— Лунный свет per se[11] обманчивый. Кажется, что он дает много света, а на самом деле — только сгущает тени.

Мона решила пропустить это замечание мимо ушей.

— Итак, вы просто пошли искать своих учеников. Где они оказались?

— Петер и Стробо были…

— Кто такой Стробо? — перебила его Мона, нахмурившись, и посмотрела в список опрошенных, который составил Боуд. Никакого Стробо в нем не было.

Даннер неохотно открыл глаза.

— Хайко. Стробо — это кличка.

— Хайко Маркварт?

— Да, — нетерпеливо ответил Даннер.

— Дальше. И не забывайте, пожалуйста, называть фамилии.

Снова Даннер скривился так, как будто он имеет дело с идиотами, но, по мере возможности, старается снисходить до их уровня. И стал рассказывать дальше с нотками раздражения в голосе.

— Итак: Хайко Маркварт и Петер Белов сидели рядом на скамеечке прямо возле двери. Оба очень бледные, было очевидно, что им плохо. Петера рвало. Марко Хельберг лежал на скамейке за домом и спал. Сабину Хайльман и Берит Шнайдер я нашел не сразу. Потом я их обнаружил тоже за домом.

— Что они там делали?

— Ничего особенного. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу там, куда не попадал лунный свет. Насколько я помню, Берит обнимала Сабину. Сабина все бормотала что-то про луну, что ее свет сводит ее с ума, что больше никогда она не сможет как следует насладиться лунной ночью… Вы знаете, каково это — быть под кайфом?

— Нет, — сказала Мона и сама себе вдруг показалась неопытной. Может быть, он нарочно задал этот вопрос. — Но речь сейчас не об этом.

— Нет?

Его голос звучал издевательски. Как он может вести себя так в подобной ситуации? Берит Шнайдер уничтожила его алиби, снова возникло множество вопросов. Пятеро учеников накурились практически до потери пульса, остальные спали. Даннер снова оказывается главным подозреваемым. Не говоря уже о том, что он не справился со своими обязанностями.

— Нет, — сказала Мона резче, чем хотела. — Сейчас речь идет о вас и вашей жене Саскии. Вашу жену убили, и вы — главный подозреваемый. Если вы понимаете, что я имею в виду.

Но какая связь между Штайером и Даннером?

— Вы знакомы с Константином Штайером?

Внезапная смена темы разговора испугала его, это было очевидно. Но он быстро пришел в себя.

— Он учился у меня. В начале восьмидесятых годов сдал на аттестат зрелости. А что?

Вот он и попался.

— Вы не знали? Я же именно поэтому здесь и нахожусь. Забыли? — И пусть ей не рассказывают, что ему не говорили об этом.

— Это правда, что вы издевались над своей женой?

Снова смена темы. Она попала в самую точку. На его лице внезапно мелькнула растерянность, он побледнел, потом все же взял себя в руки.

— Я хочу поговорить со своим адвокатом.

Судмедэксперт, стоя на коленях на влажной траве, подтвердил всем и без того известный факт: убитый, которого благодаря бумажнику идентифицировали как Роберта Амондсена, был задушен. По краям тонкого, одинаковой глубины следа удушения выступила кровь. Орудие удушения должно быть очень тонким и прочным. Если бы не воротник свитера, раны были бы намного глубже.

Фиксация следов, несмотря на дождь, дала результат — тело волокли по земле. Вероятно, убийца затащил труп за павильон на остановке, чтобы его не обнаружили, по крайней мере, в ближайшее время. Эксперт указал на то, что изменена не только поза убитого, но и его состояние. Кто-то закрыл ему рот после убийства. И, возможно, закрыл глаза. Убитого положили на спину и симметрично расположили конечности. Чтобы преступление, по крайней мере, казалось не таким страшным. Но это мало помогло. Труп человека на улице выглядит еще более жутко, чем в четырех стенах. Как будто природа силой взяла то, что ей принадлежит.

Вынужденная спешка. Несмотря на плохую погоду, вокруг места преступления, обнесенного пластиковой лентой, собралось много любопытных: море колышущихся зонтов. Репортеры и фотографы местных газет были уже здесь. Пресс-секретарь давал скупую информацию. Главный комиссар уголовной полиции Бруно Штрассер послал двоих своих сотрудников к дому Роберта Амондсена, теперь они вернулись.

