– Так, – Конни потянула за поводок, отчего ее пес неуклюже поднялся на ноги, – обязательно передавай от меня привет маме и папе. Надеюсь, у них все благополучно, и… – она вдруг умолкла, ее глаза расширились, а щеки слегка порозовели. Я сразу распознала эти признаки, хотя и наблюдала их лишь последние три недели: Конни вспомнила.

Произошедшее не укладывалось у меня в голове, но последствия этого были мне на руку. На следующий же день каким-то образом узнала вся школа, включая учителей, но я так и не поняла, кто и зачем им сообщил. Однако только этой переменой и можно было объяснить тот факт, что я сдала на пятерки выпускные экзамены, в том числе тригонометрию, по которой мне реально грозила отметка «удовлетворительно». И если этого недостаточно, то вот другой пример: учительница английского, раздавая проверенные экзаменационные работы, положила мою на парту, задержав на ней руку, и мне пришлось посмотреть ей в глаза.

– Тебе сейчас, должно быть, тяжело учиться, – негромко проговорила она, как будто мы были наедине, хотя весь класс ловил каждое слово. – Просто старайся насколько сможешь, хорошо, Тейлор?

Я прикусила губу и самоотверженно кивнула, сознавая, что притворяюсь, делая то, чего она от меня ожидает. Разумеется, за экзаменационную работу я получила «отлично», хотя из «Великого Гэтсби» прочитала только самый конец, да и то по диагонали.

Все изменилось или, вернее, вот-вот должно было измениться. Но пока этого не случилось, и потому слова сочувствия производили странное впечатление, как будто мне говорили: «Как жаль, что у вас сгорел дом», – хотя он стоял невредимый, но рядом, ожидая своего часа, курился уголек.

– Передам, – быстро проговорила я, стремясь избавить себя от необходимости выслушивать очередной монолог о каком-то знакомом знакомых, который чудесным образом исцелился благодаря акупунктуре/медитации/тофу (не стоит ли и нам попробовать что-нибудь такое?). – Спасибо.

Эти речи произносили благожелательно, с частыми паузами, и я их уже слышать не могла без тошноты.

– Береги себя, – заключила Конни, вкладывая в эти слова особый смысл, и похлопала меня по плечу. В ее взгляде читались жалость, страх и желание держаться от меня подальше – раз это случилось у нас в семье, то может произойти и с ней.

– Вы тоже берегите себя, – я старалась сохранять на лице улыбку.

Она снова махнула мне рукой, и собака потащила ее дальше по улице. Только тогда, перестав улыбаться, я пошла в противоположном направлении, но теперь мне стало казаться, что бегством ситуацию не исправить. Что толку бежать, если тебе упорно будут напоминать о том, от чего ты убегаешь?

Последнее время я не испытывала необходимости удирать из дому, но еще несколько лет назад предпринимала такие попытки довольно часто.

Началось это с пяти лет. Меня раздражало, что мама все внимание уделяла малышке Джелси, а Уоррен не играл со мной. Я ушла, и с тех пор большой мир за подъездной дорожкой манил меня. Я уходила по нашей улице, просто желая узнать, сколько пройдет времени, прежде чем родители заметят мое отсутствие. Меня, разумеется, быстро находили и возвращали домой, но начало было положено и побег стал моим излюбленным ответом на любое огорчение. Эти уходы стали настолько обычным делом, что когда я, обливаясь слезами, объявляла с порога, что ухожу навсегда, мама, едва взглянув на меня, лишь кивала и просила не опаздывать к ужину.

Готовая пострадать, я бы послушала и «Бентли Бойз», лишь бы отвлечься от мрачных мыслей. Я достала айпод сестры и вдруг позади услышала тихое урчание спортивного автомобиля.

Оборачиваясь, я уже знала, что увижу. Тут мне пришло в голову, что с момента ухода из дому, должно быть, прошло больше времени, чем мне казалось. За рулем серебристой машины с низкой посадкой, улыбаясь, сидел отец.

– Привет, малыш, – помахал он в открытое окно. – Хочешь, прокачу?

Понимая, что разыгрывать бегство из дома теперь просто бессмысленно, я открыла дверь и села рядом с ним. Он посмотрел на меня и приподнял брови.

– Что нового? – задал он свой обычный вопрос.

