Что бы там кто ни говорил, всё, что мы создаем, показывает не просто наличие души. А раскрывает, КАКИЕ мы внутри. А этого я никому не хотел показывать.
Махмуд увлеченно рисовал, ничего вокруг не замечая. В какой-то миг я заглянул в его альбом.
Ярко-желтые пески. Очертания крепости из красного камня вдали. Алые закатные облака. И на этом фоне – всадник на коне, одетый в фиолетовый восточный костюм и с фиолетовым тюрбаном на голове.
У всадника было мое лицо.
- Круто, - сказал я. – Как тебе это пришло в голову?
Махмуд смущенно улыбнулся.
- Да так просто. Я подумал, каким бы ты мог быть, если бы родился не донором. Ой, прости…
- Ничего страшного.
Когда солнечные лучи стали сиять слишком ярко, мы перебрались в тенек. Хорошее место – нас было почти не видно за деревьями и растениями, но мы сами могли наблюдать за людьми вокруг. Впрочем, я не сказал бы, что происходило что-то интересное…
…До того момента, пока из корпуса для ВИП-пациентов не выбрался блондин с дурацкой стрижкой с выбритыми висками, частично покрашенными в ядовито-салатовый цвет. Он был одет в футболку с принтом со строчками из рэп-песни – «О боже. Мне нужна сигарета прямо сейчас! Я такой горячий и ты такая горячая» (1), и вылинялые шорты с бахромой. За ним спешили двое крепких парней из медперсонала, а белобрысый придурок ругал их самыми последними нецензурными словами и клялся, что все равно выберется из этой конченой богадельни за косячками и телками.
- А потом я нагну, –-, вас, –ные в задницу жополизы, да чтоб вам срать ниже прожиточного минимума! Да вы, ––—, догоняете, кто мой предок? Я просто наберу ему, и вы вылетите –— из этого кумарного заведения, и никто вас не возьмет даже в доме престарелых бабкам жопы мыть.
Я скривился. Терпеть не могу, когда люди такими словами не ругаются, а разговаривают. А уж то, что эта тварь говорила голосом, похожим на голос моего любовника – и портила дар природы прокуренным хрипом и манерными балованными нотками… Разве достоин этот мудак Бали звания «оригинал»? Да скорее он – черновик, небрежный набросок, сделанный Создателем перед тем, как сотворить истинное чудо.
Махмуд прижался ко мне, поймал мою ладонь и до боли сжал в своей. Мы переглянулись, не сказав друг другу ни слова.
Иллюзия рухнула. Теперь он знал, что отдает свою кровь вовсе не людям, которые действительно в этом нуждаются, а одной зажравшейся скотине.
Комментарий к Глава 32. Заганос З.
(1) Эминем, «Oh my God, I need a cigarette now, Oh I’m so fucking hot and your so fuckin hot».
========== Глава 33. Кристиан Лоу ==========
Сразимся, или умрем, или сдадимся и умрем – я знаю свой выбор, воин должен знать свой выбор.
(с) «Игра престолов»
С каждым днем мне становилось всё более мерзко на душе. Я уже сто раз успел пожалеть, что дал себя уломать и взялся за случай молодого Бали. Парню многое удавалось скрывать от матери и от общественности, но его анализы были куда как разговорчивее. Дозы и характер веществ, которые он употреблял, давали весьма неблагоприятный прогноз. Отравленный до такой степени организм может просто не выдержать наркоза, и пересадка органов от донора потеряет всякий смысл.
Наука, что бы там кто ни говорил, не всесильна. Даже та технология, над которой работаю я, в лучшем ее виде, бессмертным человека не сделает.
Но попробуй это докажи.
Был уже поздний вечер, но я не спешил домой, снова и снова проверяя результаты обследований – и проведенных здесь, и тех, которые делались раньше. К какому бы решению меня ни подталкивали люди заинтересованные, вольно или невольно, я хотел получить рациональное доказательство, что хуже я уже не сделаю. Недавно я дал ночной смене указания насчет анализов, которые должны быть проведены в шесть утра. Хотя я сомневался, что новые результаты глобально изменят картину к лучшему.
Мехмет Бали обречен, и даже если разобрать его клон на части и вынуть всё, что можно, исходный организм долго не протянет.
