Ноги у Молли немного тряслись, но это было приятное волнение. Жар и пар пробирались под кожу, струи стучали по закаменевшим мышцам, разминая и расслабляя их. Хупер с блаженством подставляла под душ спину, плечи, грудь, регулируя температуру и жалея лишь, что сейчас не было ещё и рук Шерлока. Только когда Молли поймала себя на том, что ловит ртом прохладную воду, поняла, что пора заканчивать. Наскоро подсушила волосы феном, думая о том, как же зверски она проголодалась. Завернувшись в большое полотенце, Хупер вышла в комнату и уступила место Шерлоку, который успел повесить рубашку и брюки на спину стула, оставшись в одних боксерах. Впрочем, на кровати лежал открытый чемодан с чистой отглаженной одеждой.
Молли проводила глазами фигуру Холмса, скрывшегося в ванне, и внезапно вспомнила, что у детектива рана на правой ноге. Обработал ли Шерлок её, или же он вновь халатно относится к своему здоровью? Впрочем, детектив уже почти не хромал, и дело могло подождать несколько минут, пока мужчина принимал душ.
Молли поразмыслила, что же ей делать дальше. Чудовищно хотелось пить. Женщина отыскала под столиком около кровати электрический чайник, который сыщик, должно быть, пытался приспособить чёрт знает для каких целей. Открыв крышку, Молли принюхалась – ничем подозрительным оттуда не пахло, следов экспериментов не виднелось. Как только ванная освободится, надо будет немедленно поставить воду кипятиться. А пока надо позаботиться об одежде и принести аптечку. Все вещи Молли, включая бельё, остались в её номере, а бежать в одном полотенце с влажными ещё волосами по прохладному коридору у женщины не было особого желания.
Взгляд Хупер упал на раскрытый чемодан – а почему бы не набросить пока одну из рубашек Шерлока? Патологоанатом взяла в руки первую попавшуюся, задумчиво повертела материю, потирая большим пальцем пуговицу. Обычная белая пуговица, ничем не похожая на ту, что Молли нашла в башне. Как и на остальных рубашках и пиджаке. Да и что вообще её дёрнуло проверять Холмса после всего происшедшего? Хупер устыдилась своих подозрений, надела светлую рубашку вместо полотенца и отвернулась от кровати. На глаза ей попался стул с мокрыми брюками и рубашкой. Что, если… Да нет же! Рассердившись на саму себя, Молли подошла к стулу и схватила со спинки чёрную рубашку. Следовало поспешить – из ванной больше не доносился звук льющейся воды. Ну вот, на этой рубашке тоже совершенно обычные среднего размера пуговицы. В ванной послышалась возня, и Молли заспешила повесить предмет одежды на место, дабы её не заподозрили в недостойном занятии. Так заспешила, что нечаянно сбросила брюки на пол. Поднимая их, Молли скользнула взглядом по пуговицам над молнией. Верхняя отсутствовала, на её месте торчало лишь несколько нитей. Но вторая была на месте. Маленькая. Перламутровая с сиреневатым оттенком. С четырьмя дырками и тонкой окантовкой.
– Молли, и всё же мне придётся на время оставить тебя, чтобы… Молли?
Патологоанатом резко обернулась – Шерлок застыл на пороге ванной, с полотенцем на бёдрах, с каплями воды на груди и в волосах. Всё ещё сжимая в одной руке брюки, Хупер прикрыла дрожащими пальцами раскрытые губы, не сводя огромных глаз с детектива. Холмс с недоумением и любопытством воззрился на Молли, проводил взглядом большой палец, которым та тёрла место оторванной пуговицы, и спустя несколько секунд вычислений лицо его помрачнело.
– Молли… – предупреждающе начал детектив, двигаясь к женщине.
Брюки выскользнули у Молли из рук. Она инстинктивно отшатнулась назад. Шерлок тут же замер.
«Давай, скажи «я всё объясню», – билось в голове у Молли безумной птицей. – «Объясни, чёрт возьми, как пуговица с твоих штанов оказалась в башне!»
Но вместо этого Холмс отступил назад, мгновение наблюдал гримасу ужаса на лице Хупер и, когда на его окаменевшем лице застыло выражение безразличия, развернулся и стремглав выбежал из номера.
Истборн, Англия, 19**-й год.
