– Вы приводите слишком отдаленный временной отрезок, – вновь заговорил руководитель экспедиции. – В той же Иудее с четвертого тысячелетия до нашей эры этот обряд изменился: сначала делалось временное погребение, возможно, тело находилось в пещере, а затем кости собирали в специальный глиняный сосуд – оссуарий и захоранивали вне жилища. А набатеи появились в этих местах гораздо позже: какую бы из предполагаемых датировок мы не взяли – седьмой или шестой век до нашей эры – в любом случае это первое тысячелетие. В этот период погребальные комплексы повсеместно было принято размещать уже вне места обитания живых. Кроме того, одно дело – похоронить родственника в особом дворе дома, и совсем другое – рядом с баней или бассейном. Такое не сообразно ни с какой логикой. Притом версия города мертвых противоречит известной фразе Страбона, – Стас предъявил свой главный козырь. – Вспомните, в шестнадцатой главе «Географии» он говорит, что набатеи относятся к своим умершим как к мусору.

– Он выражается даже посильнее, – со смешком подхватил Игорь, – как к куче дерьма.

– Неужели он так написал? – поразился Лыков. – Что-то я не помню. Правда, я читал довольно давно…

– Да, Страбон действительно выразился именно таким образом, и этому факту до сих пор не найдено объяснения, – признал Коллинз.

Профессор Меллоун поправил очки:

– Он мог ошибаться. Нельзя же так наивно верить всему, сказанному в древних источниках. Страбон, рассказывающий о своих впечатлениях, был чужеземным путешественником. Возможно, он был свидетелем, как хоронили какого-то бедняка или даже раба на общественном кладбище возле городской стены, которая обычно являлась местом свалки отбросов и мусора, и посчитал это традицией набатеев. Петре. ию раскопок не найдено ни одного скелета аней, бассейном и етатром. ющие общественные и храмовые комплексы, и если здес

– Минуточку, – Воронцов поднял вверх указательный палец. – Дословно высказывание Страбона звучит так: «Мертвые тела они считают навозом, поэтому погребают даже царей у навозных куч».

– Не похоже, чтобы Страбон здесь ошибался, – тихим голосом вставил Сироткин. – Большинство сведений об Аравии он, как известно, получил от своего друга философа Афинодора, который жил в Петре. Так что по идее они должны быть достоверными.

– Но это же невозможно! – возмущенно фыркнул Коллинз. – С чего бы набатеям так непочтительно относиться к своим мертвым?

– Возможно, набатеи догадывались, что душа важнее тела, поэтому воздавали почести душе, строя памятники, и мало заботились о мертвых телах, – задумчиво проговорила до того молчавшая Дина.

Генри Меллоун покачал головой и примирительно сказал, как бы подводя итог:

– Мы можем спорить до бесконечности, но ни к чему не придем: ни у кого из нас нет достаточного количества аргументов, чтобы подтвердить свои гипотезы.

– Остается одно – копать дальше! – смеясь, воскликнул Пьер.

– Ну разумеется, окончательно наш спор можно будет разрешить лишь по результатам раскопок. Возможно, ваших.

Лыков, пользуясь передышкой, потихоньку покинул компанию и вышел на улицу. Он был несколько утомлен ученым разговором на английском языке, которым все члены экспедиции владели свободно. Сергей тоже неплохо его знал, но у него было мало практики, и он устал в течение двух часов напрягать внимание, чтобы чего-нибудь не упустить.

У входа в ресторан стояли Рамиз и Корман, тоже вышедшие передохнуть и покурить. Вскоре к ним присоединился Игорь.

– Ну что, голова кругом пошла? – усмехнулся он.

– Да, честно говоря, подустал, – признался Сергей.

– Это еще что. Ты бы послушал, какие баталии бывают, когда наши профессора всерьез спорят! Только пух и перья летят!

– Ничего себе, всерьез! А сейчас они что же, шутки шутят?

– Сейчас они общаются на мягких лапках, дипломатично, – поддержал Маркова Шурик. – Да и тема не та.

– Не понял.

– О Петре так мало подтвержденных данных, что научная дискуссия по сути невозможна, – пояснил Игорь. – Каждый волен выдвигать любые гипотезы, но они ничем не лучше догадок дилетантов, так же основаны на песке.

– Неужели по этому вопросу нет общепринятой точки зрения? – поинтересовался Лыков.

Марков пожал плечами:

– Общепринятой нет. По моим ощущениям, большинство специалистов считает, что Петра была все-таки обитаемым городом.

