Ох, где же тогда моя Биатричи?
Кого я обманываю… Никакой я не Данте. Поэт из меня скверный. Только сейчас задумался о своих талантах. Особенно о тех, что могли бы пригодиться здесь. На ум не пришло ни одного. Неужто мне и тут суждено быть бесполезным? Гензель прирожденный лидер, мыслитель, а заодно и следопыт. Анна вполне себе неплохой повар. Чиж отменный плотник. Блум тоже человек труда и смыслит в тяжёлой работе. Софья поёт и играет на гитаре. Все они пытаются внести некое разнообразие в так называемые жизни друг друга. Ксандер всего лишь ребёнок. Но дети порой могут порадовать других тем, что они просто дети. Даже старик Хрон, не покидающий своего храма времени, был занят делом. А эта девушка, Лидия… Только сейчас понял, что ничего не знаю о Лидии, кроме того что она много молчит и старается прятать своё лицо. Да и видел я её единожды, когда впервые прибыл в поселение. Видимо, она не покидает своего жилища.
Ненадолго оторвавшись от любимого занятия и вернувшись в эту некую реальность, я заметил, что по-прежнему лежу в том же положении. Подогнутые ноги не устали и не затекли. Всё ещё не привычно ощущать отсутствие каких-то чувств, пусть даже неприятных. Но я всё равно поднялся и принялся расхаживать по комнате. Она была небольшая, максимум пять-семь шагов в одну сторону, столько же в обратную, потом повторить. Раньше я любил ходить, даже когда возможности затяжной прогулки не представлялось. Кому-то это казалось странным, кого-то даже раздражало, а мне нравилось.
Избавиться от ограничений, от тех рамок, в которые тебя ставило твоё собственное физическое тело, об этом я когда-то мог только мечтать. Понимают ли эти люди, какую свободу они получили, скинув плотские оковы? Конечно, это лишило нас простых, низких, животных радостей. Однако новая свобода куда ценнее. Никакой усталости, никаких недугов… Плоть была слаба.
Но из чего бы не был сделан этот мир, он сохранял привычные нам признаки. Если я больше не тело, тогда почему не могу пройти сквозь эту стену? Из чего на самом деле это «дерево»? Всё-таки Тьма – большая загадка. А мы всего на всего дикари, которые всё ещё боятся огня.
С другой стороны у нас есть неограниченное количество времени, чтобы исследовать её. Не нужно передавать знания каким-то другим поколениям. Мы вечные носители информации. Возможно, однажды мы покинем это место и отправимся в неизвестные уголки. Возможно, даже найдём выход отсюда. Возможно, кто-то уже нашёл. Иначе как объяснить, почему здесь так мало людей, если на Земле тысячи человек ежедневно обрывают жизнь самоубийством?
Оказывается, от чего-то я всё-таки могу устать. Совсем забыл об этом нюансе. Слишком долгая циркуляция мыслей вызывает перенасыщение. И это самый мерзкий вид усталости, взывающий к пустоте внутри. Раньше от этого избавлял сон. А спать я более не был способен.
Вдруг захотелось поговорить с кем-то. Особенно с Софьей. Но не хотелось быть навязчивым. Никогда этого не любил, даже если некоторым людям требовалось моё внимание. Да, были и такие. Как правило, со временем они избавлялись от этой потребности. И оставляли меня. Это был естественный ход вещей. Останься хоть один из них, может моя жизнь сохранилась бы в прежнем виде. Но я никого не виню. Даже себя. Хотя частенько это делал раньше.
Я выглянул в окно. Ничего. Будто Всевышний забыл создать мир за пределами этой хижины. Интересно, мог ли кто-то в этот момент смотреть на меня из этой пустоты? Не могли мы быть единственными обитателями этого места. Появилось желание взять фонарь и выйти наружу. Поискать хоть что-то. Если оно не найдёт меня раньше… Порой долго раздумываешь, прежде чем что-то сделать, а потом делаешь неожиданно для себя самого. Сейчас даже раздумывать не пришлось. Не знаю, всё ли я осознавал. Ощущал себя ни на что не влияющим зрителем. Я открыл дверь комнаты. В доме никого не было. Кто-то, вероятно, сидел у себя, кто-то вообще ушёл. Оно и хорошо. Мне были не нужны лишние вопросы. Я пересёк гостиную, кухню, стараясь по привычке не особо шуметь, хотя звуки здесь распространялись несколько иначе. Вышел наружу и тихо прикрыл за собой дверь. На территории тоже никого не увидел. Я быстро обогнул дом и остановился у того окна, в которое смотрел чуть ранее. До фонаря, что висел над ним, всё равно пришлось тянуться даже с таким большим ростом, как мой. Каким-то чудом мне удалось его снять. Правда, при этом я чуть не уронил его и наверняка бы разбил.
