- Ты не представляешь, он такой щедрый! И я ему очень признательна. Он помог мне попасть в труппу Императорского театра. Теперь я блистаю на главной петербургской сцене. Долг платежом красен.

- Скажи лучше, что он тебе нравится, - съехидничала Катрин.

- Да, он не дурен собой. Катрин, не надо издевок, злорадство не идет тебе. Ну ладно, я побежала, - сказала Жорж и ласточкой выпорхнула из гримерной.

Катрин осталась одна. Она оглядела примерочную комнату, которую они делили вместе с Жорж, и грустно вздохнула:

- Ну, что ж, лети навстречу стрелам Амура. А мне надо тут прибираться. Да и костюмы на завтрашний спектакль надо подготовить. Этот кружевной воротник Марии Стюарт такой капризный. Его так трудно гладить.

Катрин примерила перед зеркалом платье английской королевы, одела диадему. Приняла грациозный вид. Она вся преобразилась. Куда-то исчезли неуверенность и угловатость. Тонкие невзрачные черты лица стали вдруг выразительными и властными. Глаза гневно сверкали. В общем, из зеркала на нее смотрела величественная дама. Правда, немного бледная, но совсем недурна собой. Актриса осталась довольна своим отображением. Она улыбнулась своему отображению. Но ей тут же взгрустнулось. Катрин тяжело вздохнула, она вспомнила о своем знакомом поэте, который так глупо погиб на дуэли. «Как жаль Одоевского, - подумала Катрин, - он так мило ухаживал за мной. Даже сочинил стихи в мою честь. Он был так мил, так робок, когда назначал мне свидание. Мы ведь могли с ним пожениться и быть вместе. Я бы осталась жить в России. В Париже меня все равно никто не ждет, я сирота. А Одоевский так непростительно, так глупо погиб на дуэли. Говорят, стрелялся он совершенно из-за другой женщины, даже не ради дамы сердца своего. Как жаль, что он погиб. Ну, кто придумал эти дуэли! Дворяне всей Европы уничтожают друг друга на дуэлях, этих глупых поединках чести, а никому до этого и дела нет! Если бы я могла, я решительно бы запретила все дуэли!» – в сердцах сказала Катрин и резко отвернулась от зеркала. Ей расхотелось смотреться на себя.

Распевая себе под нос какую-то французскую песенку, Катрин принялась гладить платье. Вдруг ее внимание привлекла шкатулка, которую Жорж в спешке оставила на туалетном столике. В этой шкатулке из резного дерева Жорж хранила драгоценности и ценные бумаги. Она обычно прятала шкатулку в свой дорожный сундучок. Как она говорила, «подальше от любопытных глаз», потому что в гримерной после спектакля набивалось много народу. Настойчивые поклонники штурмовали двери французской актрисы, чтобы выразить ей свое почтение, подарить корзину цветов, вручить презент и приглашение на ужин в ресторане. Коллеги по театру, артисты труппы, музыканты, костюмерша, декоратор, осветитель, суфлер, гример – кто угодно мог зайти в гримерную.

Катрин вспомнила, что подруга говорила сегодня днем, что какой-то богатый поклонник и воздыхатель, некий граф Петровский, подарил ей бриллиантовую брошь. Украшение было фамильной драгоценностью их семьи, принадлежало его бабке и матери. Граф должен был подарить брошь своей невесте, но раздираемый страстью вручил бриллиант гордячке Жорж, которая была очень строптива, и не спешила ответить благосклонностью на его ухаживания.

Катрин просто сгорала от любопытства. Она хотела хотя бы глазком глянуть на украшение. Актриса, напрочь, позабыла об утюге. Она взяла в руки ларец и с замиранием сердца открыла его. Какого же было ее разочарование, когда она обнаружила, что в шкатулке не было драгоценностей, а лежало несколько писем. Адресованы они были «очаровательной мадемуазель Жорж от верного поклонника Павла Михайловича Дашкова». В одном из своих писем Дашков был очень настойчив. Он просил, он умолял, настаивал на том, чтобы Жорж пришла в назначенное время в отель на Невской набережной, где для нее были сняты роскошные апартаменты. «Милая, очаровательная мадемуазель Жорж, вы моя муза, повелительница моего сердца. Сегодня я жду вас в номере-люкс с видом на Неву, по адресу: Невская набережная, гостиница «Тройка», комната «15». Приходите! не пожалеете, я приготовил для вас чудный русский сувенир с камушками, чистота которых, их размер и огранка, говорят о моей великой и чистой любви к вам».

