Когда Кафка и Брод приехали на озеро Маджоре, сообщает биограф Кафки Райнер Штах, то начали с плавания и, «стоя в воде, обнялись, что, наверное, выглядело довольно странно, особенно из-за разницы в росте». Два друга также вместе отдыхали в городке Рива на озере Гарда, что на границе Австрии и Италии; посетили дом Гёте в Веймаре; вместе останавливались в отеле Belvedere аи Lac в Лугано, Швейцария³. В 1909 году они посетили воздушное шоу, проходившее на лётном поле Монтикьяри в Брешии, на севере Италии. Они даже обменялись дневниками, которые вели во время поездок. Дважды они вместе приезжали в Париж: в октябре 1910 года и ещё раз в конце продолжительной летней поездки в 1911 году. Именно во время этого путешествия Кафка и Брод придумали новый вид путеводителя, который Брод предложил назвать Billig («По дешёвке»). «Франц был неутомим и получал ребяческое удовольствие от разработки всех принципов этого нового типа путеводителя – вплоть до мельчайших подробностей. Мы считали, что этот путеводитель сделает нас миллионерами». Девизом для этой серии книг были выбраны слова: «Ты просто попробуй».

Каким бы внимательным и заботливым ни был Брод, но и он иногда уставал от того, что называл «безысходностью Кафки». «Мне совершенно ясно, – пишет Брод в своем дневнике в 1911 году, – что… Кафка страдает от невроза навязчивых состояний». Но такие опасения не слишком мешали его растущему восхищению Кафкой. «Никогда в жизни, – писал Брод, – не был я настолько безмятежным, как во время недельного отпуска, проведённого с Кафкой. Все мои заботы, всё моё раздражение осталось в Праге. Мы превратились в весёлых ребятишек, мы придумывали самые диковинные, самые милые шутки. Мне очень повезло: я жил рядом с Кафкой и с наслаждением первым выслушивал его свежие идеи (и даже его ипохондрия казалась мне забавной и затейливой)».

Даже когда они расставались, Брод говорил, что «точно знал, что сказал бы Кафка в той или иной ситуации». Когда Брод отдыхал без Кафки, он часто отправлял тому открытки. Так, однажды он послал Кафке открытку из Венеции с изображением Венеры, богини любви, работы Беллини. «Некоторое время, – пишет Райнер Штах, – Кафка даже подумывал начать новый личный дневник, посвящённый исключительно его взаимоотношениям с Бродом».

И всё же для всех были очевидны контрасты, существовавшие между двумя молодыми людьми: один из них был буйным экстравертом, другой оставался погруженным в себя. Брод, с его joie de vivre – жизнерадостностью – и избыточной энергией, всегда излучал энтузиазм и жизненную силу, наслаждаясь радостями человеческой жизни. Кафка был этого лишен. Брод, человек более светлого начала, не так сильно поглощённый своей персоной, казался свободным от неуверенности в себе, сопровождавшей безжалостный самоанализ Кафки. Если Кафка не мог себя заставить позаботиться о своих «мирских» успехах, то Брод, по словам Артура Шницлера, был «поглощён собственными амбициями и потому увлечённо нырял с головой в любые предоставляющиеся возможности».

Кафка, как правило, направлял свою энергию внутрь. Одержимость письмом придавала ему склонность к аскетизму, которой так не хватало Броду. «Когда по моему организму стало ясно, что писание – это самое продуктивное направление моего существа, – писал Кафка в 1912 году, – всё устремилось на него, а все способности, направленные на радости пола, еды, питья, философских размышлений и, в первую очередь, музыки, оказались не у дел»⁴. В дневниковой записи от августа 1914 года он выразился иначе: «Желание изобразить мою исполненную фантазий внутреннюю жизнь сделало несущественным всё другое, которое потому и хирело и продолжает хиреть самым плачевным образом»⁵. «Я весь – литература, – писал Кафка в 1913 году, – и ничем иным не могу и не хочу быть… Все, что не относится к литературе, наводит на меня скуку⁶». «Я ненавижу всё, что не имеет отношения к литературе», – признавался он пять лет спустя⁷.

