Обещанного царскими указами благополучия не было: поселяне постепенно нищали. О том, что представляли собой военные поселения к началу нового царствования, с исключительной откровенностью сказал Николаю сопровождавший его в поездке по новгородским поселениям в 1826 году офицер его свиты.

Автор представленной царю записки находит, что «после восьмилетних усилий и несметных расходов военные поселяне представляют самое несчастливейшее зрелище».

Результаты ведения дела, несмотря на изнурительный труд поселян, самые плачевные: «коренные жители из зажиточных крестьян сделались убогими; действующие солдаты, из которых многие проливали кровь свою за отечество, суть работники (батраки) хозяев, без жен, без собственности. Они несут все бремя строевой службы и сверх того изнуряются без всякой платы различными работами: роют канавы, возят камни, расчищают поля, делают дороги, помогают хозяину в полевых работах. Рабочие баталионы замучены, и начальники их не стыдятся удерживать у них заработанные кровавым потом деньги для приращения поселенных капиталов».

Дома, в которых живут поселенцы, построены худо; в них холодно и тесно. Для женатых постояльцев вовсе нет помещения; дворы тесны, и помещений для скота недостаточно, а требуемая чистота «столько для солдата обременительна, что одна непомерная строгость в силах оную удержать». Автор приходит к выводу, что — введением военных поселений не достигнуто «ни единой черты» из намерений правительства. «Коренные жители если не могли быть довольными переменою своего состояния, то могли сохранить свое имущество. Они разорены. Действующих баталионов солдаты несчастнее прежнего. Рабочие баталионы измучены, строение солдатское худо построено и не соответствует цели своего назначения; расходы на содержание полков значительно увеличены. Надежда на избавление губернии от рекрутской повинности сделалась пустою мечтою. Осталась одно неоспоримое — предстоящая опасность, ибо если необыкновенная строгость и даже жестокость удерживали по сие время порывы негодования, то можно ли надеяться сим единым средством удержать оную навсегда?»

Упомянутая выше записка была доложена Николаю, но в результате ознакомления с нею не только не произошло уничтожения военных поселений или радикального изменения существующего в них режима, но новый император упорно, в течение нескольких лет, расширял старые военные поселения и носился с мыслью об устройстве новых. Так, например, деревни Новгородского уезда Поозерской волости Рублево и Базлово со всеми жителями в феврале 1827 года были назначены в округ поселения Павла Мекленбургского полка, а деревни Вигодоща и Иваново — в округ 1-го карабинерного полка. В том же году Николай утвердил проект образования нового округа военного поселения в Херсонской губернии. Свыше 20 больших селений были зачислены в состав военного поселения. В марте 1829 года были назначены в состав округа Прусского полка село Рышево и деревня Сопки Крестецкого уезда.

Так, в течение ряда лет Николай I проявлял неослабный интерес к военным поселениям, расширял их на тех же принципах, что и в прошлое царствование, несмотря на дружные представления многих лиц из придворных кругов и высших военных чинов об опасности, грозящей самодержавию со стороны доведенных до отчаяния каторжной жизнью поселян.

С самого начала введения военных поселений и на севере и на юге обнаружилось противодействие крестьян их «облагодетельствованию». В новгородских военных поселениях, в Высоцкой волости, крестьяне начали с того, что сожгли свою деревню. Таким путем они хотели избавиться от постоя баталиона Аракчеевского полка, назначенного на постоянное расквартирование в их домах. Но скоро они убедились, что жертва их была напрасной: военные власти мобилизовали поселян для постройки на месте пожарища новых поселенных домов-связей. Насильственный отрыв крестьян от собственного хозяйства в горячее время полевых работ, смутные слухи о том, что они сами себе строят «кабалу», выдвинули из их рядов наиболее активных «говорунов», как называл их производитель работ Бухмейер. «Говоруны» не только сами старались уклониться от строительных работ, но всячески подбивали крестьян не представлять подводы для возки леса под связи. Дело дошло до того, что ротный командир поручик Назаров, принуждавший крестьян вывозить из леса бревна, был ими избит палками. Крестьяне были арестованы и преданы суду. Суд состоялся тут же под председательством назначенного Аракчеевым Бухмейера, и несколько человек, после наказания кнутом, были отправлены в Оренбургские линейные баталионы.

