«В болезни есть изысканная прелесть…» В болезни есть изысканная прелесть. Наверно, эта пригоршня таблеток подействовала – тихо оглушила и помогла насущное забыть, остановиться, замолчать, не думать. Как хорошо в безмысленном покое смотреть на радужную рябь событий текущих, чтобы стать небытием, ни тени не оставив, ни следа, как след дыханья на стекле морозном. Тогда и начинает открываться другой, криволинейный, странный мир, в котором время движется по кругу, в котором нет, да и не может быть ни эволюции, ни революций. Есть только рябь, игра воды и света. Есть звонкое предчувствие прозренья. Есть только небо. В плотной синеве так сладко утопать и утонуть, так сладко раствориться без остатка – без драматических воспоминаний, без вынужденных слез, без некролога, вдовы печальной, оглушенных страхом, на произвол покинутых сирот, оставшихся без средств к существованью. Свободно оторваться от Земли и плавно, без усилия скользить по млечной колее путей воздушных. Куда открыта эта дверь вселенной, куда ведет спокойная отвага, куда… не спрашивай меня куда. Червь сомненья Вероятно, Россия остается в грязи по причине бессилья и с бездельем в связи. Где на этом просторе окружная черта? Были б горы и море, так ведь нет ни черта. Что нам римское вето? Что нам англ или галл? Символ местности этой – вечный лесоповал. Непомерность инерций здесь как раз хороша: разволнуется сердце, раззудится душа. А как хочется, чтобы было как у людей, безо всякой особой подоплеки идей. Чтобы сытно да ладно и чтоб нос в табаке. Нет, гони неоглядно на коньке-горбунке! Меж крутыми горбами, ни просвета, ни зги. И одними губами: Господи, помоги. Может, эта разруха и никчемный размах есть вместилище духа на широких крылах? Нет, и это не верно и неместный типаж. Есть, но горькая скверна или скверная блажь. Ох, сгущенные краски! Ох, крещеный народ! Этот в полной завязке тот без просыху пьет. Нет как раз сердцевины, поглядишь на просвет, вроде две половины. Нет, гармонии, нет. Да, и мне подсуропил окружной колорит. Разве мало я пропил? А еще предстоит. Видишь поле картохи? Видишь стадо гусей? Милый, в чертополохе сей разумное, сей. Но отсутствие меры, видно корм не в коня, неизбежностью веры привлекает меня. Удержаться-то нечем — только слезы да пот, не прожить человечьим, может, Божье проймет? Успокоит, поможет? Как проклятый вопрос, червь сомнения гложет. Чур меня, кровосос. Автостоп 7
1 Прообраз, данный в автостопе, есть странничество. Самый путь в автодорожном хронотопе реализуется ничуть не хуже, чем в пыли проселка и тракта, скрадывая фон, где молодая богомолка идет босая на Афон. 2 Но отсекая святость цели, безбытность – тоже только быт, реализующий в пределе лишь обращение орбит. Орбит, смыкающихся в точку, осекшихся, как ложный путь. Не покупается в рассрочку беспредпосылочная суть. 3 Пора пути. Меняй попутки, перемещаясь по земле. Дрожат рассыпанные сутки, как дождь на лобовом стекле. Дели дорогу вместе с теми, кто обкатался и привык на перегоны мерять время, и спать, загнав его в тупик. 4 Я погружаюсь в эту нишу, в разлом статических пластов, счастливый тем, что не завишу от расписанья поездов, и этой степенью свободы, надеюсь, что не поступлюсь, согласно с вывертами моды, меняя минусы на плюс. 5 Дорога, миновав распадок, идет наверх, и мне в лицо сквозь частокол лесопосадок выплескивает озерцо. Как точный кадр видеоклипа, как чистый световой объем, действительный без прототипа, формально видимого в нем. 6 За сорок верст до околотка уткнувшись в лесополосу, палатка дрогнет, словно лодка, бортами трогая росу. Но в ней самой тепло и сухо, и мир вовне едва знаком, и тишина щекочет ухо шероховатым языком. вернуться«Автостоп» – буквально: самоостановка. |
