========== Часть 5 ==========
Есть в ночных полетах что-то умиротворяющее. Темнота скрадывает линию горизонта и наземные ориентиры, стирает границу между небом и землей, и россыпи огней населенных пунктов кажутся отражениями созвездий, а созвездия, в свою очередь – миражом городов на стекле фонаря кабины. Под тобой и над тобой - сотни метров черноты, и только тусклое свечение приборов в кабине, голос диспетчера да яркая дорожка посадочных огней полосы связывают тебя с реальностью. А ближе к рассвету вдоль горизонта появляется слабенькое, еще серое свечение разгорающегося утра. Гаснут световые ориентиры на месте населенки, в предрассветных сумерках медленно проступают очертания лесных массивов и больших дорог, черные извивы рек и пятна озер, чья поверхность не отражает света и кажется провалом в никуда. Сбой режима – такая ничтожная плата за то, чтобы увидеть выражение лица курсанта, впервые оказавшегося в ночном небе. И Ивану каждый раз приходилось тихонько улыбаться этому зрелищу. Сколько их было на его памяти: мальчишек и девчонок, чьи орлиные или, наоборот, курносые профили таращились с левого сиденья в ночь широко распахнутыми глазами – голубыми, карими, зелеными… Сосредоточенно-молчаливых – открывающих рот только для радиообмена с диспетчером и восторженно-болтливых, комментирующих вообще все подряд – от цвета ночного неба до ширины построенной схемы захода на посадку. Отчаянно зевающие, устало щурящиеся в приборы, они приходили и уходили, менялись, но было в них во всех что-то общее. Неравнодушие, наверное. Неравнодушие к самому яркому и сильному впечатлению из всех тренировочных полетов, которое они потом будут вспоминать всю жизнь.
Иван тоже вспоминал о ночных полетах. Только немного другое. Глядя на взлетно-посадочную полосу летного училища, что сияла во тьме, он невольно представлял себе то, что совсем недавно было неотъемлемой частью его собственной жизни: встречавшие его на земле огни подхода и световых горизонтов больших аэропортов. Просторную кабину пассажирского лайнера и рев реактивных двигателей, ощущение мощи и весомости послушной человеку крылатой машины. Серьезную работу и немалые деньги, достававшиеся, впрочем, совершенно заслуженно. И внезапный конец всей этой музыки – катастрофа Казанского B-737, развал авиакомпании, кризис, безуспешные попытки устроиться вновь. В конце концов, он с семейством нашел свое – временное, как хотелось верить - пристанище в маленьком провинциальном городке и должность пилота-инструктора в летном училище. Но маленькие провинциальные городки очень жадны до людей. И вот уже то, что поначалу бесило и раздражало, начало неспешно затягивать, недели и месяцы складывались в годы умиротворяющего рабочего графика, где в конце смены ты всегда возвращаешься домой к семье и телевизору. О том, что бывает иначе, Иван вспоминал только в такие вот ночи. И тогда что-то ворочалось в горле, словно металлическая щетка, мерзко царапало почти до слез. Сегодня вот – особенно сильно. Наверное, просто все сразу навалилось…
Бывший второй пилот канувшей в Лету авиакомпании с силой провел ладонью по лбу и направил поток прохладного воздуха от вентилятора себе в лицо.
***
Отыскать Машу и Дашу оказалось совсем несложно, достаточно было дождаться, пока Даша улизнет с разбора покурить и прихватит с собой подружку, а потом просто пройти с другой стороны забора за гаражи, где курсанты давно устроили несанкционированную курилку. Гораздо сложнее было выцепить их вдвоем, чтобы пообщаться без посторонних ушей и глаз. Поэтому Иван Николаевич бодрым кабанчиком метнулся наперерез, и почти столкнулся с девчонками. Курилка была пуста. Даша замерла с дымящейся сигаретой в пальцах. Маша застыла с чашкой от термоса, склонив голову набок, как служебная собака. Решив не затягивать немую сцену, Иван Николаевич огляделся по сторонам, полез в карман полетки и, вынув оттуда две смятых исписанных бумажки, ткнул ими в лица курсанток.
- Ваше художество?
Девчонки дернулись. Даша поперхнулась дымом и закашлялась, Маша немного расплескала чай из дрогнувшей руки. Подружки медленно переглянулись и синхронно кивнули.
- Я так и подумал, - удовлетворенно хмыкнул пилот-инструктор, пряча бумажки обратно в карман. Еще раз оглянулся. – Ну-ка отойдем подальше отсюда, разговор есть.
Троица протиснулась через дыру в заборе и оказалась «на воле» - за периметром территории училища. В молчании прошли еще немного и оказались между двух заброшенных гаражей, надежно закрытые со всех сторон от любопытных глаз.
