Была еще одна причина, почему я стремился домой. Хотя это я и перед собой признавать боялся.
На одной из студенческих вечеринок – шумном сборище, где толпа народу шаталась по квартире, потягивая кто лимонад, кто тоник или пиво, и болтая о том, о сем – в гостиной монотонно вещал телевизор. Непонятно, зачем его включили, если всё равно все спорили о поп-арте, преимуществах и недостатках учебы у тех или иных педагогов и прочее и прочее, но тем не менее какие-то новости создавали привычный фон. Я сидел на краю кресла, заваленного каким-то барахлом, обсуждал картины Дали с одним парнем – Николя нигде серьезно искусству не учился, по диплому он вообще был, как сам с насмешкой говорил, «менеджер по менеджменту», а работал консультантом в магазине, но картины писал потрясные. Как раз в манере сюрреалистов. Мы спорили на вечную для всех художников тему, можно ли рисовать сюр без алкоголя, но тут моего собеседника куда-то позвала подружка. А я по инерции уставился в экран, сначала не обращая внимания…
И вдруг голос за кадром объявил:
- В Лондоне министр здравоохранения Лейтон Уэсли встретился с министром здравоохранения Франции, мадам Лили Вальдес.
Я на миг застыл. Мужчина, который говорил с элегантной ярко-рыжей дамой, был похож на Заганоса!
Неужели оригинал? Или…
Мне страшно было строить какие-либо предположения. Но позже, вернувшись домой, я начал искать в сети информацию про министра Уэсли.
Статьи в желтых газетах и карикатуры о пластических операциях и пересадках, благодаря которым приближающийся к пятидесятилетию мужчина вернул себе юношеский вид.
На более серьезных ресурсах – информация о реформах медицинского обслуживания. И, оказывается, Лейтон Уэсли отменил систему донорства! Взамен внедрялась новая технология, не требующая выемок и более безопасная для здоровья человека, которому требуется замена органов.
Одна из фотографий привлекла мое внимание больше всего. «Министр Уэсли и леди Бриджуотер открывают новый центр социальной помощи». Леди Бриджуотер была похожа на Кэти Ш., помощницу из Хейлшема, которая работала в Сент-Пол.
Я не знал, что мне делать. Ну, вернусь я в Лондон – но какая у меня может быть возможность познакомиться, например, с миссис Бриджуотер? И что бы я ей сказал? Ведь с ней был знаком донор Махмуд Т., который для всех давным-давно завершил. А начинающий художник Махмуд Тугрил, сын Айлин Бали, ничего общего с бывшими донорами не имеет.
Что уж говорить о возможности увидеться с министром Уэсли.
Ведь вероятнее всего, что это чужой человек, просто похожий на того, кого я люблю…
*
Окончив курсы, я вернулся в Лондон. Отец, как раньше и обещал, оплатил мне съемную квартиру на год вперед и помог мне найти место преподавателя рисования в детской студии. Я жил тихо и скромно, время от времени навещая родителей, а так больше ни с кем и не общаясь. Моими коллегами оказались люди постарше, уже сами отцы и матери. Мы приятно разговаривали о погоде, работе и повседневных мелочах, но не более. Временами я созванивался и переписывался с друзьями и родственниками из Ниццы. Всё вроде бы гладко, приятно… в общем-то, мне нравилось так жить.
С учениками я ладил. Вообще, с детьми проще. С ними не нужно обсуждать какие-то высокие материи, достаточно учить их рисовать и проявлять внимание к тому, чем интересуются они. Улыбаться им, отмечать каждый, даже самый маленький успех. Даже если это просто круг, который раньше получался кособоким, наконец получился ровным и аккуратным.
Вот это и есть простое счастье.
В котором мне не хватало Ибрагима, Антона, Тани, Джины, Ллойда – всех, с кем я вырос в Хейлшеме.
Хейлшем, как я узнал, сейчас преобразовали в обычную школу-интернат. Сейчас там еще учатся искусственно созданные дети, но донорами они уже не станут. Кого-то усыновили старшие выпускники, кого-то – обычные люди. Всё меняется. Может, когда-нибудь я найду благовидный предлог увидеть, каким Хейлшем стал сейчас… но пока не время.
