– Кто он?

Лиз проследила за моим взглядом, а потом, схватив меня за руку, потащила за собой на балкон. Там было тихо, в отличие от шумных залов, и малолюдно, лишь некоторые парочки прогуливались по нему, наслаждаясь свежестью воздуха теплой ночи.

Она долго смотрела мне в глаза, затем произнесла:

– Это Винсент из рода Ран.

В моем сознании произошла вспышка, и я вспомнила все, что слышала о Винсенте. Да и кто о нем не слышал? О главе всех вампиров, живущих на земле. Ему было более шестисот лет, хотя для вампиров это юный возраст. Только вот после многовековой войны родов все более древние вампиры были уничтожены, а выжил только Винсент. О его жестокости ходили легенды. Наверное, только благодаря ей он и выжил, быть жестоким среди жестоких. Звучало абсурдно, но было именно так. Хотя не только жестокостью он смог победить всех и подчинить себе все роды. Он был умен, хитер и обладал даром полководца, предвидя на десять ходов вперед все военные операции. Да, он победил всех вампиров и возглавил их, и я сегодня смотрела в его глаза, а он сам видел мое прилюдное унижение.

От мысли об этом у меня защипало в глазах. Лиз почувствовала мое настроение и приподняла пальчиками мою поникшую голову, заглядывая мне в лицо.

– Что-то произошло между вами?

Прозвучало слишком недвусмысленно. Я лишь горько на это улыбнулась. Как вообще его и меня можно соединить в один вопрос и сказать «между нами».

Собравшись с мужеством, я рассказала о Норане, о том, что он специально разыскал меня и заставил стоять рядом с ним только для того, чтобы унизить при всех. Лиз нервно теребила кружево одной из юбок, пока ткань не треснула, но ее это не очень расстроило.

– Забудь о нем, – сухо произнесла она.

– О ком забыть: о Норане или Винсенте? – мне даже стало смешно от таких ее слов.

– О Винсенте, – она опять заглянула мне в глаза, – он вампир, и то, что сейчас между магами и вампирами заключено шаткое перемирие, ничего не значит. В любой момент может все рухнуть, тогда опять начнется война. Твоей магии не хватит, чтобы спастись от него. Он слишком древний, его сила нереальна. Такие, как он, не могут любить. Они лишь берут то, что хотят, а потом уничтожают.

– Лиз, о чем ты говоришь?! Я видела его сегодня впервые, и то несколько секунд, а он, вообще, благодаря моему мужу видел, как меня унижают. О какой любви ты говоришь!

– Я видела сейчас, как ты смотришь на него, и до этого я видела, как он смотрел на тебя, – видя изумление на моем лице, Лиз продолжила: – Ты не видела его, когда он на тебя смотрел. Я была на лестнице, и мне был хорошо виден весь зал. Ты болтала с Изисом, а он стоял на противоположном конце зала и пожирал тебя глазами.

Ее слова медленно проникали в мое сознание и заполняли его ощущением тихой радости. Это ощущение радости – я никогда ничего подобного не чувствовала. Я не понимала, что со мной. Такое чувство, рождающееся внутри меня, было во мне впервые. Оно, словно цветок, распускалось и заполняло меня ощущением прекрасного.

«О чем я думаю! Какая же я глупая! Он, как и мой муж, не способен уже ничего чувствовать, а то, что он смотрел… Что в этом удивительного? На меня многие смотрят… Зато я помню, как он быстро ушел, видя, как лапает мою грудь Норан. Я у него ничего, кроме омерзения, не вызываю. Хотя зря я себя тешу мыслью, что вообще могу в мертвой душе такого древнего вызвать что-либо. Правильно сказала Лиз – забыть!»

До окончания бала я была с Лиз, но более о «нем» мы не говорили.

Домой я возвращалась одна. Мой муж сообщил мне об этом, не став объяснять, где он будет этой ночью. Услышав эту новость, я ощутила счастье. Все-таки, несмотря ни на что, мой первый в жизни бал удался! А отсутствие мужа этой ночью продлит ощущение моего счастья до следующего вечера. Улыбаясь такому подарку судьбы, я ехала в карете и понимала, что мои мысли почему-то постоянно возвращаются к Винсенту. И как бы я ни хотела себя заставить, даже засыпая, я думала о нем.

