– Нет! – твердо сказал Нур, смотря в глаза Азхаре, – Нет, не хочу я от тебя ничего. Разве тебе не известно: айлы не берут чужого? И без их согласия с ними ничего такого не сделать. Нет! А ты – всего лишь искусительница. Прощай. Иди своим путем.

Лилла явно не ожидала категорического отказа. И лицо ее перестало быть лицом Азхары. По нему пробежали мелкие волны, черты исказились, очарование исчезло. Из потерявших красоту глаз полилась неприязнь, с языка полетела нескрываемая злоба.

– Невежественный айл! Ты потерял страх? Тяжкая утрата! Ты мал и ничтожен, а ничего не боишься? О, как будет длинна дорога твоей печали! Одиночество станет твоим уделом! Нет испытания тяжелее, неблагодарный айл. Одиночество заставит тебя колебаться и сомневаться. Оно принудить искать тепла и любви среди чужих. Но испытаешь ты лишь разочарования, непонимание и предательство, измены и поражения…

Нур, обессиленный психологической борьбой, искал способа прекратить встречу.

– Достаточно! – с интонацией угрозы сказал он, – Или…

Он не успел договорить. Да и не знал, что скажет. Неслышно рядом с Лиллой возникла громадная фигура Сандра. Лилла тут же сгорбилась, ее глаза совсем потухли. Голос Сандра звучал спокойно, но в нем крылось столько угрожающей решимости, что даже Нур затрепетал.

– О дух бесприютный, мать бродяжничества и распутства! Наказать тебя за неправедное, – дело благое и нужное!

Лилла переменила облик мгновенно. И предстала в изначальном виде: в лохмотьях, покрытая спутанной грязной шерстью, с медными ногтями на пальцах рук и железными зубами. Сущность женская, но от Азхары ее отделяют вечность и бесконечность.

Видение это длилось миг, не больше, но отпечаталось в памяти Нура на все предстоящие жизни. Сандр подошел к нему, присел напротив, положил руки на плечи. И они молча смотрели друг другу в глаза. Нур мог так просидеть и день, и ночь. И слушать Сандра. И просто молчать.

– Я услышал, что она говорила. Лилла-искусительница… Кто-то ее направил к нам. К тебе… Сама по себе не рискнула бы.

– Наверное, тот, кто шептал мне… Но она так испугалась тебя! Ты уже встречался с ней?

– О да… Но о той встрече в другой раз. Нам надо спешить. Я видел, я понял, – ты ее отверг. В чьем облике она предстала? Фрея или Азхара? Ясно… Она принесла открытое зло. Но ведь она права в словах своих…

– Что? – удивился Нур, – Права?

– Да. Права в том, что никому из нас не избежать великих трудностей. И одиночества тоже. Я постараюсь вложить в тебя максимум знаний нужных и воли необходимой. Но усваивать, учиться, применять тебе придется самому. Внутри тебя тебе никто не поможет. Понимаешь?

Нур вздохнул.

– Она говорила, что нам подсунули зеркало с неверными отражениями. Это как?

– Неверные отражения… Искажения, преломления…

Сандр медленно произнес слова и сам будто стал частью картины в невидимом преломляющем зеркале. Походная куртка его, зелено-песчаного цвета, стала розово-багровой. Лицо, обычно спокойное и доброе, хоть и поражающее крупными, но правильными чертами, стало предельно сосредоточенным, излучающим готовность к сокрушающему действию. Глаза сузились до предела, губы сжались, на скулах задвигались желваки. Руки резко отяжелели, будто на плечи Нура кто-то сбросил всю поклажу оперотряда. И аура, – таких насыщенных цветов нет и у Радуги! Нур постарался ничем не показать своего замешательства от такого превращения.

– Отражения, друг мой… Никто над нами не властен. А зеркала чужие – нет их! Сами мы… Сами мы часто правое путаем с левым, правду с кривдой, добро со злом меняем местами. Спешим часто без оснований на то… Предназначенное никуда не уйдет, настигнет в назначенный час и в назначенном месте.

Голос Сандра впервые звучал так: негромко, но весомо, будто отдаленный гром весенней грозы в родном Арде. Такого Сандра Нур не знал. Но он обратился к Нуру так драгоценно: «Друг мой…» И Нур не испугался. А задумался. Получалось, что с Лиллой-Искусительницей он повел себя в целом правильно. Как надо сказал и сделал. А это значит… А значит это, что Лилла в одном точно права, – он, Нур, за месяцы Пути изменился. А Сандр, оказалось, способен на такие перемены, о возможности каких Нур и не подозревал.

