- Оставайся на ужин и чай. Потом, может, еще партию в тонто сыграем. Мне всё-таки хочется отпустить тебя в путешествие со спокойной душой… кстати… я ведь до сих пор не сделал тебе свадебный подарок, а сейчас еще и есть повод.
Поднявшись, Заганос подошел к шкафу, достал с полки шкатулку, и вскоре протянул Махмуду три кольца с кроваво-алыми камнями.
- Осторожно. Грани острые. Эти кольца можно использовать в бою, как оружие. Знаешь, пусть говорят, что дарить оружие на свадьбу – плохая примета, но дарить украшения как раз можно. И намного худшая примета – оставить супруга без надежной защиты.
- Какая красота… смотри, какой оттенок у этих камней! – аккуратно надев кольца, юноша внимательно смотрел, как лучи света играют на изящно ограненных рубинах. – Ты же купил их до того… до того, как мы встретились?
- Я добыл их в бою. Вот эти следы у меня остались как раз от них, - закатив рукав рубашки на левой руке, Заганос показал тонкие белые шрамы у локтя. – Мне повезло, что они не были смазаны ядом, иначе мог бы в лучшем случае остаться без руки. Конечно, с такими штучками использовать отраву опасно, так можно и самому случайно оцарапаться и погибнуть. Но некоторые фанатики на это идут.
Махмуд аккуратно снял кольца, положив их поверх разложенных на столе бумаг. Когда он приблизился, его намерение прикоснуться было настолько предсказуемым, что Заганос поправил рукав и ловко увернулся.
- Почему ты всё время пытаешься меня жалеть? Мне это не нужно. Если я рассказываю тебе о своем прошлом, это только для того, чтобы предостеречь тебя от тех ошибок, которые когда-то делал сам. Чтобы твоя голова держалась на плечах как можно дольше!
- Ты рассказывал мне только о войне, - Махмуд неожиданно сменил тему. – Но никогда о жизни кроме нее.
- Мне было тринадцать, когда меня забрали из школы огланов. Карим-паша искал в разведчики мальчишек, уже чему-то обученных, но еще не вышедших из того возраста, когда в мальчике видят больше ребенка, а не будущего воина, и не воспринимают всерьез. Случается ведь, что необходимо передать весть так, чтобы нового человека в округе не заметили. А на детей кто смотрит. Или нужно, чтобы кто-то пробрался туда, куда не пролезет взрослый. Для такого тоже годятся не все, притом, наставники не отдадут тех учеников, у кого есть родители. Какой отец отправит своего ребенка на войну? Я подходил не только по способностям… своих родителей я не знаю. Как видишь, мне просто нечего рассказать.
Заганос отвел взгляд, снова взял со стола четки и сжал их в руке. Проклятие… следует быть осмотрительнее, держать язык за зубами!
- Прости… я не хотел тебя обидеть, - в голубых глазах отражалось такое искреннее раскаяние, что злиться по-настоящему было невозможно.
- Ничего страшного. Идем. Скоро должны подать ужин.
========== Глава 8 ==========
Окна кареты были плотно задернуты шторами. На смену ночной тьме приходил полумрак, и Махмуду казалось, что на время он вернулся в прежний черно-белый мир. И тогда он касался кончиками пальцев подвесок на браслете, будто убеждая себя: нет, к прошлому возврата не будет.
Как же ему хотелось увидеть мир за окном! Обидно ехать в другую страну, и не иметь возможности видеть, как меняется пейзаж, знакомые города и селения сменяются совсем другими, чужими. Но ему было необходимо, чтобы никто раньше срока не узнал, чей на самом деле кортеж направляется в Сент-Михаэль по Большому Шелковому Пути. А значит, выходить из кареты следовало только в крайнем случае и только в совершенно безлюдных местах.
