Кому поклоняются лесные негры, есть ли у них свой бог? Да, бог есть, но не один, а много. Почему? Да потому, что они язычники, сохраняющие старинные африканские культы, и каждое племя, по традиции, чтит сразу нескольких богов. Высшим божеством считается Ньанкомпон, нечто всесильное и всевидящее, мудрое и доброе, справедливое и бескорыстное. Есть еще добрый и злой змей, добрый и злой крокодил, злой паук, добрый тигр и другие мифологические божества. Характерно, что парамакканы никогда не пугают своих детей злыми духами, никогда не наказывают их.

Едят лесные негры много и практически все, что растет, плавает и ползает, как сказал, улыбаясь, Альбрехт. За века, проведенные в сельве, они привыкли довольствоваться тем немногим, что было когда-то под силу добыть небольшой группе людей, бежавших с плантаций. Они великолепно знают повадки зверей и птиц, способы приготовления съедобной пищи из различных животных, кореньев, трав и листьев. Вождь утверждал даже, что меню его соплеменников гораздо богаче, чем в хорошем европейском ресторане.

Возможно, это шутка, но в том, что лесные негры не испытывают недостатка в витаминах, сомневаться не приходится — все они отличаются завидным здоровьем и практически не болеют. А в случае ранения на охоте или травмы умело используют настои различных трав и листьев. Позже мне даже продемонстрировали целебные свойства сока какого-то дерева: по приказу вождя один из негров сделал себе глубокий порез на пальце и тут же капнул на ранку сок из сорванной ветки. Кровь в мгновение запеклась, образовав небольшой шов, который уже через день должен зажить.

За разговором мы не заметили, как наступил вечер. Стало намного душнее и еще более влажно — лес и болото отдавали дневное тепло. Свет в хижинах не зажигают (хотя в некоторых я видел свечи и керосиновые лампы — одни из немногих свидетельств цивилизации, проникающей и сюда), а собираются обычно у костров подле входа. Там продолжается еще недолгая беседа, но зачастую люди сидят молча, готовя себе еду. А затем селение погружается в сон. Почти все лесные негры спят в самодельных гамаках, подвешенных в хижинах, чем-то напоминая походный лагерь древних воинов, остановившихся передохнуть.

Наутро мы вновь пошли смотреть поселение. Заглядывать в хижины без разрешения не принято, а разрешить это может только хозяин — мужчина. Но никого из них в то время уже не было дома — лесные негры славятся в Суринаме своим умением валить лес и сплавлять его плотами по самым коварным рекам, и потому их охотно берут на такого рода работы.

В поселке остались лишь старики, дети и женщины, а остальные с рассветом отчалили на своих каноэ и возвратятся поздним вечером. В субботу и воскресенье они отдыхают— возятся на участках, играют с детьми, выделывают шкуры.

Женщины сидели, поджав босые ноги, у хижин в своих обычных одеждах. Одни готовили еду, другие трепали о камень какое-то волокнистое растение. Из его нитей они ткут вручную примитивную ткань, которую вымачивают затем для придания ей определенного цвета в соке разных деревьев, настоенном на растертых до пыли цветных минералах. Краски получаются яркие, сочные, не выцветающие ни от частой стирки, ни от солнца.

Каждая семья работает только на себя — излишков не делают. Натурального обмена не существует, но охота и рыбалка — дело коллективное, в нем участвуют все взрослые мужчины. Вот так они и живут годы, века…

Лишь через несколько дней нам разрешили побывать в хижине одного из лесных негров. Она оказалась небольшой, сплошь завешанной гамаками. В самом центре ее стояли дюралевые кастрюли заводского изготовления, такие же тарелки и кружки. Ложек, вилок или ножей для еды негры не употребляют. В углу валялось несколько аккуратно зачищенных от коры кусков какого-то дерева.

Резьба по дереву — вычурная, сложная, тонкая — любимое занятие и мужчин, и женщин, и детей, едва научившихся держать нож в руках. Ею украшены лавки, комоды, посохи стариков, весла. Кустарные изделия — ритуальные маски и различные безделушки из дерева с резным рисунком — лесные негры изготовляют и на продажу. Время от времени в поселке появляется какой-нибудь ловкий перекупщик и за гроши приобретает их, чтобы затем в городе перепродать во много раз дороже, — мастерски исполненные, они пользуются большим спросом у приезжающих в страну туристов.

