Павел Эстебанович убрал руку, неуловимо улыбнулся, кивнул: «Аккуратнее надо!» и прошествовал к СКП - руководить первым самостоятельным полетом курсанта.
Иван Николаевич за ним не пошел. Смысла не было. И никакой кондиционер не смог бы заманить Ваню сейчас туда, вверх по лесенке. Все, что он мог бы - это обеспокоенным колобком метаться по помещению СКП и вслушиваться в радиообмен, но это означало бы окончательно потерять лицо перед Пашей. Поэтому он остался снаружи. Спугнув курсантиков, втихушку куривших между двумя вагончиками, и погрозив им кулаком, он прошелся до стоявшей на табуретке 20-литровой «фляги», нацедил кружку холодной воды и вылил ее себе на разгоряченную голову. Нацедил еще одну, медленными глотками выпил. А потом все-таки не удержался и пошел к СКП – издалека пялиться в окно на предмет своего обожания и… все-таки наблюдать за полетом. Ибо волнительно!
Ничего ужасного не произошло. Ну, раздался в рации глуховатый девичий голос, запрашивая исполнительный. Ну, поднялась в руке наблюдающего курсанта красная табличка с номером борта. Ну, вырулил на полосу самолет с пустым правым креслом. Запросила девочка взлет, добавила в конце торжественное «Сам», все как положено. Склонился к своим бумажкам дежурный по хронометражу курсант, провожая взглядом дюралевую птичку и бесстрастно отмечая в графике время взлета. Отрыв, выдерживание и набор. Первый разворот, набор ко второму, второй… ровно идет, все хорошо. Длинный участок «коробочки» от второго к третьему Ваня пропустил, потому что к нему подошел с вопросом еще один его курсант, ушастый паренек по имени Андрей и принялся канючить, чтобы его отпустили пораньше с полетов. Прогнав любителя халявы с позором, Иван Николаевич увидел Дашин борт уже на четвертом, заключительном развороте. Ярко мигали фары на глиссаде. Инструктор впился взглядом в снижающийся самолет, оценивая угол наклона и точность захода по курсу. Девочка любила «афганские заходы» устраивать… впрочем, как и многие девочки вообще. Вот Костина курсантка, как ее… Маша, что ли? Резкие движения, глубокие крены и тоже эти отвесные заходы на полосу, ближний привод во время самостоятельного прошла на 180 метрах вместо 60… это ее в ДОСААФе так научили, что ль… или не в ДОСААФе? Больно уж взрослая, и форма сидит на ней слишком привычно. Спросить надо будет у Кости, как он с нею боролся и победил. Иван Николаевич не сразу понял, что губы его шевелятся, повторяя лишь одно слово: «Добирай!». Самолет завис над полосой, теряя поступательную скорость и просаживаясь, нос его задрался недостаточно высоко, касание произошло грубовато и на три точки, но все же это была посадка! Иван Николаевич выдохнул, чувствуя, как отпускает напряжение, и обменялся сквозь оконное стекло взглядом с руководителем полетов. Кажется, тот остался доволен. Значит, можно спокойно ехать домой, ужинать и, может быть, снова смотреть сны. Сны, в которых происходит то, чему он сам никогда не позволит случиться наяву.
========== Часть 2 ==========
Прелесть и проклятие маленьких городов заключается в том, что даже если все его жители незнакомы меж собой лично, то в разговоре с любым из них обязательно найдется какой-нибудь общий приятель, коллега или бывший школьный товарищ. С одной стороны, приятно, что на улице каждый день здороваются и желают хорошего дня, а с другой – совсем от людей не спрячешься, не заляжешь на дно. Как в деревне, где все меж собой знакомы уже не первое поколение. А уж авиагородок был такой большой деревней в квадрате, если не в кубе, и все его обитатели были обречены сталкиваться друг с другом не просто часто, а ежедневно, в будни и выходные: в отделении банка или жилконторе, в единственном супермаркете или на столь же единственной улице, ведущей от автобусной остановки к КПП летного училища. Отделенный от райцентра рекой, через которую переброшены железнодорожный и автомобильный мосты, некогда закрытый, а ныне брошенный на произвол судьбы, авиагородок напоминал огромную коммуналку, где слово «уединение» не находит себе смысла в глазах жильцов. Поэтому не раз и не два в выходные Иван Николаевич с супругой и дочкой встречали в магазине и других инструкторов, и курсантов, и – куда без него? - замкомэска с семейством. Две Светланы – жены мужчин – даже оживленно обсуждали кулинарные рецепты, и уходили вдоль витрин, вместе выбирая продукты, бойко чирикая о своем. В присутствии супруги Иван Николаевич держался отлично, а стоило ей свалить вместе с приятельницей, бросив его «общаться» с Пашей, как бедняга вынужден был призывать на помощь остатки самообладания, нервно тискал дочку за плечи, словно пытаясь ребенком заслониться от волны невидимого притяжения, идущего от мощной фигуры Павла Эстебановича. Разумеется, в подобные неловкие ситуации Иван предпочитал не попадать, поэтому в выходные он все чаще увозил семейство на дачу, обеспечивая себе душевный покой, чистый воздух и настоящую русскую баню с дубовыми вениками и долгим чаепитием во дворе под старой развесистой вишней. В такие минуты его отпускала непонятная ему самому страсть к мужчине.
