© Д. Долинин, 2018

© ООО «Издательство К. Тублина», макет, 2018

© А. Веселов, оформление, 2018

Когда Тимофею Михалеву было чуть больше пятидесяти, он выглядел моложе своего возраста лет на двадцать. Ну, может быть, не на все двадцать, ибо был высок и тяжел телом. Все же примем эту приблизительную цифру за истину, потому что вплоть до некоторых событий именно так он сам, не замечая бега времени, виновника непременного дряхления, оценивал свою внешность, вполне, с его точки зрения, привлекательную. Однако при этом каждое утро, бреясь и глядя в зеркало, недоумевал, как же так случилось, что Мальвина его покинула.

Звали ее вообще-то Машей, но еще в провинциальном театральном училище после успешного показа отрывка из сказки про Буратино превратилась она в Мальвину. Благодаря наивности ее больших голубых глаз, тонкости прохладного бледного лица с высоким лбом и хрупкости телосложения сказочное имя пристало к ней легко и надолго. Однажды, когда ее ученье шло к концу, сорокалетний Иван Свечин, основатель и главный режиссер питерской «Свечи», заехал в Мальвинину деревню (ее собственная трактовка статуса почти миллионного города, где она жила и училась). Заехал в поисках молодых актеров.

В длинном черном плаще, подпираясь, как тростью, длинным черным зонтом, сверкая загорелой лысиной, походкой нарочито медленной, как бы стариковской, всходил он на крыльцо театрального училища. Намечался выпускной спектакль с участием целого дипломного курса, и Мальвины в том числе. Собирался Свечин ставить чеховскую «Чайку», ставить совершенно по-новому, с привлечением настоящей белой лошади, и требовалась ему молодая и прелестная Нина Заречная, которая должна была на этой лошади в начале спектакля выезжать из-за кулис. Или, думал Свечин, если лошадиный рост позволит, хорошо бы появиться ей через центральную дверь зала и проехать верхом по проходу до сцены. Мальвинина кандидатура на роль всадницы показалась Свечину подходящей. Так Мальвина оказалась в Петербурге, в труппе амбициозного, хоть и небольшого театра.

Тимофей служил в этом театре инженером по электрической части. Мальвину он впервые увидел за кулисами. Куда-то он там шел по темному коридору. Сквозь приоткрытую дверь кабинета Ивана Свечина в коридор бил звонкий солнечный луч, а в нем лениво колыхалось плотное облако свечинского табачного дыма. Вдруг за облаком возникло видение. Оно приближалось, вплывало в облако. Михалев замер. Один шаг – и видение, будто рукой ловкого художника, мгновенно нарисовалось. Тонкое девчоночье тело, но большие, высунувшиеся вперед груди, светлые пушистые волосы, голубые, огромные на бледном лице глаза, все вместе мгновенно и навсегда врезалось в сознание, подсознание, сердце и даже железы внутренней секреции. Душа и организм дружно сообщили Михалеву, что перед ним именно та женщина, которая ему нужна на всю оставшуюся долгую жизнь. Она подходила к полуоткрытой двери, заглядывала в кабинет, стучала и робко спрашивала: «К вам можно, Иван Сергеевич?» Входила.

Клюк! Дверь за ней закрылась. Иссяк солнечный звон. Остался аромат дорогого трубочного табака. Михалев стоял в темном коридоре и несколько секунд не мог двинуться с места, туго вспоминая, куда и зачем он направлялся прежде волшебного явления Мальвины. Впрочем, тогда он еще не знал, что перед ним только что мелькнула именно Мальвина.

Узнал это он позже и даже записался в тот же самый клуб, в котором Мальвину учили сидеть на коне. Когда она немного подучилась, Свечин приказал ей тренироваться в сценическом костюме – длинном, до пят, белом платье. Так Михалев был приговорен любоваться романтической всадницей, словно слетевшей с известной картины Брюллова.

