Январь1 Козерог2 Хвала тебе, Пан, Козерог, возьми, что имею — песнь о тебе, как ты сидел на русской Ниле-реке, играя на тростнике, левее себя самого, словно вынут язык моллюска, а справа лежит все, что было еще до пенья, — створки, в которых гуляют мысли да ветер, а сам ты прозрачнее стал и стал тупее меж черной луной и белой – дар муз, дар речи. Тифон, вынимает себя из пространства, словно из красной глины, — ростом больше, чем слепок, лемехом вспахан, вскопан, землею набит, как слепец – ночью могильной, львиной, он вышел из смрада, и псиной дымится кокон. Бежали боги в Египет, в страхе преображаясь, Дионис – в козла, в ворона Аполлон и в корову Ге ра, Артемида в рыбу и в вепря Арес, сжимаясь до новых размеров, глодая иную меру. Он идет, восстав против деревьев, китов и мира, пожиратель бережных жестов – людской голубиной чести, длящейся пяди мизинца, когда, как мощную лиру, ты плечи не может тронуть против воздушной шерсти, потому что ключицы раскалены богиней, повисшей вольфрамом в стекле, умножая накал. Боги стоят меж мизинцем и шелковой кожей, как иней, истаивая в пустоту, куда, раз вошел, – пропал. Тифон идет, одолевши Зевса, вынув из бога жилы. Пан вспоминает козлиный бег в аравийской пустыне, и Козел-Христос, чтоб остаться народу живу, бодает небо в крови и скорбит устами. Пан, соловей, соловушка, запятая, грохни да раскатись у девы за рукавом. Есть семеро муз, но лишь одна золотая, и кроме тебя с ней еще никто не знаком. Пан, громобой, ребеночек из корыта, покачай головкою, с рожками головой. Солдат кишки свои ест, а в губы любимые влита ночка красная, словно колокол с головней. Не пугайся, ребеночек, спасут тебя Нил да ангелы, да святой Серафим, да бог Дионис, да подлунный зверь. Ты ныряешь в утробу себя, шерстяной да байковый, словно снова открыта, откуда ты вышел, дверь. И плывет по Нилу, русской реке, козленочек с рыбьим хвостом, завитым, как пружина ума, а на избах сосульки, и из-под алых косыночек смотрят глаза, синие, как тюрьма. Тамплиеры горят на кострах за Христову церковь. Неба череп щадящ и щедр и раздвинут вширь. Бог лохматый, как тамплиер, из рыбы цепкой вынут на жертвеннике и в новое небо вшит. Магистр-храмовник говорит с Варварой-голубой, а за избой Дракон стоит стоголовый и говорит как печь крематория – псиным воем, рыканьем льва да бычьей слюной, а еще глаголом богов, и внятна дракона речь. Всем, всем гореть в васильковых кострах из наношенных дров себя И звезды воюют страны и материки. А жест людской, не коснувшись, сберегает тебя, словно пустая гильза – устье для мировой реки. Покуда боги ткут ленту метаморфоз в глаза и в небе встает Тифон за эклиптику и зенит, Афины русские, как мировая в слюде оса, висят на звездной слюне, и снег над ними летит Рождество I Над Новой Гв инеей бабочка кружит, Тифон 3, волны бьются в Валгео, Салвати, Мисуле, на трех островах. Море держит бомбардировщик, а бомбардировщика слон, и он стоит на китах о трех головах. Девушка Лейла матроса ведет домой. Язык входит в ее промежность, она кричит. Крик рождает устрицу с симметричной спиной. Она открывает окно, а там снег летит. Там Иона плывет в ките и костры горят, там пастух идет, на спине короб неба несет со звездой шевелящейся, словно рак в сачке, и стоят, планеты, шепча, что больше никто не умрет. Там идет верблюд о шелковых двух крылах — лиловом и розовом, и там пуля свистит в рукав. От барака светляк марширует звездой в овраг, и месяц трясет бородой, в плавниках, лукав. К девушке Лейле приходят в полночь волхвы, вот родившийся Царь, говорят, разгружают осла. Рыбы ночи стучатся в окно, а взамен головы у погонщика перья и клюв кровавый орла. Обдолбались, придурки, она с испугу орет. А потом садится на камень рядом с волом, колыбельку качает, земляничную песню поет — Призрел на рабу твою, алейхем, поет, шолом. У пещеры Ангел стоит и как печь горит. Что принес тебе Бог, говорит, Адонай, говорит, — смерть он, Дева, тебе принес – выплеснут из корыт эти люди Младенца, из тел своих жалких корыт. Лейла смотрит в глаза верблюду – их три, и в лоб упирается бивень – не дам, она говорит. И сама я – смерть, и остров во мне утоп, и я – смерть стрекоза, четвертая из харит. Смотрит сыну в глаза, их проходит насквозь, как ад, и смеется тихо, шаря клешней звездой. На ее рукаве и платке семь костров горят, и Дракон сквозь сердце втыкает земную ось. Мальчик бабочка, говорит, мальчик деточка, лев. Вот пойдешь в пустыню – найдешь лишь ветр да язык огненный. А слова к нему, а напев подберет только тот, кто крылат и когтист, как бык. Потому что смерть удлиняет жизнь, а слова удлиняют Бога до тиши, до немоты… Над Новой Гв инеей в Европе летит листва, и Клязьму держат на трех фонтанах киты. вернутьсяЗодиакальное созвездие января. Козерог – мифическое существо с телом козла и хвостом рыбы. По наиболее распространенной древнегреческой легенде козлоногий бог Пан, сын Гермеса, покровитель пастухов, испугался стоглавого великана Тифона и в ужасе бросился в воду. С тех пор он стал водным богом, и у него вырос рыбий хвост. У многих древних народов козу почитали как священное животное, в честь козы совершались богослужения. Люди облачались в священные одежды из козьих шкур и приносили дар богам – жертвенного козла. Именно с такими обычаями и с этим созвездием связано представление о «козле отпущения» – Азазеле. Азазель – (козлоотпущение) – имя одного из козлообразных богов, демонов пустыни. В так называемый день козлоотпущения отбирались два козла: один – для жертвоприношения, другой для отпущения в пустыню. Из двух козлов священники выбирали, которого Богу, а которого Азазелю. Сначала приносилась жертва богу, а затем к первосвященнику подводили другого козла, на которого он возлагал руки и тем самым как бы передавал ему все грехи народа. А после этого козла отпускали в пустыню. вернутьсяОрнитоптера тифон встречается только в западной части Новой Гв инеи и на соседних островах: Валгео, Мисул и Салавати. Это довольно крупная бабочка: крылья самок достигают 22 см в размахе, а у самцов – не более 16 см. Бабочка летает на горных склонах, но иногда ее замечали и в низине, на уровне моря. |
