В голове с громким «бом» ударил гонг.
Мо в счастливом ужасе распахнула глаза! Старой киноплёнкой пронеслось в голове: подростковые ключицы, бледно-розовая стройная спина и плечи в синем полумраке, только кожа и ночная тень. Морской взгляд исподлобья, мальчишечья угловатость и непосредственность. Годы, отделяющие её от детства, подтирались в памяти ластиком. Забытьё расползлось по швам, пустота отступила, разошлась рваными горелыми ошмётками, и ярко запылал образ. Её Шерли, которому от силы четырнадцать и который в беде приходит только к ней …
Подол юбки раздулся колоколом, порыв ветра швырнул в парочку пригоршню снега, и Молли восторженно ахнула, задохнулась с колотьём в груди. Руки Холмса судорожно сцепились у неё за спиной, Хупер зажмурилась, и тут на губах ей почудился ржавый привкус лежалого яблока, липкий и густой. Мо непроизвольно слизнула каплю, открыла глаза, уставаясь в низкое белое небо.
Ногти женщины до крови впились в руку детектива. Сверху, закрывая собой небо, в нескольких метрах над ними парил монстр, и с его перьев на лицо Молли капала кровь.
Истборн, Англия, 19**-й год.
То, что приводило остальных девчонок в брезгливый ужас, юную Мо пьянило.
Ник заметил это вслух, лениво развалясь на стуле в углу душной Истборнской оранжереи, захудалого и непопулярного у отдыхающих заведения. Ник забросил ногу на ногу, жирная комковатая земля с подошвы пачкала колено. Долговязый, длинноногий, в такой позе он походил на шлагбаум. В руках у мужчины был большой пухлый альбом в обложке из искусственной кожи. Каждый лист был покрыт прозрачной обложкой, чтобы пастель не осыпалась. Мо, обняв опорный столб оранжереи, ревностно следила за тем, как Ник переворачивал страницы. Первая изображала белое утро и кухонный подоконник. Струйка муравьёв сбегала с осколка фарфора. Чайная роза нежных оттенков мочила лепестки в густой заварке. На другой картине домиком лежала книга «Джейн Эйр», и по её обложке рассыпались высушенные цветы. Кирпично-красная обложка с зелёным тиснением на корешке оттеняла скрутившиеся по краям лепестки цвета слоновой кости. Из антикварного кофейника торчала чёрная свеча, и воск оставил несколько клякс на книге и развалившийся на лепестки цветах. На третьей в углу между двух облупленных стен развесилась паутина с тремя осенними листками, и в её люльке качалась анютина глазка.
Несмотря на старания художницы, от картин веяло детской наивностью – чёрные контуры и чересчур яркие цвета выдавали в авторе ребёнка. Ник пролистал их со снисходительной улыбкой, но, перевернув предпоследний лист, задержался на нём. Гладь орехового стола, освещённая ночником – ослепительное пятно света сверху и слева, остальные углы же мягко скрадывает густая тень. Сервизная чашка с отколотым фрагментом, словно выпавшим молочным зубом, сквозь который видно её светло-серую изнанку. Крупная ночная моль, ползущая над ней по стене. И в самом центре опирается боком на чашку округлый персиковый цветок неизвестного сорта. Свет на полировке разливается золотом; розовые, зелёные и алые всплески просматриваются в жёлтом абажуре ночника. Цветок на столе сослепу можно принять за небрежно скомканный шарф джазовой певицы и пролитое на стойке бренди. В ушах Ника вдруг поплыл шоколадный джаз, пыльный и устаревший, как бахромчатые крылья павлиноглазки. Несмотря на тёплые тона, было в этой разбитой чашке и ночной моли что-то упадническое, что придавало картине веса, и напрочь лишало ощущения наивной романтики
– Откуда ты берёшь сюжеты, девочка?
– Ниоткуда. Сама придумываю.
Ник подался вперёд, протянул руку и легонько тюкнул пальцем лоб Мо.
– Вот эта самая головка на этих самых плечиках придумала все картины?