Так в знакомстве с жизнью и бытом лесных негров незаметно прошли четыре дня. На утро был назначен отъезд, а накануне Альбрехт устроил прощальный ужин. Не буду говорить о еде — она была не менее экзотична, чем обед в день приезда. И еще был импровизированный концерт — бурные эротические ритуальные танцы, глухой рокот тамтамов, тонкий голосок свирелей и мягкие, протяжные старинные песни не были похожи ни на что слышанное раньше. Человеческая радость и горе, голоса птиц и зверей легко угадывались в сложном полифоническом звучании инструментов, сделанных самими жителями поселка.

Провожать нас не пришел никто. Ранним утром мы вышли из хижины, где спал уставший от дневных забот вождь, а на окраине поселка нас уже поджидали старые знакомые и вновь тем же способом доставили в каноэ. Легкий толчок шеста о дно, прощальные взмахи руки — и лодка плавно входит в кустарник, надежно укрывающий островок прошлого от окружающего мира.

Но современность упрямо пробивается и сюда, а освоение сельвы, начатое правительством Суринама, безусловно, коснется этих затерянных в лесах потомков беглых рабов. Чтобы навсегда покончить с их изоляцией, бедностью и отсталостью. Молодое независимое государство полно оптимистических планов включить всех этих людей в строительство новой жизни. Сумеют ли адаптироваться, найти в ней свое место гордые и независимые лесные негры — вот в чем вопрос. А пока знакомство с ними — это путешествие в далекое прошлое. Интересное, но и печальное.

Возвращение в Парамарибо из джунглей было подобно чуду из сказки про Алису в Стране Чудес. Может быть, столица Суринама и не очень подходит для такого сравнения, в ней все же ощутимо чувствуется пульс жизни нашего времени. В городе возводятся современные дома из стекла и алюминия рядом с ветшающими деревянными виллами, небоскребы иностранных банков и корпораций, роскошные отели для богатых туристов. А в северной части столицы, где еще совсем недавно зеленели плантации кофе и цитрусовых, растет новый жилой район местной буржуазии.

История его появления — характерный штрих на портрете всей страны. Когда-то эта земля на самом берегу реки Суринам — свыше тысячи гектаров — принадлежала голландскому латифундисту, и он стриг солидные купоны с выращиваемого на ней урожая. Но постепенно земля истощалась, урожаи падали. Тогда-то он и решил выгодно распродать ее на участки под строительство домов. Цены оказались по карману лишь весьма и весьма состоятельным суринамцам. И вот теперь, спустя всего несколько лет, около сотни роскошных коттеджей из бетона, отделанных знаменитым деревом махагани, уже стоят на месте недавних плантаций.

Но прежде чем начать здесь строительство, надо было осушить близлежащие болотистые земли, провести дорогостоящие дренажные работы, дороги и коммуникации. Все это делала и проектировала фирма, принадлежащая молодому суринамцу Маршелу Мейеру. Познакомились мы случайно в аэропорту Виллемстада, столицы Кюрасао, ожидая рейс в Парамарибо.

Я заметил у него в руках какой-то проспект, изданный на английском языке в Москве, и мы разговорились. Оказалось, он летит домой из Советского Союза, где был на международном симпозиуме мелиораторов. В самолете Маршел много рассказывал о своей стране, о годах учебы в Голландии, о планах его фирмы на будущее. Вместе с ним побывали мы и в этом новом жилом районе, пока самом крупном его проекте.

— Но в сравнении с новым делом он выглядит довольно скромно, — с гордостью замечает Маршел. — Правительство заключило с нами контракт на подготовку площадки для расширения города Моэнго в районе добычи бокситов на востоке страны. Это будет второй по величине город с населением свыше ста тысяч человек, а то, что этот заказ исходит от правительства, накладывает на нас особую ответственность — мы ведь теперь независимая страна.