Палатки, шалаши, юрты, избы… Брезент, колья, бревна, шкуры, ветви… Лошади, коровы, козы, прирученные волки… Веревки, ошейники, колокольчики… Котлы, черпаки, столы да скамейки… Сушеное и копченое мясо, вяленая рыба, сыры, молоко… Рёв, вой, дым, непрерывный говор, запахи непонятно чего…

Река и лес… Между ними, на освобожденной от пней и кустов громадной площади, – главное стойбище народа, живущего отдельными племенами во многих местах Арда Ману. Когда-то на площадь наложили планировочную сетку из прямых углов, по ее прямым линиям протоптали дорожки, назвали их улицами и пронумеровали по вертикалям и горизонталям. Вертикали пошли от юга, от реки к северу, к лесу, вначале смешанному, а дальше дремучему хвойному. Горизонтальные пути-дорожки протянулись от востока, где раскинулись луга-пастбища, на запад. Что на западе, отряду пока неизвестно.

Геометрия не существует без арифметики. Математический от рождения мозг Хисы от соприкосновения с живой сеткой поселения кочевников словно воскрес от беспробудного сна. Математика Хисы сюда вписывалась органически. Но ожил Хиса только одной своей частичкой, численно-цифровой.

Вершиной жизненного искусства кочевников стала торговля и ее знаково-стоимостное выражение. Торговцами тут были все: дети, женщины, пастухи, охотники, рыбаки… Торговцами тут рождались и умирали. И любой гость племени рассматривался как объект извлечения выгоды. И потому не было спокойствия в стойбище ни днем, ни ночью.

Найденыш ушел от Глафия. И переметнулся к Хисе. Вдвоем они обходили квартал за кварталом и шумно торговались. Но не покупали и не продавали. Им был важен сам процесс. В итоге на второй день обоих признали полноправными членами большой шумной семьи кочевников-торговцев.

Найденыш дегустировал всё подряд, и непонятно как в него оно укладывалось. Хиса действовал выборочно. Тело его помнило, что принадлежит айлу, и предпочитало мёд, ягоды и напитки. Но в напитках он разбирался плохо и скоро алкоголь, предлагаемый в самых безобидных вариантах, раскрепостил Хису до панибратства со всяким встречным. Встречные отвечали тем же. Сохраняя внешность айла, Хиса и тут не вернул себе прежнее состояние. Провал Колодца Желаний по-прежнему зиял внутри него. Колодец не препятствовал арифметике текущего бытия и алкоголизации организма. То и другое не мешали держать Хису на коротком поводке, протянутом к невидимой руке.

Айлы, изучая обстановку, следовали за Хисой и Найденышем, но никто их не замечал. Контакта не получалось ни с кем. Вождь племени, разодетый в меха и цветные кожи, зрелый до седины кочевник по имени Канантин, принял в своей палатке одного Сандра. Но на второй день после прибытия отряда и нескольких попыток получить с ним встречу. Беседа получилась недолгой и скучной. Отряд не представлял никакого экономического интереса, а голой политики тут не признавали. Дружбы без выгодного взаимообмена не могло быть.

– Народ авантинов приветствует путников. Куда вы направляетесь?

Несколько подобных дежурных вопросов дались вождю не без усилий. Он с такой тоской поглядывал на огромную курительную трубку, лежащую перед ним на столе с угощением для Сандра, что смотреть печально. От угощения, – медового алкоголя, – Сандр отказался. А вопросов вождь не расслышал. Ибо в словах Сандра не содержалось ни списка товаров, ни их стоимости в соответствующих эквивалентах. Наконец Сандр осознал, что айлы оценены кочевниками-авантинами как дикари-бродяги, сами не понимающие, чего хотят от жизни. Осознав, пожал плечами и, не попрощавшись, вышел из палатки.

Ожидающий у входа Нур, с множеством вопросов глазах, спросил неопределенно:

– Что-нибудь прояснилось?

– Нисколько. Наоборот, – заключил собственные рассуждения Сандр, – Он не желает ничего слышать ни о Свитке, ни о Кафских горах. Они для него за гранью существования. Единственный способ заставать их помогать нам, – заключить длительный и объемный торговый контракт.