Впервые за много лет во время молитвы юноша не чувствовал прежде знакомого единства с природой. Кристалл, взятый из воды, неприятно холодил ладонь. Махмуду казалось, что сейчас всё происходит не с ним, - будто это кто-то другой вместе с мужем покидает храм, идет по аллее…
- Теперь… теперь я должен ехать в твой дом? – вопрос прозвучал неуверенно и как-то глупо.
- Если ты о первой брачной ночи, так она состоится после светской свадьбы. Тебе ведь исполнится восемнадцать как раз через месяц, я верно помню? А тренироваться вместе мы можем начать уже завтра. Доброй ночи… мой ни-шан.
«Он издевается надо мной, как тогда, на совете!..»
Махмуд молча стоял и смотрел, как Заганос седлает коня и мчится подальше от храма так, будто его преследуют все злые силы мира.
И только когда темный силуэт растаял вдали, юноша потер кончики большого и указательного пальца на правой руке – старый шрам, оставленный птицей, чувствовался до сих пор.
Сокол или ястреб может сильно ранить, когда ему больно.
С людьми часто бывает так же.
Комментарий к Глава 4
*оглан – здесь: ученик военной школы, аналог европейского «кадет»
**буффе – здесь: аналог таверны
========== Глава 5 ==========
Золотой обручальный браслет больше всего напоминал оковы. Снимая его на ночь, Заганос потер пальцами запястье. Нет, следа не было. Показалось…
Но, надевая украшение утром, он зажмурился, стиснув зубы, будто на руках снова оказывались кандалы. Осмотрелся вокруг и только после этого успокоился, возвращаясь в реальность.
То, чего он боялся больше всего, неотвратимо происходило. Он терял контроль над собой.
Никто другой не смел вести себя с ним так, как Махмуд в тот вечер – обнимая, поглаживать по спине и шептать: «Всё хорошо… всё в порядке… не волнуйся…». Да никому бы не пришло в голову, что он может волноваться или бояться!
Еще мальчишкой Заганос научился убеждать и своих, и чужих, что не ведает страха. «Из железа ты сделан, что ли?!» - со злостью выкрикивали, бывало, балтрейнские солдаты, которые издевались над ним в плену. Он молчал, чем бы ему ни грозили и как бы ни мучили. И потом, когда его спасли боевые товарищи, он никому ни единым словом не дал понять, через что прошел. Полковой врач – и тот пришел в ужас, когда увидел раны и следы от побоев на его теле. Качая седой головой, восклицал: «Силы небесные, ну кто бросает таких молоденьких да в самое пекло! Живого места нет. Тут уж, что ни делай, шрамы останутся. Хоть бы вытянуть его, беднягу, хоть бы выжил!». Слыша дребезжащий старческий голос сквозь жар и бред, Заганос только метался на узкой койке в лазарете, мотая головой, но ни слова, ни стона не сорвалось с его губ.
В штабе Карима-паши на него смотрели с удивлением, смешанным со страхом: юнец, которого не так давно забрали в разведку из военной школы, шел в самые рискованные вылазки, сражался один против двух-трех противников, мог забраться на такую высоту, от которой у бывалых вояк кружилась голова.
Он не боялся. Боялись всегда его.
А белобрысый нахал случайно обнаружил слабое место в его невидимой броне! И какая-то мелочь нарушила с таким трудом обретенный душевный покой.
Хуже всего, что те минуты были слишком приятны. Махмуд так охотно подчинялся в поцелуе, доверчиво позволяя вести. Ласковые объятия напоминали замкнутый круг, способный надежно защитить от всех опасностей мира и всех демонов в глубине души.
Но забываться нельзя.
Слишком непредсказуемы последствия связи, необъяснимой логикой и рассудком. Никому неизвестно, почему определенные способности появляются у человека только после союза с ни-шан, и почему одним эта связь приносит все блага мира, а другие страдают, чувствуя, что и с избранным, и без него или нее жить одинаково тяжело.
А раз неизвестно – лучше не доверять, не поддаваться искушению забыться. Постоянно быть настороже, будто на войне.