Я повернулся и посмотрел в бездну. Холодную, непроглядную. Такую негостеприимную. Но у меня был свет. Я сделал один осторожный шаг, за ним другой, предельно вытянув вперёд руку держащую светильник. Наконец, обретя уверенность, что земля под моими ногами никуда не провалится, я пошёл быстрее. Всё быстрее и быстрее. Будто знал куда иду. По моим прикидкам, руководствуясь системой координат Гензеля, я шёл на юго-восток. К чему-то неизвестному и от того пугающему. К чему-то обманчиво пустому. Вглубь иного края, о котором никогда не будет ведомо живым…
Я шёл во Тьму.
Глава VI
Анна
– И знаешь что? Я ухожу!
– Думаешь, я буду останавливать тебя? Катись ко всем чертям! Избавиться от тебя оказалось даже проще, чем я думала!
– Ты ещё заплатишь, сука! За всё, за все свои поганые слова! – С этими криками Уильям выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью, что аж «Пейзаж с церковью» Маковского покачнулся и едва не рухнул на пол.
Так ушёл третий муж Анны. Он же последний. Картина не упала, но покосилась. Анна подошла и поправила её, всматриваясь, будто не в рисунок, а в окно, открывающее вид в прошлое. У неё было много таких пейзажей от русских художников, Левитан, Крыжицкий, Васнецов, Саврасов… Все они напоминали Анне о далёком доме, который уже давно перестал быть её домом. Проведённые на родине времена были лучшими, и воспоминания о них всегда согревали уже немолодую писательницу.
Детские и юные годы Анна провела у своих бабки и деда в Подмосковье. Родилась же девочка в Риге. Там её мать, будучи молодой советской актрисой, встретила её отца, поляка Василия Тавлинского. Поженившись, они планировали, что Татьяна бросит карьеру после рождения ребёнка и посвятит ему своё время. Василий зарабатывал достаточно, чтобы содержать семью. Но когда Анечке исполнилось три года, молодая мать поняла, что чахнет от семейной жизни. Место Татьяны было на больших экранах. И не смотря на множество заявлений об окончательном уходе, её там всё ещё ждали. Почти год она вынашивала эту идею, прежде чем твёрдо поставить свои условия. Конечно, главе семейства это не понравилось, первоначальная договорённость была нарушена. Но жена была своевольным и настойчивым человеком, настолько, что перестала быть его женой ради карьеры.
Татьяна приложила все усилия, чтобы дочь после развода осталась с ней. Скорее просто ради ещё одной победы, для ребёнка в её жизни места осталось мало. Анна отправилась в деревню Талицы, где несколькими годами ранее её дедушка приобрёл небольшой дом, покинув шумную Москву. С прибытия началась жизнь девочки, а всё, что было ранее, лишь предыстория, оставшаяся где-то за кадром. Отца она больше не видела, даже на фотографиях. Его образ всё же осел в памяти, но такой размытый и неясный, будто из сна. Дочери от него осталась только фамилия. Позже она прогремит и прославится, благодаря таланту Анны. Но выросшая девочка так и не узнает, дошла ли эта весть до её отца.
А до того она была лишь ребёнком, сонным взглядом смотрящим на мир и не понимающим всей его сути. Однако не столь много времени прошло, прежде чем суть эта начала ей раскрываться. Каждая новая изученная буква приближала Анну к этому. Научившись складывать их в слова, девочка тут же потянулась к книгам, поглощая все, до которых дотягивалась маленькая детская ручка. Дедушка её, что ранее являлся профессором филологии, имел свою внушительную библиотеку. Не смотря на то, что деревенский дом был не таким уж и большим, он всё-таки выделил для своих книг отдельную комнату. Анна очень хорошо её помнила. Эта маленькая, едва больше чулана, комнатушка, заставленная высокими книжными полками, для неё была гораздо больше и шире. Порой больше целого мира. Хранящиеся на тех полках книги дарили ей шестое чувство, видеть то, чего она никогда не видела своими глазами.
