошел несколько курсов реабилитации, о которых много писали), висевшие над кроватью, сняли еще раньше. Награды, завоеванные нашей командой по плаванию, исчезли вместе с коллекцией блеска для губ, которую я собирала несколько лет. Мне подумалось, что так даже хорошо, ведь за прошедшее время срок годности косметики наверняка истек, но это все равно расстроило. Бросив на пол сумку, я села на кровать и обвела взглядом комнату в надежде найти хоть какие-то признаки того, что проводила здесь лето двенадцать лет подряд, но не заметила ни одного.
– Джелси, что ты делаешь?
Вопрос брата заставил меня отвлечься от своих мыслей и посмотреть, что происходит. Выйдя из комнаты, я увидела сестру, выкидывающую из комнаты в коридор игрушечных животных. Я уклонилась от летящего слона и встала рядом с Уорреном, с тревогой наблюдавшим за неуклонно растущей горой игрушек перед дверью его спальни.
– Что тут происходит? – спросила я.
– Мою комнату превратили в детскую, – ответила Джелси с презрительной гримасой и швырнула за дверь очередную игрушку – на этот раз пурпурную лошадку, которую показалась мне знакомой.
В спальне Джелси, конечно, сделали ремонт. Теперь в углу стояли колыбель, рядом столик для пеленания, а на кровати высилась целая гора мягких игрушек, присутствие которых так оскорбило сестру.
– У жильцов, вероятно, был малыш, – сказала я, уклоняясь, чтобы не получить по голове мохнатой желтой уткой. – Может, подождешь, пока приедет мама?
Джелси закатила глаза. Подобные ужимки у сестры появились в этом году, и она использовала их, чтобы выражать самые разные эмоции. Сейчас она давала мне понять, насколько я отстала от жизни.
– Мама не появится еще час, – сказала Джелси, взглянула на очередную игрушку – маленького кенгуру – и повертела ее в руках. – Только что говорила с ней. Им с папой пришлось поехать в Страудсберг, знакомиться с новым онкологом. – Последнее слово Джелси выговорила старательно, как произносили его все мы, хотя несколько недель назад я вообще не знала о существовании такого врача. Тогда я думала, что у отца пустяковые, легко поддающиеся лечению боли в спине. В то время я даже не имела понятия, что такое поджелудочная железа, что рак ее почти всегда смертелен и что четвертая стадия – это приговор, которого боятся и стремятся избежать любой ценой.
Доктора, лечившие отца в Коннектикуте, разрешили ему провести лето в Лейк-Финиксе, но при условии, что он дважды в месяц будет показываться онкологу, а когда придет время, если не захочет ложиться в хоспис, пригласит на дом сиделку. Болезнь у него обнаружили довольно поздно, так что, судя по всему, сделать уже ничего нельзя. Поначалу у меня это в голове не укладывалось. В фильмах с подобным сюжетом всегда в последний момент находится какое-то лекарство, чудом обнаруживается нужное средство и никто не отказывается от борьбы за жизнь пациента. Но в реальности, как оказалось, все обстоит иначе.
Мы на мгновение встретились с Джелси взглядами, и я сразу перевела свой на кучу игрушек на полу. Никто из нас не сказал ничего о больнице или о том, что она означает для отца, но этого я и не ждала. Мы вообще не говорили о его болезни и старались избегать обсуждения тем, которые могли бы вызвать проявления чувств. Видя, как мои друзья ведут себя со своими близкими – обнимаются, делятся впечатлениями – я иногда испытывала не столько зависть, сколько неловкость.
Уоррен, Джелси и я никогда не были близки. То, что мы такие разные, нашему сближению, видимо, не способствовало. Уоррен с дошкольного возраста проявлял недюжинные способности, так что ни для кого не стало сюрпризом, что прощальную речь по окончании старшей школы от имени класса произносил именно он. Наша с Джелси пятилетняя разница в возрасте не способствовала установлению теплых сестринских отношений, не говоря уже о том, что она, как никто на свете, умела вывести человека из себя. К тому же сестра увлекалась балетом, а мне это было совсем не интересно. Между Уорреном и Джелси тоже не было доверительных отношений. Мы никогда не были друзьями. Раньше мне хотелось, чтобы все было по-другому, особенно в младшем возрасте, когда я читала «Хроники Нарнии» или «Дети из товарного вагона»[3], где рассказывалось о том, как братья и сестры заботятся друг о друге. Но вскоре стало понятно, что такая дружба между нами невозможна. Это не плохо – просто так сложилось, и никаких перемен я не ждала.
Меня в семье всегда считали обычной: Уоррен умный, Джелси талантливая, а я – просто Тейлор без каких бы то ни было выдающихся способностей.
Джелси снова принялась выкидывать игрушки из комнаты в коридор, а я поспешила вернуться к себе, решив, что и так чересчур много времени провела сегодня с братом и сестрой. Тут на глаза мне попалось что-то оранжевое.
– Эй, – я наклонилась и подняла с полу игрушку, показавшуюся мне знакомой, – кажется, это моя. – Небольшого плюшевого пингвина в полосатом оранжево-белом галстуке я помнила хорошо. Он заметно поистрепался: плюш, из которого он сшит, довольно дешевый, да и набивка повылезала сразу в нескольких местах. Но в тот вечер, когда я впервые поцеловалась с мальчиком, который выиграл для меня эту игрушку, она казалась мне лучшей на свете.
– Эту я помню, – в глазах Уоррена появился блеск, который мне сразу не понравился. – Та, что досталась тебе на карнавале? – У брата была фотографическая память, благодаря чему он запоминал даже самые незначительные факты, чтобы потом ими меня мучить.
– Ага, – пробормотала я, попятившись.
– Не некий ли Генри выиграл ее для тебя? – имя брат произнес с особой интонацией. Похоже, он мстил мне за то, что я высмеяла его страх перед безобидными собачками. Я грозно взглянула на него. Джелси с интересом наблюдала за нами.
– Какой еще Генри? – спросила она.
– Ну, знаешь, – на лице Уоррена расплылась улыбочка, – Генри Кроссби. У него еще есть младший брат Дерек, или как-то так. Генри был дружком Тейлор.
«Дэви», – мысленно поправила я Уоррена и почувствовала, как покраснели щеки. Хоть это и было смешно, но я поймала себя на том, что лихорадочно пытаюсь уйти от этой темы. Если бы был способ закончить этот разговор и при этом скрыть свою неловкость, я бы им воспользовалась.
– А, да, – медленно проговорила Джелси. – Кажется, помню. Он был так мил со мной. И знал названия всех деревьев.
– И… – хотел продолжить Уоррен, но я прервала его. Мне казалось, я больше этого не вынесу.
– Делай что хочешь, но это надо убрать до возвращения мамы, – сказала я громко, прекрасно понимая, что вряд ли мама станет кричать на Джелси, что бы та ни натворила. Но я хотела припугнуть ее перспективой нагоняя и ушла на кухню с таким гордым видом, с каким это только возможно с игрушечным пингвином в руках.