Художница отмахнулась от его жеста, и Ник расхохотался. Мо нахмурилась. Ради этой встречи ей пришлось повторить ночной маршрут Шерли в обратном порядке, умирая от страха на отвесной стене. По мнению тёти Хупер, племяннице сейчас нездоровится, и она отлёживается в мансарде под домашним арестом, скорбя о своём поведении. Если Аманда Холмс, ослеплённая облегчением, только расцеловала Мо и в охапку утащила сына, то Вирджиния отнеслась к происшедшему с подозрением. Разворошенная постель, раскиданная одежда, сомнительные оправдания, да к тому же стащенная у тёти книга как назло раскрылась на странице о первой совместной ночи Мегги и какого-то Люка. Хорошо хоть, девочка успела припрятать картину с обнажённым Шерли, потратив несколько драгоценных минут перед завтраком. От вопросов старшей Хупер Мо пошла красными пятнами, и её ещё долго трясло после полученного выговора. Однако больше тёткиной взбучки девочку гложила другая вещь, ради которой она назначила встречу Нику посреди взбудораженного, как осиное гнездо, городка.
– Зачем вы толкнули Шерли отомстить Летиции?
Глядя меж сурово сдвинутых детских бровей, беглец хотел было вновь рассмеяться, но передумал. Вместо этого он откинулся обратно на стул, медленно поскрёб раздвоенный подбородок, не сводя с Мо глаз.
– Что ты сделала тому молодчику, который швырнул другой твой альбом в морскую пену? Расквасила нос до кровавых соплей, верно?
Мо прикусила язык и хмуро кивнула. Снова Ник ушёл от ответа, и грудь её по-прежнему вымораживал ужас, что Шерли, её Шерли превратился в чужого опасного подростка, который лжёт ей и прячет окровавленные руки. В душе творился бедлам после страшной вести, принесённой Амандой, но тогда поговорить с Шерли наедине не удалось (боже упаси выдать его перед взрослыми!), и в ближайшее время за ним будут следить не хуже, чем за сокровищами Тауэра. Единственный, кто теперь мог просветить Мо, что же, чёрт возьми, случилось в саду Мэйбл, – это беглец из Клинктона.
Ник ухмыльнулся и, оттолкнувшись ладонями от сидения, всплыл со стула с грацией кота, какую трудно было ожидать при его костистой фигуре. Повёл плечами в мнимо расхлябанном жесте, игриво качнулся из стороны в сторону.
– Вайолет, царство ей небесное, была девчушка с причудами. Вроде тебя. Бывало, по вечерам зароется в стёганое одеяло так, что только кончик веснушчатого носа торчит, и начнёт рассказывать мне свою любимую байку – легенду о защитном крыле. Дескать, армия белых птиц защитит её и брата от всех напастей. После смерти родителей Вайолет и Питеру пришлось туго, особенно Вайолет, ведь она старшая. Однажды к ней в комнату в особняке залетела птица – крохотная, стройная, с белым фартуком, рябыми серыми крыльями и головой, с чёрным треугольным платком на горле. Девочка всерьёз поверила, что это её горничная, недавно попавшая под автомобиль по дороге из города. С тех пор Вайолет вообразила, что её погибшие друзья преображаются в птиц и когда-нибудь дадут бой старику Хамфри. Пристрастие к опию подкрепляло в ней эту веру.
Мо обхватила ладонями круглый столб и свесилась вперед, слушая Ника. Мужчина переступал с ноги, вскидывал руки, почти пританцовывал на месте. Чёрный сюртук на нём был распахнут, рубашка небрежно расстёгнута до середины груди. В Истборне настал период гроз, и в оранжерее даже днём было сумрачно. Удушливый пьяный аромат роз и жасмина витал в углу. У ног девочки свесились тяжёлые пятнистые пасти лилий, капая сладкой слюной на землю. Напротив, за ограждением порхали пурпурные мотыльки одной-единственной чахлой орхидеи. Воображение Мо дорисовало зелёных флуоресцентных светляков, которые могли бы летать тут душной тёплой ночью, и Ника, развязно танцующего среди симфонии мотыльков.
– Я решил остаться на Обрыве в том волглом сарае, когда увидел огромный птичий скелет, в память о Вайолет, – гортанный высокий голос звучал по-своему мелодично.
– Неужели вы поверили в её сказку?
– А тебе никогда не хотелось иметь защитников, которые не позволили бы хулиганам стаптывать тебя в пыль?
- Да что толку от таких желаний.
Ника, казалось, ответ удовлетворил. Он наклонился над Мо, заправил прядку волос ей за ухо. Художница тут же уплыла из-под его руки, скрываясь за колонной.
Внезапно в другом конце теплицы послышались шорохи и голоса. Две соседки из пансионата, медуза и блёклая дама, а с ними ещё несколько женщин с мужьями и ребятишками, прошли на аллею среди грядок. Из-за непогоды посетителей в оранжерее прибавилось, чему владельцы были до смерти рады. Впрочем, долго люди там не задержались – Берта пожаловалась на одышку, пригрозила обмороком, и пришлось компании срочно уйти.