Бледно-розовый утренний дым окутал молодые бутоны, полз по песку, путался в прошлогодней траве, оседал на крохотных слюдяных камнях. Мо зарывала растопыренные пальцы ног во влажную прохладную толщу песчинок и каменной крошки. Кромка наплывавших волн то и дело щекотала ей подошвы. Девочка не сдержала смешок, подбирая под себя одну ногу, и едва удержалась на покачнувшейся трёхногой табуретке – деревянная ножка придавила белую овальную гальку, как две капли воды похожую на птичье яйцо. Возле табуретки громоздилась целая гора разнообразных камней: и похожий на пирамиду полосатый камень, и прозрачный трёхслойный брусок, подозрительно похожий на янтарь, и круглый шар, идеально подходящий для какой-нибудь детской игры. Сокровища Мо, которые девочка усердно собирала этим утром по всему пляжу, чтобы иметь повод отлучиться из-под присмотра тётки и осмотреться в поисках товарища.
Сонное солнце просачивалось сквозь туман и пригревало левую щёку девочки. Из-за росы на распускавшихся цветах и рассеянного света воздух казался сюрреалистически розовым. Бриз приятно остужал лоб, хотя на верхней губе проступили капли пота. Мо восторженно распахнула влажные блестящие глаза и потянулась навстречу лёгкому воздушному порыву. Перед ней в квадратном отверстии открывалось нежно-голубое умиротворённое море и горько-солёная пена, словно прогоркший крем на торте. Мо подалась вперёд и погрузила пальцы в белый подоконник. Вслед за подушечками по подоконнику потянулись бледно-серые тени. Лепестки чёрного разлапистого цветка растеклись по белому подоконнику. Белая сердцевина смотрела в потолок. Рядом примостился белый фарфоровый бюст девушки, вместо одного глаза зияла чёрная дыра, из которой выползала чёрная струйка муравьев. На выцветшей белокурой голове сидела, широко раскинув бархатные крылья, чёрная бабочка-траурница. Вся композиция смотрелась странно в окружении лазоревого неба и моря, жёлтого песка и сочной зелени. Мо любовалась пейзажем сквозь отверстие над бесцветным подоконником, продолжая зарывать одну ногу в мокрый песок. Чудно́. Выглядело, будто здесь раньше находился дом, но сгорел дотла, оставив после себя только висящее в воздухе чёрно-белое окно. Или будто Мо вырвала окно из какого-то несчастного закопчённого домишки, принесла сюда и подвесила освежиться в утренних красках. Мо чрезвычайно нравилась её новая затея, однако Вирджиния Хупер отнеслась к ней скептически.
«О писателе можно сказать, что он исписался. Аналогичного термина, применимого к художнику, нет. А жаль. Должно быть, так на тебя действует болезнь. Когда поправишься, взглянешь на своё творчество по-новому».
Будь Мо в своём обычном состоянии, она бы крепко обиделась. Но сейчас художницу охватила отстранённость, граничащая с глухотой, и нездоровое веселье. Мо с самодовольным чувством рассматривала картину на мольберте перед ней, в верхней части которой зияло ровно прорезанное в бумаге прямоугольное отверстие, изображающее окно. Подоконник с фарфоровым бюстом и цветком и оконная рама оказались всего лишь очередной картиной юной художницы. Но если придвинуться поближе, то казалось, что ты и вправду прикорнул у окна прибрежной лачуги.
«Нечто невразумительное, чересчур затейливо, дыра в картине – явный перебор». Мо пропустила мимо ушей все критические замечания тётки. Гораздо больше её занимало, как заставить бабочку порхать? Чтобы она казалась объёмной, одно крыло должно быть светлее другого, но как нарисовать светло-чёрное и тёмно-белое? Серое не подойдёт, ведь у бабочки именно чёрно-белый узор. От такого впору завыть, но Мо нашла выход, осторожно «припудривая» каждое крыло меловой пылью нужного цвета. Стоило девочке, наконец, отстраниться, как траурница и впрямь захлопала крыльями, бросая еле заметные тени на подоконник. Тот, о ком Мо не хотелось думать всуе, однажды упрекнул её в однообразии сюжетов, зато похвалил за неизменное наличие червоточины.
Бледно-цикламеновая дымка стелилась по утреннему пляжу, смягчала углы скал вокруг, размазывала резкие линии в приятно нечёткие. Глаза Мо, наконец, перестали болеть, а ведь ещё совсем недавно девочке было больно скосить взгляд в сторону – глазные яблоки тут же отзывались неприятным нытьём. Левую щеку уже изрядно припекло, в горле пересохло, и Мо опустила руку к пузатой оплетённой бутылке, торчащей из песка. Холодный апельсиновый сок показался насколько вкусным, что девочка даже пролила немного на платье, так жадно она пила.
