Осведомленный прекрасно понимал, по какому пути пойдет мысль собеседницы. «Не бойся, я не маньяк», – заметил он. Хотелось бы в это верить. От станции Репино по путям до полосатой будочки… а там, разумеется, полное безлюдье. Набросится и придушит – или, в лучшем случае, изнасилует.

Катя, рассмеявшись, пожала плечами. Почему-то ей казалось, что придушить или изнасиловать не так-то просто. Разумеется, мужчина сильнее женщины. Но она самолично, например, помогала подруге дать весьма миниатюрной кошечке антисекс, и каждый раз это было большой проблемой, хотя животное не имело возможности сбежать за пределы квартиры. А ведь разница в силе между человеком и кошкой куда больше, чем между мужчиной и женщиной! К тому же у Кати есть газовый баллончик, а у кошки только когти. Еще зубы – однако зубами Катя тоже не обижена. Все свои, ни одного вставного. Кусаться, правда, давно не пробовала, однако при необходимости наверняка сумеет. Да и вообще, неужто нет более простого способа найти себе жертву, чем через сайт Арт Тура? Или маньяк, принадлежа к поклонникам писателя, решил прикончить его слишком строгих критиков? В первую очередь Катю. Как выскочит из полосатой будочки, как набросится: «Ты посмела нарисовать карикатуру на гения, умри, несчастная!» Пусть так. А если б она не заглянула вчера в чат, злодей остался бы несолоно хлебавши? Или с горя подстерег бы Незнакомку? Нет, лучше Невинную девушку. Хотелось бы посмотреть на того, кто попробует ее изнасиловать. Вернее, на бренные останки смельчака.

Короче, версия маньяка не выдерживает критики. Есть вторая, более вероятная – розыгрыш. Кто-то разыграл Катю и намерен власть повеселиться, глядя, как та мается у железнодорожной будки. Ну и что? Пусть Осведомленный порадуется, он этого достоин, раз сумел так ловко нацепить наживку на крючок.

И, вооружившись на всякий случай баллончиком, Катя отправилась в путь.

Полосатая будочка красовалась неподалеку от станции, на переезде. Место выглядело не слишком заброшенным, даже машины проезжали. Надо быть совсем уж тупым насильником, чтобы заманивать жертву именно сюда. А Осведомленный не походил на тупицу.

Зато через четверть часа Катя разочарованно решила, что он – заурядный шутник. Почему заурядный? Незаурядный посмеялся б не заочно, а в лицо, и Катя бы охотно к нему присоединилась. А то стоишь тут и томишься. Тоска…

И вдруг Катю осенило. Осведомленный-то не знает, что она решилась прийти! Катя ничего ему твердо не пообещала. В разочаровании он поехал на дачу к Турищеву один. Или не поехал вовсе. А время идет, писатель совершает запланированные гнусности, которых бедной Кате никогда больше не выпадет шанса увидеть – а так хочется, так хочется… Нет уж, раз она сюда примчалась, глупо возвращаться с пустыми руками.

Идея взбодрила. Правда, на даче у Турищева Катя ни разу не была, зато имела превосходную зрительную память. Катя закрыла глаза, и перед ней предстала фотография, иллюстрирующая текст статьи, а потом даже возникла фраза: «Слева от станции располагается комплекс домов, принадлежащих интеллектуальной элите». Слева так слева.

Нужное строение Катя опознала сразу. По нынешним временам ничего особенного, хотя неплохо. Каменный дом, наверняка с электричеством и отоплением. Хороший сад. Вокруг железная решетка, довольно высокая. При желании, конечно, перелезешь, но соседи подобного события наверняка не пропустят. Зачем нарываться на неприятности?

Катя пошла вдоль забора. Жизненный опыт подсказывал, что где-нибудь обнаружится погнутый прут. Да и вообще, сперва следует осмотреться. В памяти всплыл очередной абзац статьи: «В саду стоит небольшая, но изысканная беседка, где писатель любит проводить свободное время, обдумывая новые романы. Он знает, что там его никто не потревожит». Вот в беседке-то Турищев и занимается… занимается… короче, занимается тем, ради чего Катя сейчас здесь.

