– Да знаем мы! Только никакой он не спецназовец! – один из охранников встал. – В третьем блоке сидит один из группы «Сорвиголова», вот это настоящий спецназовец, шкаф! Здоровый, высокий… А этот доходяга какой-то. Ладно, я пойду в пакгер воды залью и картриджи поменяю, кто-нибудь кофе будет?

– Всем делай! – распорядился старший. – Так, хорош глазеть на этих клоунов. Кутсон, сходи за журналом вниз, заодно скажи Пирксу, что сегодня мы хотим отыграться за прошлую игру. Но сегодня будем играть здесь, у меня есть идея, как их ободрать. Давайте, парни, за дело. Просмотрите все камеры и сделайте уже по первой записи.

Смены сменялись одна за другой. Время шло, пролетело пять лет. Совместные качания из стороны в сторону уже никого не удивляли. Жизнь в клинике-тюрьме текла своим чередом. Утром всех заключенных препровождали в столовую, потом выпускали на прогулку во внутренний двор. Затем опять загоняли по камерам, которые, впрочем, на день не запирались. Особо буйных содержали в отдельных блоках. До обеда заключенных посещали медики. Потом был обед, снова прогулка, ужин. Без двадцати десять вечера охранники загоняли подопечных в камеры, которые закрывались на ночь. Единственные, с кем не было проблем, – это старый ниппонец и Ник. Они даже на прогулке садились напротив друг друга и начинали мерно раскачиваться. Охрану сначала это забавляло, потом привыкли. Медики тоже поначалу проявляли повышенный интерес к этой паре заключенных, но потом махнули рукой. Что там, в головах у этих сумасшедших, которые за все время своего заключения – что один, что другой – не произнесли ни слова?

В один из дней произошло нечто, вызвавшее легкий переполох среди охранников. Заключенные из камеры № 932 не качались! Впервые за пять лет они просто сидели друг перед другом с закрытыми глазами и не качались из стороны в сторону. Были вызваны медики, которые на несколько суток изолировали этих двоих друг от друга, переведя их в медицинский блок.

Но исследования ничего не дали. Поведение этих двух больных не изменилось, не отмечалось никакой агрессии или излишней апатии. Они одинаково реагировали на команды охранников и врачей. Но больше не раскачивались.

После этого «инцидента» прошло еще несколько месяцев, и жизненный ритм тюрьмы-больницы вновь вошел в свое привычное русло. Охранники заступали на смены и сменялись, жевали свои бутерброды, литрами пили кофе, по ночам играли четверо на четверо в скрапс на деньги. И вроде бы все шло как обычно.

После ужина Ник привычно вошел в свою камеру, уселся на койку. Через пару минут в камеру тихо вошел ниппонец. Он уселся на свою койку, поднял глаза на Ника.

– Ну, вот и все, – произнес он.

– В смысле? – не понял Ник, он смотрел в глаза ниппонцу.

Со стороны все было как обычно, два заключенных сидели друг напротив друга и молча смотрели друг другу в глаза. Но на самом деле, они общались. Как? Об этом знал лишь старый ниппонец.

– Это все, парень. Я готов уйти, тебе тоже пора уходить.

– Куда?

– Куда хочешь, – ниппонец усмехнулся. – Тебя здесь больше ничего не держит. Я вернул тебе возможность воспринимать мир таким, как он есть. Пора уходить.

– А ты?

– Я тоже не задержусь. Но мой дальнейший путь намного короче твоего.

– Ты хочешь умереть? Ты хочешь наконец-то исполнить свою клятву?

– Да, время пришло. Я готов, и страха больше нет. – Ниппонец сверлил взглядом Ника. – Ты чужак для меня, для моей веры, для моей культуры, но именно ты мне помог. А я помог тебе. Я шесть лет здесь, и все эти годы были для меня тем самым путем, о котором говорили мои учителя.

– И что мне теперь делать?

– Уходи. Делай что хочешь, ты свободен.

Ник смотрел на старца, не отрываясь, но тот прикрыл свои узкие глаза, прерывая контакт.

– Чего застыл? Больше мне нечего тебе сказать, проваливай отсюда, парень. – Старик сказал это уже вслух и повелительным жестом, будто отметая от себя что-то, поторопил Ника. Тот встал, поклонился и, повернувшись, шагнул вперед, ударившись в этот момент головой о стену, пошатнулся от удара и вспышки в глазах. Обернулся.