— Никого, — сказал один. — Десять раз звонили — никого.

Его лицо выражало огромное облегчение. Неприятно сообщать о таком родственникам. Никогда не знаешь заранее, как они отреагируют. Одни падают в обморок, других тошнит, некоторые как по команде начинают кричать и плакать, еще кто-то притворяется стоиком — как в самых плохих комедиях. А некоторые кажутся бесчувственными. Заваривают кофе и начинают вести разговор, как будто не понимают, что произошло. И каждый из них может оказаться убийцей. Нужно быть внимательными ко всем проявлениям, быть начеку — как рысь.

— Может быть, он живет один, или его жена работает, — предположил Штрассер. — Все это весьма загадочно. Убийство с целью ограбления исключено, потому что ничего не было украдено. В портмоне Амондсена лежат несколько мокрых купюр по сто марок, кредитная карточка и карточка Еврочек. При себе у него оказалась даже практически полная чековая книжка. А еще часы, на циферблате которых написано «Картье» и которые выглядят так, как будто они и впрямь настоящие.

В полицейской школе Штрассер все время рассказывал новой смене, что рядовое убийство обычно совершается на бытовой почве. Убийства в кругу так называемого «высшего общества» — выдумка социал-демократов, пишущих детективы. За тридцать лет службы в уголовной полиции ему пришлось столкнуться от силы с тремя такими случаями. Но ведь и Кобург — город не маленький. В этом месте Штрассер, как правило, подмигивал ученикам и, подтверждая сказанное фактами, заявлял, что есть местечки и пожарче Кобурга, но по этому поводу он, как оседлый криминалист, не собирался наживать себе невроз.

Сейчас у Штрассера другие заботы. Он раздумывает, как сообщить о происшедшем жене убитого раньше, чем она узнает об этом по радио. Но у них пока было время. В настоящий момент они дали только краткую сводку в местные СМИ, в которой, однако, ничего не говорилось о личности погибшего.

Штрассер вздохнул и погладил свои густые усы, которые за последние годы прилично поседели, и он уже давненько стал подумывать о том, что пора их сбрить. Но вот как он будет чувствовать себя без них, он не представлял.

С его согласия убитого накрыли пленкой и положили в серый пластиковый гроб. Более душераздирающее зрелище трудно даже представить, и Штрассер отвернулся, хотя за тридцать лет ему к этому давно надо было привыкнуть.

— Хороший адвокат, — сказал ректор.

Он сидел на краешке весьма хрупкого на вид стула в стиле ампир и казался себе слишком большим и тяжелым для него. Он просто ненавидит этот стул, который ему все время предлагали. Ведь Рози Тессен прекрасно знала, насколько он неудобен! Как будто она хотела оставить его в дураках. Ректор вполне мог от нее ожидать еще и не такого. Он уже более десяти лет занимал эту должность и ровно столько же знал Рози Тессен, но для того, чтобы установить с ней более-менее дружеские отношения, нужно было, пожалуй, еще столько же времени. Она — дочь основателя Иссинга и глава Фонда, и это означает, что все решения должны быть одобрены ею и зависимым от нее советом: обойти Рози Тессен невозможно, а характер у нее, как у большинства абсолютных владык, невыносимый.

Она еще долго будет держать поводья в своих руках. Ей семьдесят девять лет, ее лицо все в морщинках, но осанка — как у молодой девушки.

«Власть, — с сожалением подумал ректор, — бывает, дарит здоровье».

— Хороший защитник стоит дорого, — уточнил он, понимая, что разговаривает со стенкой. — Я думаю, мы должны взять на себя расходы. Я имею в виду, что это важно для престижа школы.

Комната Рози Тессен большая, но настолько заставлена мебелью различных эпох, что кажется маленькой и узкой. Старые персидские ковры лежат один поверх другого, несколько секретеров в стиле бидермейер уставлены фотографиями в рамках, камин и подоконники украшают изящные безделушки с различных континентов, которые Рози Тессен насобирала за многие годы путешествий. У нее слишком много вещей и слишком мало для них места. Раньше она жила на вилле на берегу моря, но потом ее муж умер, и она переехала в квартиру поближе к школе. Чтобы все было под присмотром.