Никаких остановок на постоялых дворах. Слуги в одеяниях со знаком дома Сехир покупали на постоялых дворах еду и напитки, меняли лошадей – но не более, объясняя это срочностью миссии. Уже на второй день Махмуду хотелось взвыть от тоски, темноты, постоянной тряски и множества ограничений, следовавших из секретности. Какой же, темные силы побери, неблагодарный труд все эти тайные миссии! Куда как приятнее было на прежней службе мчаться верхом на коне, навстречу противнику. Ветер овевает лицо и разгоряченное тело, по венам будто не кровь течет, а крепкое, хмельное вино, азарт погони заставляет забыть даже естественный страх. Или ты, или тебя, и никаких интриг, никакой необходимости ежедневно притворяться, маскироваться. Всё просто и понятно, привычно и естественно. Страх охватывает тебя только потом, позже, когда видишь тела поверженных противников или сожалеешь о солдатах, павших в бою. Как бы там ни было, это опасная жизнь – но жизнь на свободе, а не в клетке.
Мысли беспорядочно перескакивали от одного воспоминания к другому. Визит к дедушке Халилу и разговор о планах, предназначенных, чтобы обмануть шпионов и наемников Балтрейна. Махмуд пытался говорить спокойно и рассудительно – в сознании будто звучал ровный тихий голос: «держи лицо, что бы ни случилось…», но то и дело срывался на привычную горячность: «Я не хотел, чтобы ехали именно вы, дедушка… я понимаю, ради блага стратократии ехать необходимо, но я так боюсь, что с вами что-то случится! Прошу, не едьте по Большому Шелковому Пути, там опасно…».
Он по-прежнему избегал говорить с названными родными о своем выборе, о грядущей свадьбе и о том, как много времени проводил с ни-шан. Правда, слушая рассказ обо всех предосторожностях, Эсме-хатун с улыбкой спросила: «Вы продумывали маршрут вместе, правда? Что-то ты в последние дни и дома появлялся изредка, и у нас почти не бывал». Махмуд краснел по уши, уверяя, что просто много работал и тренировался, время такое, приходится постоянно быть настороже. И снова переводил разговор на городские новости и политику.
Просто не знал, что сказать. Можно ли нынешние отношения назвать любовью? По крайней мере, он притерпелся к привычке Заганоса язвить по любому поводу, смирился с тем, что заговаривать о личном пока не время. Хорошо проводить время вместе и сообща действовать на благо государства – уже неплохое начало. Но что-то должно измениться со временем… Сейчас ему казалось, будто Заганос воздвиг вокруг себя невидимую стену, за которую никому не позволено проникнуть. Судьба, предназначение, чувства – всё это сначала должно пройти проверку холодным рассудком.
День за днем – в надоевшей уже полутьме, наедине с тревожными мыслями. Сейчас на пути не возникло никаких преград. А вдруг разведчики из Балтрейна догадались, по какому пути едет настоящий кортеж?
*
Махмуд не помнил, день был или уже вечер, когда он уснул. Будто провалился в еще более глубокую и непроглядную тьму. Разбудил его топот конских копыт, тревожное ржание лошадей и крики людей. Карета резко дернулась и остановилась.
Юноша мигом выскочил из экипажа. В ночной тьме только где-то вдали горели огни. Едва различимые темные фигуры окружили огромный паланкин, который по плану должен был служить приманкой.
Часть врагов атаковала приманку, другие же набросились на сопровождающих. Махмуду пришлось одновременно сражаться против двоих противников, и вот теперь он в полной мере оценил то, чему научил его ни-шан. Меч в правой руке, кинжал в левой, каждое движение точно и выверено, будто в смертельно опасном танце. Уйти от удара, ускользнуть, используя свое главное преимущество – быстроту и гибкость. Тем временем у разоренного шатра уже клекотали хищные птицы, слетаясь на сырое мясо и свежую кровь, пролитую в бою.
Крики раненных гулким эхом звучали в тишине дороги среди гор. Соленый запах пота и крови, казалось, въедался в кожу. Мокрая от пота рубашка липла к телу.
- Берегитесь, паша, там еще один! – крикнул кто-то из военных. Едва успев сразить первых противников, Махмуд молниеносно развернулся, нанося еще один удар кинжалом.
Бой был жестоким и яростным, но длился недолго. Темнота все еще простирала свои черные крылья над дорогой и горами, когда солдаты тащили раненных пленников к повозкам. Теперь посольство прибудет в Сент-Михаэль с доказательствами того, что на мирных путников было совершено нападение, что турецкая сторона никогда не стремилась первой начать новую войну.