– Все, все, иди уже, – ворчливо забормотал ниппонец. – Иди уже, не мельтеши.

– Ага, – Ник кивнул и, сделав шаг в сторону, вышел из камеры. В этот момент внутренние охранники начали вечерний обход перед закрытием камер на ночь.

Но куда идти, что делать, Ник не знал. Он топтался в решетчатом коридоре, не зная, что делать дальше. Охранник, проходящий в этот момент за ограждением и постукивающий дубинкой со встроенным электрошокером по решетке, остановился.

– Эй! А ну, быстро в камеру! – прикрикнул он на Ника, и тот послушно повернулся, чтобы войти в камеру. И в этот момент он увидел, как ниппонец с перекошенным лицом схватил себя за шею. Ник бросился к нему, ухватился за руки, пытаясь оторвать от шеи, что-то брызнуло ему в лицо, теплое. А уже через секунду он понял, что это кровь. Ниппонец проколол себе яремную вену заточкой, сделанной из простой пластиковой ложки.

– Ух-хо-ди… – просипел ниппонец, и его сотрясла конвульсия. Кровь теперь хлестала из вспоротой шеи, а Ник все пытался отвести его руки.

В этот момент взвыла сирена, все двери стали с грохотом закрываться. Все, кроме одной. Еще через полминуты в камеру ворвались трое охранников. Один тут же ткнул дубинкой-шокером в бок Ника, второй рывком отбросил на койку, прижав коленом.

– Что там?!

– Готов! – заорал третий охранник, взявшийся было осмотреть ниппонца. – Он его заточкой в шею!

В этот момент в камеру вбежал дежурный медик, на ходу открывая свой кофр. Но едва приблизившись к ниппонцу, опустил руки.

– Вот тебе и подарок ко Дню всех Героев! – воскликнул медик. – Как же он так быстро-то, а?

По тревоге были подняты дополнительные силы охраны и вызван начальник тюрьмы-клиники, Дори Копельман. Ника препроводили в отдельную камеру-одиночку, а возле двери остался дежурить один из охранников, постоянно наблюдая за поведением заключенного.

Через час в конференц-зале собрались все, кто дежурил в блоке на момент инцидента, а на постах их заменило прибывшее вспомогательное отделение. Начальник некоторое время в тишине просматривал запись с камеры наблюдения, потом поднял глаза на собравшихся.

– И как вы могли такое пропустить? – Копельман обвел всех взглядом. – Как мог заключенный пронести ручку от ложки в камеру? Осмотр проводили?

Но все молчали.

– За три дня до проверки, за четыре дня до Дня всех Героев! У нас не было инцидентов уже восемь лет! Восемь долбаных лет! И вот, когда я собираюсь представить к наградам большую часть из вас, когда половина из личного состава ждет повышения в звании, когда наше заведение имеет практически стопроцентный шанс получить приз как самое благонадежное и исполнительное, а также шанс получить дополнительную дотацию от правительства, происходит такое!

Копельман брызгал слюной, его лицо покраснело, глаза вылезали из орбит. Но все присутствующие сидели тихо, опустив глаза. Все случилось очень быстро, личный состав отреагировал быстро, все было сделано по инструкции. Все это знали, в том числе и начальник. Но сейчас он орал. Это был один из аспектов его работы – периодически орать. При всем этом все знали, что повышение могло светить лишь паре человек, да оно им было гарантировано в любом случае, просто немного отодвигалось во времени. На пару недель, максимум на месяц. Все прекрасно знали, что приз и в этот раз их тюрьма не возьмет, Копельман не имел такого веса, как начальник Доухартской тюрьмы строгого режима. Это просто был фарс, игра. И дотацию никто сверх меры никогда не даст. Единственное, что было плохо, так это тот факт, что инцидент случился в аккурат перед плановой проверкой.

– Каждый из вас напишет рапорт, – Копельман немного сбавил тон. – Каждый! И вы, док, тоже! Медикам и психологам провести расследование и доложить мне! Даю вам сутки! С этого убийцы глаз не спускать! В карцер его! Оградить от остальных, накачайте его успокоительным, пусть будет как овощ!