Еще более серьезные волнения возникли в начале следующего года в другой волости — Холынской, при переводе крестьян в военные поселяне. Но еще до этого открытого сопротивления вводит мой мере крестьяне этой волости сделали несколько попыток мирным, но неверным путем «найти правду». Они снарядили четырех депутатов в Петербург жаловаться императрице на графа Аракчеева. Но Аракчеев приказал арестовать этих депутатов на Сенной площади, велел привести к себе, раздел донага в своем кабинете, обыскал, отобрал просьбу, писанную на него «в сильных выражениях». Ходоки были посажены в погреб при арсенале. Затем Аракчеев приказал отыскать зачинщиков; они были найдены, отправлены в Петербург и посажены в одну яму с товарищами.

Попытки крестьян избавиться от навязанного «благополучия» повторились осенью того же года. Крестьяне остановили вдовствующую императрицу при проезде ее в Москву, прося защиты и милости. Кроме того несколько сот крестьян, вышедши из леса, остановили великого князя Николая Павловича, ехавшего вместе с прусским принцем Вильгельмом. Крестьяне говорили, что все у них отобрано, что сами они выброшены из своих домов и уже несколько недель как не видели их. Императрица проехала не останавливаясь, сопровождаемая плачем и жалобами крестьян, а Николай Павлович, остановившись на несколько минут, разругал крестьян, и просьбы их не принял. Тогда крестьяне вновь снарядили депутации уже к наследнику в Варшаву, но Константин Павлович также не принял их просьбы и «заставил их тотчас молчать, сказав, что им должно свято и безмолвно исполнять что приказывают», и в заключение препроводил их с нарочным курьером и казаками к Аракчееву.

Поняв, наконец, что никакие просьбы о заступничестве не помогут и что Аракчеев действует по желанию и по велению царя, крестьяне Холынской волости перешли к открытому противодействию. Это произошло при чтении новгородским губернатором официального указа о переводе их в военные поселяне. Губернатору не дали окончить чтение указа: все заволновались, стали шуметь и грозить; губернатор успел скрыться, а поселян окружили вызванные на всякий случай войска. Многих крестьян загнали во двор, заперли их там и без пищи и без питья держали двенадцать суток. Но крестьяне не сдавались. По рассказу очевидца, осажденным удалось подкопаться под избу и найти там кадку с квасом. «И выпит был не только квас, но съедена и гуща. Даже солому с квасникового гнезда и ту съели. Многие от истомления совсем не могли двигаться, а все не сдавались, все еще не соглашались идти под бритье». Такое упорство и стойкость проявили крестьяне уже с самого начала борьбы с военными поселениями, в которых они по справедливости видели высшую ступень крепостнического порядка, в котором они находились.

По делу было замешано 39 чел. Судил их особый комитет под личным председательством самого графа Аракчеева. Пять человек было сослано на службу в Сибирский отдельный корпус, 6 чел. — в Могилевские поселения, а остальные, без различия лет, взяты на службу в свой округ. Писарь Филипп Михайлов за распространение слухов, бывших причиной беспорядков, и составление разных просьб по разжаловании в солдаты при собрании жителей волости был «прогнан сквозь комплектный баталион три раза», т. е. наказан тремя тысячами палочных ударов.

Получив доклад Аракчеева о разборе дела, Александр Павлович собственноручно написал на нем свое обычное: «Быть по сему»; он не постеснялся в тот же день письмом известить Аракчеева о своем удовольствии. «Я нахожу решение весьма основательным и в то же время в духе того милосердия, с коим мы поступали с самого начала сего дела».