Спустя несколько дней после бала я решила съездить в гости к родителям. Тем более что на балу мне с ними особо не удалось пообщаться. Они были постоянно окружены теми, с кем разговаривали, и я, подходя неоднократно то к отцу, то к матери, понимала, что прервать эти беседы просто нереально. Даже мой брат Бёрн – и тот был так занят, что за весь бал так и не нашел время поговорить со мной. Мне, конечно, все это было немного обидно осознавать, но, с другой стороны, отец – глава нашего рода, и, естественно, многие присутствующие хотели с ним пообщаться, скорее всего, о своих проблемах и нуждах. То, что мама так увлеченно все время разговаривала с женщинами из нашего рода и из других родов и не смогла даже прерваться, чтобы поговорить с дочерью, конечно, меня это немного задело. Но, наверное, все воспринимают происходящее со своей стороны, и мама не считала нужным бросать общение ради меня.

Значит, я, как примерная дочь, сама должна найти время, чтобы приехать к ним и спросить об их жизни. О своей жизни, я понимала, придется опять придумывать счастливые истории. Хотя я привыкла к этому, и у меня даже неплохо получалось. На самом деле после бала моя жизнь была так же несчастна, как и до. Мой муж, видно, нагулявшись несколько дней на стороне, вернулся, и мне даже показалось, что его избиения были более сильными, чем ранее. Хотя как можно провести здесь грань в мере силы побоев? Возможно, мне лишь показалось, что после бала он как будто стал вымещать на мне всю злобу, скопившуюся в нем. В одну из ночей я почувствовала даже хруст в ребрах, хотя раньше он сдерживал свою силу удара и никогда ничего мне не ломал. Только, наверное, раньше уже прошло, наступило другое время. К утру опять очнувшись на полу в коридоре, мне понадобились невероятные усилия и концентрация, чтобы применить магию и дойти до своей комнаты.

В целом ничего нового в моей жизни не происходило.

Осознавая это, я доехала до замка родителей и, выйдя из кареты, зашла в открытые передо мной слугой двери.

Мои родители в это время сидели за обеденным столом и что-то бурно обсуждали. При моем появлении все разговоры прекратились, и я почувствовала отторжение себя. Причем это чувство отторжения промелькнуло еще на балу, но я решила, что ошиблась, а вот сейчас я не ошибалась. Взгляд отца был холоден, а мама так вообще старалась не смотреть мне в глаза, Бёрн же, наоборот, смотря на меня, неприятно улыбался. Я прогнала дурацкие ощущения и приблизилась к столу. Мне сухо предложили присесть. Далее разговоры продолжились, но ощущение, что я здесь лишняя, просто пропитало воздух.

Не понимая происходящего, я, вежливо дождавшись окончания монолога отца, наконец решилась и спросила:

– Папа, я что-то сделала не так? Почему ты сердишься на меня?

Отец как будто взорвался изнутри возмущением, даже стеклянный стакан в его руке треснул, и остатки вина пролились на стол. Но он не обратил на это внимания. Мама же, наоборот, нервно скомкала салфетку в руке, а я окончательно растерялась от такого.

– И ты еще находишь наглость спрашивать об этом? – прозвучал голос отца. – Я не думал, что когда-либо доживу до такого позора. Моя дочь стала шлюхой!

– О чем ты говоришь? – прозвучавшее для меня обвинение было настолько неожиданным, что я совершенно спокойно спросила об этом.

– И ты еще смеешь спрашивать! Хоть бы постыдилась и скрывала свое поведение от других.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь!

– О том, как ты на глазах у всех, будучи женой Норана, кокетничала с мужчинами и соглашалась на встречи с ними. Со многими уже развлеклась? Не правда ли, бал – хорошее место, чтобы обрести столько желающих уединиться с тобой?

Моя голове шла кругом от всего услышанного, и я, пытаясь это осознать, лишь переводила взгляд с лица отца на лицо матери, наверное, ища ответа там.

– Папа, я не понимаю, о чем ты говоришь, – потом я вспомнила. Теперь все события бала пронеслись передо мной в невероятно ускоренном темпе. – Если ты имеешь в виду Изиса, да, я говорила с ним. Но он мой друг с детства.