Были между этими людьми и другие показательные контрасты. Опытный композитор и пианист Брод имел изысканный вкус, тонко разбирался в музыке, делал музыкальные переложения произведений Гейне, Шиллера, Флобера и Гёте. (Он изучал музыкальную композицию у Адольфа Шрайбера, ученика Антонина Дворжака, и гордился дальним родством с известным французским гобоистом Анри Бродом.) Стефан Цвейг вспоминал, как «его маленькие, девичьи руки плавно блуждали по клавишам рояля». В один из вечеров 1912 года, когда в Праге читал лекции Альберт Эйнштейн, Брод и знаменитый физик вместе исполнили скрипичную сонату. Леон Ботстайн, американский дирижер и президент Бард-колледжа, полагает, что в случае Брода «музыка способствовала тому, что казалось невозможным в политике: налаживанию общения между чехами и немцами».

Кафка, напротив, признавал свою «неспособность всерьез наслаждаться музыкой». Он никогда не рвался в оперу или на концерты классической музыки. Он повинился перед Бродом в том, что не может отличить произведения Франца Легара, писавшего легкие оперетты, от творений Рихарда Вагнера, который в своей музыке дал голос дионисийским страстям германских мифов. (Брод очень восхищался музыкой Вагнера и утверждал, что никогда не читал многословные антисемитские статьи композитора.)

Конечно, в прозе Кафки присутствует музыка. Так, в повести Кафки «Превращение» (нем. Die Verwandlung) Грегор Замза, обратившийся в отвратительное насекомое, выбегает из своей комнаты в сторону вибрирующего звука скрипки своей сестры Греты. «Был ли он животным, если музыка так волновала его? – спрашивает он себя. – Ему казалось, что перед ним открывается путь к желанной, неведомой пище… Никто не оценит её игры так, как оценит эту игру он»⁸. В первом романе Кафки «Америка» Карл выражает тоску иммигрантов дилетантским исполнением старой солдатской песни своей родины. В повести «Исследования одной собаки» рассказчик посвящает свою жизнь научному изучению загадки семи «музыкальных собак» (Musikerhunde), танцующих под музыку, которая сначала подавляет, но в конце концов примиряет его с собачьим племенем.

И все же создатель Замзы считал себя «полностью оторванным от музыки», и это переполняло его «тихим сладким горем». «Музыка для меня – как океан, – говорил Кафка. – Она захватывает меня и переносит в состояние изумления. Я радуюсь, но я также беспокоен, потому что сталкиваюсь с бесконечностью. Очевидно, я бедный несчастный моряк. А Макс Брод – полная противоположность. Он торопливо ныряет в волны звука. Сегодня он чемпион по плаванию»⁹.

Кафка не гнался и за эротическими удовольствиями, которые Брод превозносил как в жизни, так и в литературе. Они вместе посещали публичные дома в Праге, Милане, Лейпциге и Париже. Но если Брод, завсегдатай престижных пражских борделей вроде Salon Goldschmied, «с восторгом описывает в своём дневнике торчащие груди молодой проститутки», как пишет Райнер Штах, то Кафка после посещения одного из тридцати пяти борделей Праги признавался Броду, что он «отчаянно нуждается в простой ласке». Брод, который называл себя дамским угодником и поклонником женщин, говорил с Кафкой о «естественном расположении к женщинам и желании полностью от них отказаться». Брод отправлялся в кафе Cafe Агсо, чтобы порыться в эротические рисунках Обри Бёрдслея или «с воспалённым воображением» почитать воспоминания Казановы о его приключениях. (Кафка «счёл их унылыми», – пишет Брод.) «Для меня, – говорил Брод Кафке, – мир приобретает смысл только через женщину». Кафка, возможно, имел в виду именно Брода, когда писал, что «мужчины, ищущие спасения, всегда бросаются на женщин»¹⁰.

Для Брода же секс и искупительная сила женщин были делом серьёзным. «Из всех посланников Бога, – писал Брод, – Эрос говорит с нами наиболее решительно. Он быстрее всего ставит человека перед славой Божьей». В отличие от христианства, которое, по словам Брода, делает при слове «плоть» «кислое лицо», иудаизм разворачивается во всю свою силу. «Великолепное достижение иудаизма, – пишет Брод в своем 650-страничном философском трактате „Язычество, христианство, иудаизм“ (1921), – освещающее тысячелетия, – это признание земного чуда, самой чистой формы божественной благодати, «божественного пламени», именно в любви – и не в какой-то разбавленной духовной форме любви, а в прямом эротическом упоении мужчины и женщины»¹¹.