Я пожала плечами и уставилась в пол, на серые коврики под ногами, все еще как новенькие, хотя отец ездил на этой машине уже год.

– Знаешь, просто захотелось прогуляться.

Отец кивнул.

– Само собой, – сказал он совершенно серьезно, как будто поверил мне. Но мы оба знали, что́ это было на самом деле – обычно в подобных случаях меня отыскивал именно отец. Казалось, он всегда знал, куда я отправлюсь, а найдя, не сразу вез меня домой, а сначала кормил мороженым, предварительно взяв обещание не рассказывать об этом маме.

Я пристегнула ремень безопасности. К моему удивлению, отец не развернулся, а поехал в прежнем направлении и затем свернул в центр.

– Куда едем? – спросила я.

– Нам, наверно, не помешает позавтракать, – ответил он и, останавливаясь на красный свет, мельком взглянул на меня. – Почему-то все бублики в доме – с кунжутом.

Я только усмехнулась, и когда мы подъехали к кафе «Стэнвич-Дели», вошла следом за отцом. Народу было много. Отец встал в очередь, а я ждала в сторонке, пока он закажет и расплатится. Блуждая взглядом по залу, я заметила Эми Карри, стоявшую ближе к началу очереди и державшую за руку высокого симпатичного парня в футболке с надписью «Колледж Колорадо». Я не очень хорошо знала Эми, которая только прошлым летом вместе с мамой и братом переехала в дом на нашей улице, но она улыбнулась и помахала мне, а я в ответ – ей.

Подошла наша очередь. Отец, расплачиваясь, что-то сказал, и кассир, молодой парень, рассмеялся. При взгляде на отца нельзя было представить, что с ним что-то всерьез неладно. Я посмотрела, как он бросил сдачу в банку для чаевых, стараясь не замечать ни худобы, ни слегка желтоватого оттенка кожи, ни утомленного вида, и глубоко вздохнула, изо всех сил стараясь не думать о том, что, по прогнозам врачей, жить ему осталось примерно три месяца.

– Нам обязательно это слушать? – в третий раз за последние десять минут простонала Джелси с переднего пассажирского сиденья.

– Можешь узнать что-нибудь новое, – сказал Уоррен с водительского сиденья. – Верно, Тейлор?

Я вытянулась на заднем сиденье и после этих слов опустила на глаза солнцезащитные очки и прибавила громкость айпода. От нашего дома в Стэнвиче (штат Коннектикут) до Лейк-Финикса всего три часа езды, но мне казалось, что более долгой поездки у меня в жизни не бывало. И поскольку брат вел машину как пенсионер (однажды ему выписали штраф за слишком медленную езду), мы тащились более четырех часов.

В старом, отделанном деревянными панелями «ленд крузере», который обычно водили мы с Уорреном, нас сидело всего трое. Родители поехали впереди на маминой машине, набив ее запасами на все лето. Большую часть пути я старалась не обращать внимания на пререкания брата и сестры из-за того, что именно слушать. Джелси не желала ничего, кроме «Бентли Бойз», а Уоррен требовал, чтобы поставили его компакт-диск с «Великими лекциями». Брат победил в последнем раунде, и лектор стал монотонно, с британским акцентом рассказывать о квантовой механике – я узнала о ней больше, чем хотела.

По этой дороге я не ездила уже пять лет, но все равно помнила каждый поворот. Родители купили дом в Лейк-Финиксе еще до моего рождения, и одно время мы проводили в нем каждое лето. Уезжали туда в начале июня, а возвращались в Стэнвич в конце августа. По будням отец оставался в Коннектикуте, а в выходные приезжал к нам. Лето для меня было главным временем года, и в школе я считала дни до начала каникул, мечтая о Лейк-Финиксе.

Но мое двенадцатое лето закончилось печально, и я испытала облегчение, когда было решено, что на следующий год мы не поедем в дом у озера. Тем летом Уоррен решил, что ему надо максимально улучшить аттестат, и записался на интенсивную программу подготовки в колледж при Йельском университете. Джелси недавно начала заниматься балетом с учителями и не хотела на лето прерывать занятия. А я, не желая возвращаться в Лейк-Финикс к той каше, которую там заварила, нашла себе летний океанографический лагерь (одно время я хотела стать морским биологом) и уговорила родителей отправить меня туда. И с тех пор каждый год случалось что-нибудь, что мешало нам провести лето в Лейк-Финиксе.