— Пропажа наша объявилась, — произнёс он, поднося трубку к уху, — Жохов, блин, где тебя носит…

Договорить он не успел, в ответ донёсся сдавленный голос Стаса. Расслышал он только потому, что из-за громкой музыки включил внешний динамик:

— Родь, тут Дима, он…

— Что? Говори громче, я почти тебя не слышу!

— Дима. Масик, он… его в реанимацию… Мы в аварию попали.

— Что? Где вы сейчас? Он жив? — пока задавал вопросы, Родион вскочил, скинув с себя двух прилипших девиц и пытаясь одной рукой неуклюже натянуть пиджак.

Остальные, сразу растеряв всё веселье, внимательно прислушивались. Рэм схватил за руку пробегающего мимо официанта:

— Рассчитайте нас немедленно. Мы уходим.

Стас продолжал говорить каким-то чужим, серым голосом.

— Он… да… пока жив, но он так выглядит, что…

— Прекрати нести чушь, Стасик. Немедленно назови, в какую больницу вас везут. Ты сам как?

— Я нормально, пару царапин, вывих и… Родик! Я… не могу…

— Соберись, Стас! Мы едем к тебе, жди!

Рэм, которому срочно нужно было отвезти кому-то записи, взялся забросить домой побледневшую вмиг Валерию, которая не только не переносила вида крови, но даже разговоры о больнице вызывали у неё паническую атаку. Это было что-то личное, Смирнов усадил её в машину к не пившему с приятелями Рогову и, назвав адрес, захлопнул дверь. Разобидевшиеся на невнимание Родика дамы отсеялись где-то сами. А оставшиеся трое мужчин утрамбовались в подъехавшее к клубу такси.

Михайлов назвал больницу и озвучил водителю доплату за скорость. Водитель впечатлился, и, взвизгнув колёсами, машина рванула с места.

***

Жохов, собиравшийся на встречу с приятелями, ждал своего Масика дома. Тот должен был заехать за Стасом по пути от своих родителей и сразу направиться в клуб. Этой ночью была его смена. Но нужно было быть пораньше, чтобы примерить и подогнать новые сценические костюмы. А ещё Рэм обещал завезти флешку, стоило её прежде послушать, а то бывает всякое.

Когда они пересекали оживлённую трассу, в них влетел проскочивший на красный старый раздолбанный опель. Водитель в последний момент пытался свернуть, поэтому столкновение прошло по касательной. Но и этого хватило, чтобы смять дверь со стороны Димы и опрокинуть их машину. Сам виновник, несколько раз кувыркнувшись, вмялся в бетонное ограждение. Водитель и его пассажир погибли.

Всё это Жохов рассказывал притихшим парням в коридоре дежурной хирургии, куда скорая доставила их с места аварии. Он стоял бледный, с забинтованной рукой и заклеенным пластырем лицом. Беспечного, жизнерадостного Стасика невозможно было узнать. Механическим голосом он перечислял подробности:

— У меня ничего почти. Так, мелочь. А у Масика сильное сотрясение, перелом ключицы и двух рёбер, вывих колена, множественные ушибы. И у него… пальцы…

Жохов вдруг позеленел и начал оседать на пол.

— Вот, чёрт! Держите его, ребята. Вот, на лавку, — суетливо придвинул ближе больничное сидение его брат. — Так, что пальцы?

— Бля, Паша, ты придурок, он и так почти в обмороке.

Стасик помотал головой и продолжил, глядя в пустоту больничного коридора:

— Его пальцы… зажало. Между дверцей и панелью. Они распиливают, убирают дверь…, а их… нет.

— Ох, бля!

— Двух нет… Мизинца и безымянного. На котором кольцо было, я ему подарил… Они Диму на каталку и в скорую. А как же он? Как они его без пальцев-то, а? Ему же надо… Я не мог его так, найти же надо было…

Жохов бормотал, а друзья в ужасе, с шевелящимися на голове волосами, слушали, боясь перебивать его бессвязную речь.

— Я нашёл. Я их в пакет, ещё в один, и в стакан с колой. Она же со льдом, жарко было…

— Так вы успели, что ли? Он же на операции, да?

— Мне сказали, нам повезло. И время ещё не упущено, и врач был на месте. Теперь ждать надо.

Михайлов сел рядом и приобнял Жохова. Его брат вместе со Смирновым ушёл узнать какие-нибудь новости и к автомату за кофе.