- Ну! – первым нарушил молчание Иван Николаевич. – Я жду подробностей. Как, откуда, с чего вы все это взяли?
- Это наша ошибка, - медленно ответила Даша и снова полезла за сигаретой. – Не стоило оставлять следов. Надо было сразу уничтожить записку, но она куда-то делась. Просто поймите правильно, Иван Николаевич, это не наш секрет.
- Да, - поддержала Маша. – Мы случайно оказались свидетелями одной неоднозначной сцены и… Короче, мы были в шоке, но решили молчать, потому что…
- Кто-то еще знает? – перебил Костину курсантку Иван.
- Нет, - последовал нестройный ответ обеих.
Иван помахал рукой, разгоняя табачный дым. Кивнул.
- Лады, погнали дальше. Как вы оказались свидетелями?
- Мы это… - замялась Маша.
- За яблоками пошли ночью к СКП, – решительно закончила за нее Даша. – А там…
Ночь – лучшее время воровать яблоки. Вернее, не то чтобы действительно воровать, но после отбоя шарахаться по территории училища строго запрещено, это знает любой курсант. Также любой курсант знает, что самый вкусный сорт московской грушовки растет возле СКП со стороны летного поля рядом с вознесенным на постамент «вечной стоянки» ЯКом-18. Можно собирать паданцы, но мягкие бока грушовки от удара о землю превращаются в бурую кашу. А вот если залезть на памятник, и оттуда, пройдя по крылу, влезть в крону яблони, то можно собрать плоды самого высшего сорта прямо с макушки. Единственная заминка: делать это можно только ночью.
Встрепанные головы двух одногруппниц уже торчат из темной кроны яблони примерно на уровне окон второго этажа. Набрано уже полнаволочки крепеньких полосатых яблочек, девчонки балансируют на толстых ветках со своим грузом, цепляясь за более тонкие. Стараются, чтобы не шуршала листва.
В кабинете, освещенном лишь светом настольной лампы – двое мужчин. Привыкшие к темноте глаза легко различают и узнают лица: даже с такого расстояния видно, что это Костя и Павел Эстебанович. Замкомэск сидит в кресле, широко расставив ноги, его пальцы мертвой хваткой сжимают затылок молодого пилота-инструктора, стоящего перед ним на коленях. Рука властно направляет движения парня, принуждая того полностью заглатывать немалых размеров член, причем чем больше Костя пытается отстраниться, тем яростнее становятся тычки лицом в пах. Руки Кости неестественно лежат вдоль спины, и становится ясно, что они стянуты ремнем. Замкомэск рассматривает послушно скользящие по стволу губы, затем чуть отталкивает голову Кости, вынимает член из его рта и водит головкой по юношески округлым щекам любовника.
В этом месте ветка предательски хрустит под ногой, и Маша оступается, пытаясь переступить на новую, целую ветку. Для этого приходится наклониться и глянуть вниз, а когда равновесие восстановлено и можно смотреть дальше, то в окне уже другая сцена: все так же связанный Костя лежит лицом вниз на письменном столе без брюк и белья, а Павел Эстебанович входит в него сзади одним резким движением. Даже с такого расстояния видно, как Костя морщится от боли, но его возможный крик никем не будет услышан – широкая ладонь начальства запечатывает рот подчиненного не хуже кляпа. Молодое тело вздрагивает от грубых толчков, от хлестких ударов ладони по ягодицам, мышцы напряжены так, что поясница прогибается сама собой, соблазнительно приподнимая таз. Очевидно, это еще сильнее распаляет замкомэска, потому что он обрушивает на ягодицы парня целый град сильных шлепков, а потом, впиваясь пальцами в белую кожу бедер, яростно вколачивается в распростертое перед ним тело. Костя вскидывает голову, пытаясь освободиться от закрывающей рот руки, но пальцы ее тотчас же проникают в самую глубину приоткрытого рта, заставляя измученного парня, давясь, облизывать их точно так же, как до этого – член. Лицо Павла Эстебановича искажено животной страстью, одной рукой он припечатывает любовника к столу, а другую, мокрую от слюны, подсовывает тому под живот. Костя судорожно хватает ртом воздух, выгибаясь еще сильнее, и начинает отчаянно подмахивать бедрами в такт движениям начальства и толкаясь в сжатый кулак. Выражение сладкой муки на его лице невозможно передать словами, и теперь уже Даша потрясенно вздыхает и ломает своим весом огромный сучок. Яблоки грохочут по земле, как крупный град, маскировка сорвана, и будущим летчицам не остается ничего иного, как спрыгнуть вниз, немилосердно отбивая ступни, схватить наволочку с остатками добычи и задать стрекача в темноту мимо забора. Им уже не до чужих эротических тайн – надо не попасться САБовцам!