Катрин так увлеклась чтением, что совершенно забыла об утюге. Когда она взглянула на платье, то ужаснулась, белые кружева, которые были главным украшением платья, были безнадежно испорчены. Схватившись за голову, Катрин побежала за помощью к костюмерше, в надежде, что та одолжит ее новыми кружевами. В тот момент, когда Катрин в панике выбежала из гримерной, в уборную французских актрис прошмыгнула какая-то тень. Фигура была завернута в темный плащ. Это была не молодая уже дама, одетая без пышности и не по моде, но и не прислуга. Дама с опаской оглянулась по сторонам, удостоверилась, что в комнате никого нет, и принялась шарить на туалетном столике, явно что-то разыскивая. Найдя письма в ларце, женщина злорадно улыбнулась. Она засунула их в рукав и направилась к выходу. Но в эту минуту дорогу ей загородил директор театра.

- Кто вы?! Что вы тут делаете?! – грозным голосом спросил Мишин, строго глянув на незнакомку поверх очков. – Посторонним тут быть не положено.

- Я-я-я, знакомая … мадемуазель… Жорж, - пролепетала непрошеная гостья. От испуга она даже начала заикаться.

- Вы – знакомая мадемуазель Жорж? – Мишин недоверчиво посмотрел на даму.

- Да. Верней сказать, я всего лишь посредник между актрисой и неким молодым человеком, знатным дворянином, имени которого я не смею открыть. Он направил меня сюда, чтобы я передала Жорж записку.

-А-а-а, понятно, - сказал директор. – Но вы же видите, что ни мадемуазель Жорж, ни ее подруги сейчас в комнате нет. Вам лучше подождать в коридоре.

- Конечно, я так и сделаю, - покорно сказала дама и вышла из гримерной.

Когда Катрин, запыхавшись, влетела в свою комнату, ее ждал нагоняй от директора.

- Катрин, как вы могли уйти, и не запереть за собой дверь! По театру шастают неизвестные люди.

- Ой, простите меня, господин директор, я больше так не буду делать. Я выбежала к костюмерше на минуточку. Мне надо было взять у нее кое-какой реквизит для завтрашнего спектакля, - говорила извиняющимся голосом Катрин, а за спиной прятала кружева. Она не хотела, чтобы кто-нибудь стал свидетелем ее оплошности.

- Ну, понятно, - директор замахал рукой, - не надо объяснений мадемуазель Катрин. – Я вовсе не сержусь на вас. Просто я хотел сказать, что не надо оставлять гримерную открытой. В ваше отсутствие посторонний человек может войти в вашу комнату. Может так статься, что пропадут ваши вещи, украшения. Свои претензии вы потом предъявите к дирекции. Я бы не хотел в театре иметь никаких неприятностей.

- Конечно.

- Кстати, вы встретили в коридоре даму в плаще? Она ждала вас, чтобы передать записку мадемуазель Жорж.

- Даму…в плаще? Нет. Я никого не встретила в коридоре.

- Странно все это, – пробурчал себе под нос Мишин. - Мадемуазель Катрин, в ваше отсутствие эта неизвестная дама дожидалась вас здесь. Если она убежала, значит, у нее были недобрые намерения. Осмотрите комнату, все ли вещи на месте?

Катрин быстро осмотрела комнату. Туалеты Жорж и ее были на месте. На туалетном столике ничего не пропало. Тогда она заглянула под кровати. Оба дорожных сундучка были нетронутыми. Украшения Жорж лежали на дне ее сундучка в целости и сохранности. Катрин поспешила заверить директора театра, что ничто из вещей не пропало. То, что из деревянной шкатулки Жорж пропало несколько писем, Катрин не заметила. Она сильно бы удивилась, если бы ей кто сказал, что из-за пропавших листочков тисненой бумаги будет зависеть дальнейшая судьба ее подруги…

* * *

Неизвестная дама в плаще, которая проникла в театр, была компаньонкой Татьяны Капитоновны, матери офицера Болотова, за которого собиралась замуж Жорж. Даму звали Евдокией Митрофановной Лапшиной. За волевой и решительный характер и страсть к приключениям ее прозвали капитаншей. Ее муж был военным, дослужился до чина капитана артиллерии. Евдокия Митрофановна рано овдовела, детей у нее не было. С мужем они не нажили капитала. Поэтому жизнь ее могла стать серой и скучной, если бы она не стала приживалкой в доме Болотовых. Живя на чужих хлебах, так сказать из милости, капитанша старалась с лихвой отработать свой хлеб. Она была хорошей компаньонкой, предугадывая желания своей хозяйки. Евдокия Митрофановна вовремя подавала книгу, когда Татьяна Капитоновна желала почитать, укрывала ее ноги пледом в прохладные дни, сопровождала ее на модные заграничные курорты и в церковь на богослужения. И даже вместо прислуги иногда за обедом разливала чай. В общем, старалась прислужиться во всем.