Некоторое время мужчины сидели молча, слышалось только прерывистое дыхание Стаса. Потом он поднял глаза на Родика и произнёс:

— Помнишь, ты мне сказал, что я дурью маюсь. Так вот. Я, когда Диму из машины доставали без сознания, умирал вместе с ним, Родь. Если бы он там… я бы с тобой тут не сидел уже.

Родиону вдруг перехватило горло.

— Стас, не надо!

— Нет, ты дослушай, Родь. Это так страшно, ты просто не понимаешь, наверное. Ты ведь никого пока сильно не любил. Он… Понимаешь, он — моя жизнь, Родь. Если он перестанет дышать, то мне тоже незачем. Это просто, что б ты знал.

Михайлов во все глаза смотрел на ссутулившегося на больничном сидении худого, гламурного Стасика, ощущая, как дрожат его плечи и понимая, что действительно он, Родик Михайлов, что-то упускает в этой жизни.

***

Сидя в такси, везущем его домой, Родион всё время прокручивал в голове одну и ту же фразу, произнесённую серым от страха за жизнь своего партнёра Стасом, но сказанную просто, как факт, не подлежащий никакому сомнению: «Если он перестанет дышать, то мне тоже незачем».

Какое право он, Родик, имел на, то чтобы сомневаться в чужих чувствах? Ему было смешно? Непонятно? И что, поэтому такого не может быть? А сам-то он что? Разве есть хоть один человек, который не захочет больше жить, если его вдруг не станет? Разве он нужен кому-то? Но ведь был же нужен! Он ведь видел, с каким ужасом в глазах Софья закрывала перед ним дверь. И мальчику своему нужен, он стольким может ему помочь, облегчить его жизнь.

Расплатившись с водителем, Родион зашёл в подъезд и медленно побрёл вверх по лестнице. Пройдя мимо своей квартиры, поднялся этажом выше и, уткнувшись головой в дверь, с тяжестью в сердце надавил на дверной звонок.

Дверь открыл рыжий Олежка с растрёпанной со сна причёской. Махнув гостю рукой, мол, проходите уже, посторонился и, впустив мужчину, закрыл за ним.

Соня в ночной сорочке стояла у входа в гостиную, не зная, как реагировать на это ночное вторжение. Дверь в комнату Макса была открыта, и парень, приподнявшись с кровати, уставился на Родика сонными глазами.

Под пристальным тройным взглядом Михайлов опёрся спиной о стену и сполз по ней вниз, упершись локтями в коленки. Выпитое вечером в клубе ещё давало о себе знать, хотя больничные события и прочистили изрядно его мозги.

— Что случилось, Родик?

— Ничего, Сонечка. Совершенно ничего важного. Кроме того, что моя любимая девушка бросила меня без объяснений много лет назад. И кроме того, что у меня есть взрослый сын, который знать меня не знает. Он вырос без меня. Я никогда не поддерживал его, не помогал преодолевать проблемы. Я не видел его первых шагов, он никогда не называл меня папой. Моя жизнь в одно мгновение превратилась в полный пиздец, Соня. И главное. Самое главное! Никто не перестанет дышать, если меня вдруг не станет.

— Что? — Соня смотрела и слушала, но слова Родика не поступали в её мозг. Они оседали прямо на коже, которая уже горела огнём. Пылающие щёки она спрятала в ладонях, но, казалось, от них сейчас пойдёт дым.

— Да, Соня, да! Никто! Не! Перестанет! Дышать! Если! Меня! Не! Станет! Понимаешь?

Из спальни донёсся громкий окрик Макса:

— Мама! Скажи ему!

Соня вздрогнула. Сделала шаг в сторону мужчины. Потом ещё один. Потом присела рядом.

— Родик, если ты очень хочешь увидеть первые шаги твоего… нашего ребёнка, то у тебя есть такая возможность.

Михайлов поднял глаза и внимательно посмотрел на Сонечку, пытаясь понять, о чём это она.

— Олег, подай мне чашку! — это снова Макс. Рыжий метнулся в комнату, и Максим зашипел на него:

— Да закрой ты уже эту чёртову дверь, дурачина! Дай им поговорить.

Олег захлопнул дверь, но сам не отошёл в сторону, а прислонился к ней ухом.

— Тю, дурной! — засмеялся Максим и запустил в парня подушкой.

========== Часть 10 ==========

Михайлов никогда даже подумать не мог, что его жизнь может измениться за одну секунду. Вот только что полный пиздец и хоть в пéтлю, а потом вдруг оказывается, что ты счастливый человек. У тебя есть уже почти двое детей, и даже женщина, единственная, как оказалось при здравом размышлении, которую ты когда-либо любил. И которая всю жизнь любила тебя.