*
…Утро выдалось спокойное и тихое. В ясно-голубом небе не было видно ни единого облачка. Махмуд подставлял лицо чуть заметно веющему ветерку, остановился по пути, засмотревшись на яркие пурпурно-алые цветы, которые расцвели у живой изгороди вокруг одного из домов – вчера здесь была видна только темная зелень листвы да светло-зеленые бутоны. Может быть, со временем он привыкнет, перестанет по-детски радоваться каждой мелочи, но сейчас мир казался новым, будто картина художника, на которой еще не высохли краски.
Всё было бы просто прекрасно… если бы не данный небом супруг! Уже не в первый раз, встречаясь с ни-шан, Махмуд колебался между желаниями обнять его и больше не отпускать или придушить эту ядовитую змею.
Больше всего Махмуд не любил просыпаться ни свет ни заря. Как только тяжело было сегодня подниматься после неглубокого, тревожного сна! Прогулка немного взбодрила его, но всё же. А Заганос-паша, как назло, излучал такую безмятежность и спокойствие, будто для него быть на ногах с утра – давняя и приятная привычка.
Черная рубашка и темно-синие брюки подчеркивали идеально стройное тело.
Обнять? Придушить?..
…- О чем ты так замечтался, дорогой? – обращение прозвучало с издевательской насмешкой, снова склоняя чашу весов ко второму варианту. – О светской свадьбе? Я, увы, не горю желанием развлекать публику, жаждущую зрелищ. Но ничего не поделаешь.
- Да как ты смеешь?! – возмутился Махмуд.
- На правах супруга. Я ведь предупреждал, - Заганос лучезарно улыбался. – Начнем с рукопашного боя или с фехтования?
Махмуд выбрал рукопашный бой. Очень уж хотелось от души выразить мнение о «дорогом супруге» во всем разнообразии физических аргументов. Но не тут-то было. Едва они оказались в части двора, предназначенной для тренировок, Махмуд бросился в бой… и уже через пару минут распростерся на песке.
- Злость – не самое полезное чувство во время сражения, - светским тоном сказал Заганос, помогая ему подняться. – Ты совсем не следил за моими движениями и повелся на простейший отвлекающий прием. Ну, давай, попробуй еще раз.
Юноша глубоко вдохнул и выдохнул, успокаиваясь. Так ведь и было, он поспешил.
В новом туре он почти победил… если бы опять не отвлекся на ловкий маневр. Стыдно подумать – на границе он успел призабыть многие приемы, которые не употреблял. В боях с грабителями или кочевниками приходилось действовать более прямолинейно, а чаще, если выходить с отрядом на бой было рискованно, врага заманивали в ловушки. Всё это сказывалось в противостоянии с противником, меняющим тактику по ходу действия.
Еще попытка, и еще, и еще… только раза с десятого Махмуду удалось повалить супруга на песок – и то, наверное, больше от того, что Заганос боролся уже не в полную силу. Парень и сам устало упал рядом, тяжело дыша.
- Вот, это уже на что-то похоже, - мужчина потянулся, поглядывая в небо и не спеша вставать. – Знаешь, что мешало тебе выигрывать?
- Я не отрабатывал те приемы, которые редко использовал на службе.
- Это, может быть, тоже. Хотя, некоторых вещей ты мог просто не знать, в военной школе учат не всему. А вот все твои чувства написаны у тебя на лице, и это тебя выдает. Кстати, ты играешь в карты?
Последний вопрос был задан беззаботным тоном, и смена темы показалась Махмуду неожиданной. Он приподнялся и сел, обхватив колени руками.
- Не часто. Ну, разве что в «тридцать шесть» и «магический квадрат». Как все. Только… причем тут это?
Заганос тихо засмеялся.
- В наших играх выигрыш зависит в основном от умения быстро считать в уме и быстро реагировать. В Балтрейне, Венедике и Коре де Румелиана играют в те игры, которые требуют хладнокровия и умения притворяться. Ты можешь смыслить в математике и логике и быстро соображать, но если ты сядешь играть в тонто или вьехаррон* и будешь открыто радоваться хорошей карте или огорчаться плохой, то быстро останешься ни с чем.
- Для чего нам, туркам, учиться балтрейнским обычаям?! – вспылил Махмуд.
- Да потому, что, если ты хочешь противостоять противнику, ты должен уметь предугадать, чего от него ждать. Мыслить, как мыслит он. Хм. Похоже, что и фехтовать так, как фехтуют в Альвальдесе, ты не умеешь?
