* той, которая тогда усмехалась, уже тоже нету * читай мне еще: суккуб – это одноклассница, повтори: прошлое – дни, которые еще длятся. осмотрись * иногда так хочется получить тебя еще раз: тот же состав тех же самых генов словно не было. не прошли годы * иногда еще так хочется попробовать той пищи, пыльцы, спадающей на открытые плечи,// но не осталось даже тени яств, даже пыли * много нового – гелиевая мошкара, свежий пропан-бутан для кремации, светомузыка на надгробьях столько наработано по ведомству сна, пламени, хотя паразиты остаются формой огня * ты же будешь стариться в мегаполисах, музеях и читальнях, над которыми взойдет заря новой печати и монтажа (столь тонкие вещи много наработали, соревнуясь) * будет: другие жены развозят саночки. другие жены шепчут: тихо, лес * (а то и пройду мимо твоего дома, а то и пойду в парк вдоль реки, набрав себе хлеба для уток, застывающих на воде каплями воска) * итак: все время кажется, что снова встретимся, что еще свижусь – вечером возле часовенки храни нас господь, хранимой ветвями в опоке * мои руки, покрупневшие, наверно не отвечали бы твоему лицу наверно отвыкли, однако не масштаб шкал и не привычка, но длительность тишины удостоверяет разлуку * итак: прерванное было всего-навсего жизнью. разговор продолжается Глянец
монастырь в словацком местечке зимой, где спали знатоки энтропии, туман, незадолго до сумерек снявшийся с болот и полей, просвечивал сон их как белые клеммы. мужчина в свитере с начесом, прибившийся к нам с невысказанным изумлением или просьбой. словно жаждал щипнуть хоть малую из струн собственной крови, призвать – любовь, мейн талмуд. или уж никогда не поминать жалоб: этот глянец – кожа, им оплевал меня мир Сон о голове под жидким небом пацаны из малогабаритного автобуса, они бегут с мачете, чтобы проредить город, а девушка выходит из подземного зала, доверив отцу арфу из папиллярных линий. две тени оставляющие трансвеститы: свою и своего предыдущего воплощения, тот, кто дышит в машине скорой, мягко и медленно – будто бы брел в хлебах, постукивая в окна. ночь, в которой глаза видели далеко и глядели бы дольше – если бы не концерты, под патронажем животных, старцы, согнанные в тренировочные казармы — если бы они огляделись в этой самой реке пламени или чутья, в этой самой голове незрячей, но крепкой Исповедующий отворачивается лето сдурело от зноя – начинает, как бы шепча литанию. кирие, кирие элейсон. – дни шли широки и раздуты, как бы изнутри их разносило светом. ты стряхивала с плеч сухие травинки и стебельки, одевалась, а я собирал их, на ощупь они напоминали папиросы. вечером, встав на колени, клал их по очереди на язык как облатки. были горьковаты на вкус. ночи забегали украдкой, на мгновение, а садом текли реки из дымящегося стекла и пес облитый бензином светил нам ко сну. мы не заснули ни разу. Ожидающий вдовцов отворачивается видел, как возвращались. что ни год. шли будто в армию, будто прежде, сквозь зимние поселки – снова были в школе: пахло мастикой для полов, сортирами. вызванные тишиной или знакомым голосом. я ждал этого всегда. подозревал, что под конец они станут как прежде – когда умрет она. та, что забрала их и задержала в задумчивости. Инструменты времени год, когда ты устала рано. и год, когда стала раной, в собачьей сцепке, упряжка, тягающая в гондоле бога с метлой для керлинга или звезду породы: дивных долгожителей. женщины как квадратные овцы, лежащие у колодца: сон друзья-товарищи – вряд ли, никто не задержался. и тело — бубен из альвеол и мышц, в него били мертвые, влекомые кровью и там, куда ударяли, он съеживался. сделался эхом |
