– Ладно. Как скажешь. Идём, Данте.

– Внимательнее на дороге. – Крикнул он нам в напутствие.

– Конечно.

Не пробыв в этом заброшенном поселении и пары минут, мы уже двигались обратно.

– Ты уже понял, что он до невозможного упёртый, и спорить с ним так же бесполезно, как ждать здесь рассвета? – Спросила Софья.

– Он во многом непростой человек.

– Это точно.

Всю дорогу назад, мы разговаривали о простых вещах. О фильмах, литературе и музыке, которые мы никогда больше не увидим и не услышим, но которые навсегда останутся в памяти. Наши вкусы, кстати, во многом совпали. Мы говорили друг с другом так, будто просто прогуливаемся по ночному городу. И нет никакой Тьмы, никакого призрачного света, никакой вечности. Будто всё обыденно. И сейчас мы разойдёмся по своим домам и просто ляжем спать. Будто всё как всегда. И никто не умирал.

Вновь проходя мимо того дерева, я напомнил Софье легенду о Сонной лощине. О том, что это дерево выглядит так же, как то, под которым похоронили ужасного всадника без головы.

– Может, сейчас он выпрыгнет из могилы на своём мёртвом коне и с обнажённым мечём, чтобы отрубить наши головы? – Говорил я.

Она просила прекратить её пугать, в шутку толкая меня в плечо. Мы оба смеялись. Странно, что в этом месте ещё никто не разучился искренне смеяться. Я просил её спеть что-нибудь, пока мы идём, но в этот раз она совсем упёрлась:

– Может быть когда-нибудь. Но не сейчас. Я уже оплошала с гитарой. Второй раз ты меня на это не подобьёшь…

– Но ты очень хорошо играла.

За разговорами мы оба почти не заметили, как вернулись. Я проводил Софью до её дома.

– Ну что, пока будешь у Анны? – Спросила она.

– Да. Пока да.

– Значит, увидимся позже?

– Увидимся.

Я даже не заметил, что провожаю Софью взглядом, широко при этом улыбаясь. Она скрылась от моих глаз, закрыв за собой дверь, а я отправился в дом по соседству. И чем дальше я был от Софьи, тем яснее становился мой разум. Будто некая пелена эмоций развеялась, и я снова начал задаваться вопросами.

Прежде чем войти в дом Анны во второй раз, я остановился. Мне нужно было немного побыть в окружении своих мыслей. Обдумать всю эту прогулку, если можно её так назвать. Что это было? Для чего всё это было? И самое главное…

Почему я теперь не могу забыть её улыбку?

Глава V

Я сидел в комнате Ксандера, предоставленной мне в пользование на первое время. Наконец-то в полном одиночестве. В последнее время после прибытия мне уже начало его не хватать. При жизни я страшился этого, но, тем не менее, всегда искал. Одиночество было моей потребностью. Обычно я погружался в свои мысли, как и сейчас, глубоко. Там было так тепло и уютно. Там я чувствовал себя в безопасности. Укрытым от жестокого мира. И не важно, где физически при этом находился. Чаще всего прогуливался своими привычными маршрутами, специально делая лишний крюк по городу, стремясь растянуть время раздумий. Я любил ходить. Может здесь, во Тьме, где нет такого понятия как «усталость», это моё старое хобби обретёт новое дыхание… Никогда не понимал тех, кто боялся сделать лишний шаг. Слишком ленивы ли они были? И как они тогда оставались наедине со своими мыслями? Трудно погружаться в раздумья, находясь в тесном, забитом людьми автобусе или за рулём собственного автомобиля. А может, они просто не хотели мыслить. Может даже боялись… Поэтому людская масса была такой серой и однородной. Такой вязкой. Я плыл по ней, стараясь не тонуть. Иначе бы растворился в этой массе навсегда. Я плыл, держась за свои мысли. Но разве они были не пусты? К чему они вели? Эти мысли появлялись из ниоткуда и туда же возвращались, с диким скрипом пронесшись в моей голове. Лишь редкие задерживались, не давая мне покоя, материализуясь в поступки. Порой глупые. Вроде бы обдуманные, редко я совершал поступки с горяча, в порыве эмоций, но лишь время давало мне понять их истинную ценность. Как итог, множество поступков. Порой правильных. Но правильных, не значит простых… Так странно. Ведь от этого я и сбежал. Но что, если всё это повторится, здесь? Куда бежать тогда? Дальше во Тьму? Вечно убегать нельзя. Вероятно, это может привести в место гораздо хуже.