В начале очередной рабочей недели Иван Николаевич, умиротворенный посиделками в кругу семьи с шашлычком и домашней наливочкой, явился в отряд в чудесном расположении духа. Настроение не испортило даже утреннее выступление заместителя директора по летной работе, который в типичной для себя крикливой манере минут сорок втирал личному составу о новых правилах ведения документов и наказаниях за отступление от этих правил. Лицо и шея у зама по ЛР были багровые не то от загара, не то после тяжелого перепоя – ну, а как иначе, человек ведь первый день как из отпуска вышел! К концу его выступления расслабились и заскучали даже те, кто в самом начале сильно напрягался: лица уткнулись в спрятанные под столом сотовые телефоны, а немногочисленные глаза, устремленные на начальство, словно бы говорили: «продолжайте, продолжайте: я всегда зеваю, когда мне интересно». В конце концов, из комнаты первой эскадрильи оратора вежливо выпер сам комэск. Видимо, увел похмеляться. Лица сразу же просветлели, зевота прекратилась, ну а дисциплина пошатнулась: курящие товарищи бодро метнулись к запасному выходу, чтобы коллективно предаться на сквознячке любимому пороку. Некурящие, в том числе и Иван, остались, оживленно делясь впечатлениями от прошедшего уикэнда. Воцарился невообразимый шум, заглушающий временами даже галдеж курсантских глоток в соседнем зале. Громче всех «фонил» Витек, высокий и пузатый пилот-инструктор, бывший десантник, ветеран боевых действий в Косово. Его неповторимая манера рассказчика, богатый матерный арсенал и искрометное чувство юмора невольно перетягивали на себя внимание аудитории. В конце концов, Иван Николаевич попросту устал, а так как заткнуть Витька еще никому не удавалось, то он доделал график учебных полетов на неделю и пошел в канцелярию за печатью. В коридоре ему встретился Костя, грубо огрызающийся на кого-то в сотовый телефон.
Справедливо рассудив, что не его это собачье дело, мужчина прошел было мимо, но звук удара заставил его резко обернуться. Костя с телефоном в левой руке замер с занесенной для нового удара правой. Рассаженные костяшки кулака начинали наливаться свежей синевой, в гипсокартоновом покрытии стены красовалась вмятина. Ваня только присвистнул: ничего себе, психанул пацан!
- Слышь, кончай мне мозги ебать! – рявкнул парень в трубку. - Ничего я тебе не должен, ясно? Захочу и уйду, и не обернусь даже! Ясно, бля?!
Новый удар пришелся в то же место, от вмятин по стенке зазмеились мелкие трещинки. Видя, что натворил, Костя затравленно оглянулся, мазнув взглядом по фигуре коллеги, и скрылся за дверью запасного выхода. Иван покачал головой: ох, кажется, у кого-то семейный скандал. Ну да, с рождением ребенка в парах часто исчезает взаимопонимание, он и сам через это проходил. Жена сидит дома, как привязанная, ей тяжело и скучно. Мужику тоже не хватает внимания бабы, потому что теперь все для младенца. Ну так это же просто период такой! Все утрясется, что ж, разводиться теперь? Иван Николаевич почувствовал, что ему совсем небезразличны душевные терзания этого молодого веселого парня и что он хочет и может помочь ему.