– А твоя личная версия?

– Мне кажется, поскольку набатеи изначально были кочевниками, логично предположить, что значительная часть населения кочевниками и осталась. Значит, они должны были жить вне стен города – в шатрах, пасли свои стада верблюдов и овец, или в маленьких поселках, таких как Вади-Муса. Дома в этих поселениях строились из сложенных камней, поэтому они не сохранились. А в Петру народ собирался на религиозные праздники и официальные мероприятия, если признать, что там была резиденция царя.

– Что ж, неплохо, – одобрил Сергей. Он выпил немного лишку, и думать о серьезном не хотелось. К счастью, к тому времени как он вернулся за стол, общая беседа распалась. Не в последнюю очередь под влиянием выпитого (на столе имелось как вино, так и более крепкие напитки) застолье разделилось на группки, толкующие о разном. Историк взглянул на часы – было уже десять минут девятого. А в половине девятого планировалось всей компанией отправиться на вечернее представление «Ночная Петра», билеты на которое тоже были взяты заранее.

В этот момент он услышал слабый голос приятеля:

– Сергей… Ты не мог бы?..

Лыков обернулся к сидящему рядом Игорю и едва не вскрикнул: у того был вид человека, который вот-вот упадет в обморок. Он как-то странно скособочился на стуле, его тряс озноб, побледневшее лицо и руки покрылись «гусиной кожей».

– Игорь, что с тобой?! – в тревоге склонился к нему Сергей.

– Воды…

– Это приступ малярии, – сухо сказал тут же оказавшийся рядом Бусыгин. – К сожалению, у меня с собой ничего нет. Я отвезу его на базу.

– Да-да, Эдик, – Воронцов с благодарностью посмотрел на доктора. – Позаботься о нем.

– Я провожу и побуду с ним, – решительно сказал Лыков, принимая из ослабевших рук Игоря стакан.

Но тот отрицательно покачал головой:

– Нет, друзья мои, не волнуйтесь, мне уже лучше. Халим отвезет меня. Оставайся здесь, Сергей. И ты, Эдик. Хинин я сам приму, – он печально усмехнулся. – Не первый же раз.

– Ну что ты, Игорь, как можно? – возразил Сергей. – Я поеду с тобой.

– Ни за что, – упрямо продолжал твердить Марков. Как его ни уговаривали, он все-таки настоял на своем. В итоге его осторожно усадили в повозку Халима, дежурившего на всякий случай рядом с рестораном, и отправили домой. Лыков с беспокойством смотрел, как старенький драндулет подпрыгивает на камнях мостовой, пока его зеленая крыша не скрылась в темноте.

– Чего вы хмуритесь? – спросил подошедший неслышно Бусыгин.

– Чувствую, что должен был поехать с ним, – ответил Сергей. – Не следовало отпускать Игоря одного.

– Ничего, до базы рукой подать.

– А лекарство? Вдруг он не найдет?

Доктор успокаивающе похлопал его по руке:

– Хинин есть у него в комнате. А утром я дам ему хлорохин, хотя…

– Что?

– В прошлом месяце, когда у Игоря тоже был приступ, он наотрез отказался принимать этот препарат.

– Почему?

Бусыгин пожал плечами:

– Сказал, что предпочитает хинин, который прописал ему врач в России. Вроде бы он ему помогает лучше.

– Как? Игорь заболел малярией еще в России? Не понимаю… – Лыков в недоумении потер лоб.

Доктор хотел что-то сказать, но его опередила Дина.

– После первого приступа Игорь рассказал нам, что подцепил малярию в июне, когда ездил в Египет. Мы работаем в Петре до последних чисел мая, потом делаем перерыв на три месяца – летом здесь слишком жарко – и снова собираемся в сентябре, – пояснила она.

– А когда же Игорь был в Египте? – растерянно спросил Сергей. – И как он там оказался? Мне он ничего не говорил.

– После окончания прошлого сезона он, перед тем как вернуться в Россию, ездил на три дня в долину Луксор, – снова пустилась рассказывать Дина. – Там в прошлом году испанские археологи обнаружили не разграбленную погребальную камеру, стены и потолок которой расписаны рисунками и выдержками из «Книги мертвых». Игорь сказал, что хочет взглянуть. Заодно Стас попросил его передать какие-то книги руководителю высшего совета Египта по древностям. Ну вот, а когда он приехал домой, тут-то, говорит, и начался приступ. А потом был еще один в октябре, уже здесь. Мы испугались, но Эдик сказал, ничего страшного…