Погнутый прут заманчиво красовался на задах, у грязной канавы – как раз там, где не стоило опасаться свидетелей преступления. Да, проникновение на чужую территорию – преступление. Только вряд ли Турищев, обнаружив Катю, сдаст ее полиции. Это сделало бы его смешным, чего он боится пуще смерти. Он может только оскорбить ее и выгнать, а подобное Катя уже вчера пережила – и ничего, прекрасно себя чувствует. Она была возбуждена и даже улыбалась, пролезая в довольно широкую щель.

Слава богу, это был сад, а не привычный нынче кусок голой земли, расчерченный грядками. Катя, таясь за деревьями и кустами, осторожно кралась по направлению к смутно просвечивающей беседке. Приблизившись, она застыла, стараясь не дышать, поскольку заметила силуэт Турищева. Писатель почему-то не сидел, а почти лежал на скамейке. Прошло несколько минут, показавшихся Кате вечностью, однако он не пошевелился. Спит? В такой неудобной позе? Маловероятно. Или ему плохо? Сердце, например. Ох, как неудачно! Кате страшно не хотелось показываться Турищеву на глаза. Он, разумеется, решит, что она явилась умолять о прощении. Только этого не хватало! Но вдруг человеку действительно плохо и надо вызвать врача? Не оставлять же его помирать исключительно потому, что он – редкостный гад? И Катя, все еще зачем-то соблюдая осторожность, сунула голову в беседку.

Турищев никак не среагировал на подобную фамильярность, хотя глаза его были открыты. Катя почувствовала, как у нее стучит в висках. Потом сказала себе: «Надо», – и прикоснулась к руке Турищева. Холодная, но не слишком. Правда, на улице теплынь. Где-то тут должен прощупываться пульс… должен, однако не прощупывается. Еще бы – затылок писателя разбит в кровь. Господи, как же она сразу не заметила? Он мертв! «Ну ты и влипла, – вслух произнесла Катя. – Кретинка недоразвитая!»

Думалось почему-то не о Турищеве, а о себе. Катя не слишком высоко ценила нынешнюю милицию, переименование которой в полицию вряд ли отразилось на сути. Расхлябанные мужчины с дубинками, собирающие дань с торгующих семечками старушек и лебезящие перед власть имущими, не вызывали желания довериться. Разумеется, они не станут обременять себя раздумьями. Вчера Катю уволили из-за Турищева, а сегодня она по непонятным причинам является к нему на дачу – и пожалуйста, обнаруживает труп. Ее лепету о чате и Осведомленном вряд ли кто поверит. Приехала, дабы отомстить – что и выполнила. Предумышленное убийство. Более щадящий вариант – приехала просить прощения и, не получив такового, действовала в состоянии аффекта. Все зависит от того, привезла ли она орудие преступления с собой или подыскала на месте. Катя огляделась. Самым странным и нелепым почему-то показался аккуратно свернутый галстук, лежащий рядом с писателем на скамейке. Тяжелого предмета рядом не наблюдалось.

Катя обошла беседку кругом и заметила увесистый булыжник, который явно недавно передвигали. Перевернув его, она увидела кровь. Вот и орудие преступления. В ужасе отскочив, Катя вернулась в беседку. Не разумнее ли сбежать? Турищеву уже не поможешь, зато себе навредишь. Пускай его обнаружит Лайма, с нее как с гуся вода. О, черт! А если Катю кто-то запомнил? Она дважды была на станции, четверть часа дорожным столбом торчала на переезде и вдобавок долго бродила вокруг дачи. Сбежав, она подтвердит свою вину. Увы, ничего не остается, кроме как вызвать милицию… то есть полицию? Нет, все же милицию – ну, не в силах она именовать их по-новому, хоть ты тресни.

Катя судорожно стала рыться в сумке, выуживая мобильник. Когда надо, никогда его не найдешь! Наконец в ярости вывалила содержимое прямо на землю. Идиотка, последняя идиотка! Угораздило же забыть его именно сегодня…

Она стояла на коленях, обозревая кучу собственных вещей, и вдруг увидела под скамейкой что-то блестящее. Телефон в вульгарном золоченом футляре. Протянула руку и набрала номер. Катя как-то не задумывалась, чей это сотовый и откуда он взялся. Требовалось позвонить в милицию – и позвонила, а остальное неважно.

– Я обнаружила труп, – нервно сообщила Катя, решив, что начинать надо с главного. Однако, похоже, приоритеты она расставила неверно.