Роман Хонет Месса Лядзинского Моим был мир Зимняя уборка мертвый есть тело, в которое бог заходит подремать. его окружает морозная ночь декабря, одевает поезд, стоящий в поле, женщины с фонариками на лбу – юркие квадраты из латуни и стекла, трясущиеся, словно у них внутри лежат семена или стрекозы. сквозь мрак разом проявляются – молитва и вой, диаконы из семинарии несут респиратор и библию. и тарелку, и ложку, и губку. им все еще невдомек – мертвый есть тело, которое уже чисто. за богом убирает земля, ее тема Поэтому ничего
позже пришла пора досвиданий. поезд, красные огоньки в последнем вагоне, вольфрам в отдаляющихся глазах, мешки листвы вдоль аллеи, может, фигуры из вздохов и беглых вод. может: значит, не было. не в тот раз как раз тогда начиналось время, бежавшее для всех, кроме тебя. и было ничто – оно было сложнее, происходя от даровитых богов, которым по плечу творить ничтожное и учить ходить, чтобы само ело навоз и банки, лежащие на разогретой соломе подворотен, метеоритные ливни ночного видения, в ту пору, в лёте пойманных псов – то, что мы освоили, что нам казалось Лилия куда-то делись мужчины из арок, со стройплощадок, блеск руки в ночном автобусе, тянущие чемоданы на колесиках гости. колкий ветер. туннелем под серыми блоками вновь влачится обвитая цепью голова, в ней пепел, муар. жили во времена, созданные ни для чего – роились над нами ангары пустоты. а любовь с лилией параолимпиады в тылу, любовь и ее зверье, бешено и покорно – не существовали, так что лишь немногие видели их, прочих нечем утешить Ковы женщина, когда с ней прощаешься, и смерть, когда тебя принимает, говорят одно и то же – тебе пора над погруженным в тишину городом и всеми детьми в этом городе, ночью становящимися стремниной лиц и голосов, только закованных в хрусталь, лед с утоптанного снега вдруг маятник птицы — твоя былая тень и комья земли, принявшей их Разговор продолжается появляешься там, где была в моих глазах – повсюду. отступившая от меня вчера, сегодня близка по-прежнему словно уснула в токе крови моей, чтоб не знал ночей без тебя * пятнадцать лет я не засыпал, чтоб не знать ночей без тебя пятнадцать лет я не засыпал, лишь бы на миг ты уснула * словно бы не коротал я своих ночей, подступавших к водке, текущей меж времен, прошедшего и ненастоящего, запутывая и отодвигая всё * читай мне: боль – сервисная книжка. читай: тело – проводник по тени * не дождалась своего дня рождения, маячащей в блике стробоскопа зимы, когда мчащиеся поезда превращались бы в голубой пламень в кустах над гнутой рекой * не ожидай меня, мы одни – приглушенный зов с того берега, но снег ли это, или твое тело посмертно вернулось, не встав на якорь, не знаю * а то летел бы на зимнее поле, на акустические экраны автобанов, и ты бежала бы рядом, заиндевевшая в колоколах и лентах — искра – сестра звезды * ты была моей кратко и просто. колли, поднимающий облако кирпичной пыли, ангел, несущий ягодку клюквы: вот сколько тебя, а ведь еще целый месяц * все это когда-то уже случилось. всему этому суждено случаться вечно * бляди везли меня на вилах погрузчика сквозь лужи машинного масла на опустевших фабриках, сквозь электроалтари над продовольственной лавкой, наготой воскресного захолустья, где побежали в парк девочка и собака, зимним вечером, давно * шепот напоминает ужа только вертикален * именно шепот о времени, когда были платформы в алом блеске заката, дети в фарфоровых сорочках, сдвигающие фонари, стаями; когда звучал окрик – мороз! —// и ласковая усмешка по поводу мороза юной женщины, ее прищуривание: время, когда любовь превзошла все на свете |