Иногда, когда совпадало время лошадиных уроков, Михалев отвозил Мальвину на своих «жигулях» в клуб, а после занятий – в общежитие театральной академии. Туда временно поселил ее Свечин. Дальше нейтральных попутных разговоров о лошадиных характерах дело не шло. Любое решительное наступление казалось Михалеву неуместным. Разница в возрасте – чуть ли не тридцать лет. Страшно испугать, обидеть юную воздушную барышню. Или того страшней – оказаться в ее глазах нелепым старым козлом.

Тем временем до вдохновенного Ивана Сергеевича Свечина дошло то, о чем директор и некоторые актеры толковали ему с самого начала репетиций: никакая лошадь в их маленький зал не войдет, даже если разломать наружную стену и сделать большие двери. И за кулисами нет места, чтобы между спектаклями держать там настоящую лошадь. Тут вам не московский театр армии. Подойдет разве что пони или фалабелла. Чехов, как известно, называл свои пьесы комедиями. Но все же, все же… Романтическая Заречная верхом на маленькой лошадке, а ноги по земле волочатся! Это комично, но как-то уж слишком, догадался Свечин. Цирк, да и только. И лошадку жалко, не выдержит. Отменяем. Конные тренировки стали ненужными. Совместные поездки на «жигулях» прекратились. Теперь Михалев каждую свободную минуту проводил, наблюдая репетиции «Чайки» то из темного зала, то из-за кулис, а также слушая актерскую болтовню в гримерных и буфете. Перетирали все больше скорое возвращение после лечения за границей театральной примы Костроминой и предвкушали непременный громкий скандал, ибо первоначально именно ей, а не черт знает откуда взявшейся Мальвине предназначалась роль Заречной. Костроминой было уже за сорок, утвердилась за ней подпольная ехидно-восхищенная кличка Нержавейка, но Свечин справедливо полагал, что Нину Заречную играть должна по-настоящему молодая актриса. Никому не раскрывал он своего плана, но надеялся, что ему удастся сперва утвердить Мальвину во второй состав, чтобы выходила она на сцену с согласия Костроминой с нею в очередь. А дальше, думал он, конкуренция, рейтинги и дружественные Свечину критики расставят приоритеты по своим местам.

Но все покатило не по плану. Как позже догадался Михалев, вмешалась рука судьбы, именно его собственной судьбы, или то, что иным недоверчивым материалистам представляется простой случайностью. Причиной всему был Свечин. Несмотря на игру в солидность, оставался он в глубине души азартным мальчишкой. Любил скорость, автомобили, снегоходы. Снегоход и стал его погубителем. Врезался Свечин на большой скорости в дерево и через сутки скончался. Досрочно примчалась Нержавейка, ее назначили худруком театра. Нового постановщика для «Чайки» она не нашла, «Чайка» вслед за Свечиным скончалась. Мальвина, осмелившаяся репетировать роль, предназначенную Костроминой, стала главным врагом худрука. Закулисными стараниями примы выгнали Мальвину из общежития. Да и в самом деле, какое право имеет жить в академической общаге актриса, она ведь не студентка театральной академии. Свечин за нее просил? Мало ли что просил, нет уже Свечина. Пусть девчонка снимает квартиру, а то, что ее жалованья хватает только на кефир и пельмени, никого не касается. Не нравится? Езжай в свою деревню. Не хочешь? Скажи спасибо, что не выгнали.

И однажды утром Михалев обнаружил Мальвину в проходной служебного входа в театр. Она сидела на чемодане и плакала. Слезы с потеками туши плыли по ее белому лицу. Рядом стояла большая, туго набитая сумка. Картина эта уколола Михалева в самое сердце, и оно содрогнулось от жалости.

– Что случилось? – спросил он.

– Из общаги на хрен выперли, – всхлипнула, вскочила на ноги и гневно ткнула рукой в сторону мордатого пожилого охранника. – А этот, блин, не пускает.

Тут Михалева шарахнула радостная догадка: вот он, счастливый билет, судьба.