Если я буду действовать честно и спасать Бали, я могу угробить две жизни, и за смерть своего сыночка Бали-старший сможет сделать со мной всё, что угодно – хоть легально в суд подать, хоть отомстить нелегальными методами. Если же я соглашусь на план Ника, погибнет только один человек.
Простая, вроде бы, арифметика. Но от морали и совести никуда не денешься.
Я уже не раз говорил с Эстер о том, что в один день я сорвусь, я не выдержу такой жизни – «прошивать» богатых придурков, гробить парней и девушек, которых я начал уважать, и протестовать против этого только тайно и только в разговорах с близкими. Рассказал ей и о разговоре с Ником. Она слушала меня молча. За что я ее так и люблю – за это спокойствие и рассудочность, за терпимость ко всем и всему. Эстер не любит громких фраз, но если уж она привязалась к человеку, то будет поддерживать его до конца. Вот и недавно, когда мы дома в гостиной обсуждали, что мне делать, она только на миг подняла взгляд от вязания и сказала: «Если ты решишься, я готова пойти анестезиологом на эту операцию и договориться с медсестрой. Будь что будет, я тебя поддержу во всем».
Если я соглашусь на подлог… оригинал и копия идентичны, завершивших доноров сжигают в крематории сразу, все концы спрятаны в воду. Кто что докажет? При удачной пересадке материала от донора, если организм уже принял пересаженные органы, организм настолько интегрирует материал, что об операции напоминают только послеоперационные рубцы. И клиническое исследование не представит неопровержимых доказательств обмана. А шрам можно и сымитировать. Другой вопрос – кто заподозрит? Амнезия объяснит всё, но нужно еще и обработать саму копию, причем так, чтобы ко мне ниточка не тянулась. Тут дело в помощнике. Который, если верить Нику, сам уже на всё готов.
Если я уже об этом думаю, значит, наполовину я решился.
*
Прошло еще несколько дней. За это время Бали успел еще раз попытаться сбежать, напасть на медсестру из ночной смены – хорошо хоть, дежурный врач вмешался вовремя, - устроить скандал во время процедуры переливания и потребовать, чтобы его выпустили из этого курятника. Я его выписал, но понимал, что выигрываю этим только временную передышку.
Я напряженно размышлял, где я мог бы поговорить с помощником Махмуда Т., чтобы нас не подслушали. Ни одно помещение не казалось мне достаточно надежным… а потом мне пришло в голову: почему бы не пригласить Заганоса З. к себе под каким-нибудь предлогом? Как раз и Эстер сможет сказать свое мнение. Ей я могу доверять, как самому себе.
Время удалось найти не сразу. Чем лучше помощник, тем больше работы на него сваливают. То Заганос приезжал рано утром на краткое время, когда я еще был в пути в клинику, то успевал навестить подопечного ближе к ночи и спал в свободной палате, а потом спешил куда-то к другим донорам. Но наконец мне повезло – он приехал во второй половине дня, а я работал в дневную смену.
…Дверь в палату была приоткрыта, но все равно я постучал, обозначая свое присутствие. Заганос вышел мне навстречу, вытирая пальцы от пятен акварельной краски влажной салфеткой.
- Да, доктор Лоу? Слушаю вас.
- Мне нужно с вами поговорить. Без свидетелей. Лучше всего было бы, если бы вы согласились заглянуть к нам с женой на ужин.
Он кивнул.
- В таком случае, я вас подвезу. Чтобы ни у кого не было никаких лишних вопросов. Вы просто очень устали после смены, глаза болят, в таком состоянии за руль садиться нельзя. А мне… мне просто по пути.
Я согласился.
- Через полчаса, в холле, устроит?
- Да, я успею.
Вообще-то, если не копать глубоко, к парню не за что прицепиться. Идеальный помощник. Умный, старательный, исполнительный, умеет держать язык за зубами и не привлекать к себе внимание. Посмотрим, каков он вне больничных стен.
Мы встретились в холле и направились на парковку, сели в элегантный фиолетовый автомобиль. За рулем Заганос был как рыба в воде – он вел быстро, но в то же время плавно. Не то что некоторые мои знакомые, которые летают, как гонщики Формулы-1 и любят обгонять других водителей и во время пробок переругиваться с «козлами за рулем».