Интересно, успел ли старик Хрон отметить хотя бы одни сутки с тех пор, как я сюда прибыл? Но за сутки успевают смениться и день и ночь. Здесь же нет ни того не другого. Куда уместнее было бы употребить другое слово, когда-то услышанное мной в старом советском фильме «Письма мёртвого человека».

«Ибо сумерки однообразны. Ведь даже Господу Богу, создавая наш мир, нужно было ориентироваться по времени. Тогда он придумал сутки, ибо в них заключено разнообразие. Я предложил другую единицу времени – «один сумерек», поскольку разнообразие в мире утеряно».

Сумерек. Это слово как нельзя лучше подходило для местного исчисления времени. А разнообразие? Было ли оно здесь? Думаю, да. Есть и сейчас. Разнообразие в нас. Эти люди. Такие разные. Вероятно с разными, но одинаково трагичными судьбами оказались в одном и том же месте. Теперь они пытаются стать семьёй. Так странно, в людях из Тьмы я увидел больше добра и любви к ближним, нежели при свете мира живых. Может, в этом и было всё дело? Может, это нас и объединяло? Стремление нести добро другим. Стремление нести себя. Но в том мире, откуда мы пришли такая щедрость плохо оплачивалась. Мир потребителей. Потребителей, которые не привыкли платить в ответ тем же. Людским добром. А людей, в действительности, в том мире было так мало.

И вот мы все здесь. Те, которые кончились. Таким, как мы, не из чего восполнять свои силы. Мы лишь отдаём всё, пока не истощимся. И вот он, итог. Бесконечная Тьма. Вечная Тьма. Такие, как мы, верят в высшую справедливость. В то, что за все переплетения страданий и благодетелей, они получат по заслугам. Если не в реальном мире, то в ином. И я верил. Но сейчас… Где эта справедливость? Неужто эта бездна – достойная отплата? Неужто мы ошибались? Справедливость. К чёрту справедливость… Добро пожаловать в тёмный мир.

Мы здесь. Наивные, измученные, уставшие. Пытаемся жить по старым правилам, которые больше не работают. Но где остальные? Где все те, что были здесь до нас? Что если Тьма не бесконечна? Что если она не Вечность? Может тогда рано плясать на руинах надежды… Возможно, справедливость есть, просто всё ещё далеко.

Но мне по-прежнему было тревожно. Исчезнувшее поселение. Растворившееся в потёмках. Сами ли они ушли отсюда? Отправились искать выход? А что если, что-то пришло за ними… На протяжении всего своего существования человеческий род боялся не самой темноты, а того, что может в ней скрываться. Так что же может скрываться в этой темноте? Столь густой, столь давящей и всеобъемлющей. Какими же ужасными могут быть эти порождения страха… С момента прибытия я был полностью опустошён и ещё ни разу не дал воли свое фантазии, не позволил ей повеселиться от души. Представляю, что она может нарисовать мне в таком случае. И если её вовремя не унять, потерять на мгновение контроль, то рассудок окажется замкнут в закольцованном лабиринте ужаса. Но найдя выход, которого быть не должно, покинет меня навсегда. Собственная фантазия в этом мире, очень опасный враг.

Страх – это эмоция, следствие угрозы для жизни. Страх – сигнал человеку защитить себя, остаться в живых. Но мы уже мертвы. Тогда почему мы способны бояться? Просто по старой привычке? Хотя почти всё мы здесь делаем по старой привычке. Они строят себе дома. Готовят еду. Играют музыку на вручную созданных инструментах. Всё это лишнее в этом мире. Всё это просто по старой привычке…

Наконец я оторвался от своих мыслей. На мгновение. В такие моменты будто пробуждаешься от кратковременного сна, протираешь глаза и смотришь вокруг ясным взглядом. Когда-то этот процесс вызывал во мне разочарование. В собственной голове всегда было лучше, чем в реальном мире. А здесь… Наверное, я ещё не определился.