*
Через какое-то время у меня выдалась возможность вести несколько уроков в детской студии попроще – туда ходили дети, нуждающиеся в социальной помощи. Сначала меня просто временно приняли по знакомству, заменять ушедшего на пенсию работника социальной службы. А потом попросили, чтобы я принял эти часы на постоянно. «Вы прекрасно рисуете, детям есть чему поучиться. Понимаете, мистер Фейн больше социальный служащий, чем художник. А вы можете очень многое дать ученикам, у которых нет возможности ходить в престижную студию».
Так всё и получилось: я преподавал, в свободное время писал картины…, на моей второй работе мне предложили отдать пару пейзажей на благотворительный аукцион. И тогда выяснилось, что аукцион организовывает миссис Бриджуотер, и она выслала мне приглашение!
…На фуршете мне было неловко. К выставкам и светским мероприятиям я пока не привык. Да еще и в кругу бизнесменов и знаменитостей о «Бэконсфилдском деле» смутно помнили, многие находили прекрасный повод для сплетен в том, что «младший Бали после аварии и амнезии стал какой-то странный, занялся искусством, на тусовках не появляется, живет тихо, словно мышь». Я слышал все эти шепотки за спиной.
И вдруг всё это потеряло малейшее значение.
Отец Уильям, священник из предместья и хороший знакомый мамы, шел по залу, разговаривая с мистером Уэсли. Уэсли заметил меня – всего один взгляд – но это было точно так же, как в Сент-Пол, когда Заганос мог просто посмотреть на меня, и я уже догадывался, что он хочет мне сказать.
Теперь мы могли изображать на публику, что познакомились только что.
Мы ведь знаем, что мы нашли друг друга.
Комментарий к Глава 52. Махмуд Т.
Примечание:
1) упоминаются средневековые романы: «Повесть о Дросилле и Харикле», «Флуар и Бланшефлор», «Окассен и Николетта», повествующие о влюбленных, предназначенным друг другу самой судьбой и переживающих приключения, которые часто надолго их разлучают.
========== Глава 53. Заганос З. ==========
Всю ночь я не мог заснуть. Мне почти тридцать – а по паспорту так и вовсе близится к пятидесяти – и уже давно я жил с мыслью, что пережитого и передуманного мне хватило бы на сто лет жизни – а я схожу с ума, как мальчишка, радуюсь так, как не радовался даже в восемнадцать.
Махмуд вернулся ко мне.
Я знал, он позвонит мне… и через несколько дней после той нашей встречи услышал звонок на тот самый номер, предназначенный «для самых близких».
- Л-лейтон? – неуверенный голос, будто Махмуд не свыкся с моим новым именем. Не сомневаюсь, что так оно и есть, но для безопасности нам лучше не вспоминать о прошлом.
- Да. Я сейчас один, можешь говорить спокойно.
Я как раз сидел, закрывшись в кабинете. Изабеллы не было дома, а немногочисленная прислуга еще со времен «до прошивки» привыкла к тому, что если глава семьи работает и велел не отвлекать без важной причины, то лучше даже на этаж не заходить, не то что к двери приближаться.
- Даже не знаю, с чего начать… - глубокий вздох. – Вот, сейчас вернулся с прогулки, перекусил, решил позвонить, пока еще не пора ехать на занятия. Я ведь во вторую смену преподаю, в «Центр развития» дети ходят после школы. А в «Школе Барнза» у меня каждую субботу два часа по утрам.
- Значит, в субботу я могу за тобой заехать? – тут же спросил я. – Возьму машину поскромнее и поеду без водителя. Дома все знают, что по выходным я выезжаю один.
- А тебя не узнают на улице? – забеспокоился Махмуд. – Вдруг у тебя из-за меня могут быть проблемы…
- Я выкручусь, - пообещал я.
*
Тайны, недомолвки, необходимость скрываться – всё это не значило совершенно ничего. Да, мы поедем в загородный отель, предназначенный как раз для парочек, которые не хотят афишировать свои отношения, и даже там не сможем поговорить обо всем – слишком рискованно, слишком многое я вложил в свои планы, чтобы всё потерять из-за случайности.
Но мы нашли друг друга…
Я подъехал к «Школе Барнза» на темно-синем «Бентли» - эту машину я купил недавно для личных поездок, вроде визитов к родителям или воскресных прогулок. Полюбилась мне эта марка еще с прежней жизни, разве что, фиолетовое авто я выбрать не рискнул. Как раз на таких мелких предпочтениях вроде цвета легко погореть. Одет я был как типичный горожанин в летнюю пору: футболка с эмблемой гоночной команды, вытертые джинсы, кроссовки. Лицо скрывали темные очки.
