Ему отчего-то вспомнилось, что это была уже третья машина в его жизни. Первую свою машину, старенькую «копейку», они с женой Светланой получили в качестве свадебного подарка от его отца. Вторую машину, «Фольксваген гольф», они купили «с рук» пять лет спустя, когда Азаров уже работал репортером в многотиражке. Эту машину он вспоминал с болью. Именно на ней три года назад Светлана погибла в автокатастрофе. Нелепо, как обычно и происходит в таких случаях. Рядом с дорогой мальчишки играли в футбол, мяч выкатился на дорогу, один из мальчишек в азарте игры выбежал за ним. Чтобы не сбить ребенка, Светлана направила машину на обочину. Машина упала в свежевырытый котлован. Скорая помощь прибыла слишком поздно.

Тяжелые воспоминания черным пауком вылезли из глубины памяти, тоска навалилась на него гнетущей тяжестью. После гибели Светланы в его душе образовалась огромная область пустоты, которую он ничем не мог заполнить. Был период, когда он искал утешение на дне стакана. Не найдя в этом проку, он пытался много, до изнеможения, работать, но это не спасало. Это было его незаживающей раной, и излечить ее было невозможно. Светлана навсегда унесла с собой часть его души.

Клаксон вырвал его из раздумий. Зеленый сигнал светофора уже горел, а он все стоял на перекрестке. «Так, что-то я сегодня чересчур рассеянный, – спохватился Азаров, включая передачу и нажимая педаль газа. – Похоже, сегодня не мой день. Нужно встряхнуться». Он потряс головой, действительно ощутив себя чуть бодрее. Проехав еще квартал, он свернул в знакомый широкий переулок и остановился возле дома Савельева.

Небольшой одноэтажный дом с зеленой черепичной крышей и свежевыкрашенным белым забором не имел никакой вывески, но многие в городе его знали и посещали. Савельев уже давно был известен в Ростове-на-Дону, как специалист по нетрадиционной медицине и имел в этой области определенный авторитет. А в свое время был он отменным хирургом, спас многих от неминуемой смерти. Все внезапно изменилось после его поездки в Тибет, куда он отправился с этнографической экспедицией. Вернулся он через пять лет совершенно другим человеком.

Азаров знал его с детства – учились вместе с первого класса. Сколько он его помнил, Сергей всегда был непоседой – взбалмошным, лихим и безрассудным. Его постоянно посещали несусветные идеи, а поскольку он был заводилой во всем, то всегда подбивал на их воплощение свое окружение. Остановить его было немыслимо.

Он и в пору работы хирургом, напористый и исключительно уверенный в собственных силах, брался за операции, на которые не решались более опытные, но осторожные специалисты, и проводил их безукоризненно.

Из Тибета он вернулся другим – сосредоточенным, спокойным, каким-то одухотворенным. На расспросы знакомых о его пребывании в Тибете отвечал уклончиво. Азарову сказал коротко – как-нибудь расскажу. Но пока так и не рассказал.

По приезду он не вернулся в больницу, где его ждало блестящее будущее. На расспросы знакомых о причинах ухода отвечал просто: «Потерял интерес к хирургии». Только Азарову, как лучшему другу, сказал: «Руслан, я познал одну истину: совершая порой сложнейшие манипуляции, добиваясь в них совершенства, мы даже не догадываемся, что эта сложность и есть примитивность. Мы читали в институте слова Авиценны – «Устрани причину – пройдет и болезнь» и думали, что понимаем их смысл. А на самом деле не доходили до причин. Современная медицина устранить причину болезни не способна, поскольку принимает за причину ее последствия. Лечить людей прежними методами я уже не смогу. А нынешние мои методы в больнице пока неприемлемы».

Эти неясные суждения и вообще поведение Савельева по возвращении из Тибета, Азаров поначалу воспринял как очередную его несусветную идею. Но когда Сергей открыл на дому что-то вроде центра нетрадиционной медицины, принимая своих пациентов, и по городу, а затем и за его пределами, разлетелась молва о его феноменальных способностях целителя, экстрасенса, и всякого такого прочего, Азаров понял, что это серьезно и в личности Савельева действительно произошли какие-то кардинальные перемены.

Во всяком случае, и это особенно радовало Азарова, на их дружбу это никак не повлияло. И он благодарил Бога за то, что Савельев не остался со своими идеями в Тибете. Хотя и считал его нынешнее увлечение, мягко говоря, несерьезным. Азаров рассматривал это именно как увлечение, не более того, тем более, что за свои эксперименты Савельев денег с пациентов не брал.

Азарову как-то не приходила в голову идея проанализировать, почему посетители Савельева, которых тот отказывался называть пациентами, после «исцеления» коренным образом меняли свой образ жизни. Многие из них превращались из прежних прожженных обывателей, аморальных или асоциальных элементов в одухотворенные личности – одни обращались в веру, другие становились всевозможными меценатами или волонтерами. По крайней мере, прежним никто из них не остался.

Зарабатывал же на. жизнь Савельев тем, что писал странные, опять-таки по мнению самого Азарова, книги по самоисцелению духа и тела, которые все-таки, к его удивлению, пользовались спросом. Азаров даже, предприняв неслыханные усилия, попытался прочитать одну из его книг и ничего в ней не понял. Решил больше не пробовать повторить подобное самоистязание.

«Ты не готов», – говорил ему Савельев.

А он и не спорил.

Прежде он никогда не обращался к Савельеву за помощью ни по его прежней, ни, тем более, по его нынешней медицинской специализации. В общем-то, он и от сегодняшнего своего посещения не ожидал каких-либо серьезных результатов. Просто хотелось дружеского участия.

Азаров выбрался из машины и подошел к капоту, чтобы ближе осмотреть вмятину от пережитой атаки агрессивной старушки. К его удивлению, ни единого признака повреждений на капоте не оказалось. Не обнаружил он не только вмятины, но даже царапины. Это было странным, поскольку на том злополучном перекрестке он отчетливо видел приличную вмятину. Будучи реалистом, он все же решил, что вмятина была его психологическим миражом. Этот вывод показался ему вполне убедительным.

Азаров открыл калитку и ступил на узорную цементную плитку двора. Весь двор и дом были отделаны просто, без изысков, но очень аккуратно, по-хозяйски добросовестно, учитывая при этом, что в большинстве своем все было сделано исключительно руками Савельева. Слева перед домом располагалась уютная беседка с плетеными из лозы шезлонгами, опутанная диким виноградом, справа разбита круглая клумба с набором разнообразных цветов. Эта беседка предназначалась для посетителей. Дом из красного кирпича имел два входа. Центральный также был предназначен для посетителей и вел в переднюю, рабочую часть дома, где находился так называемый рабочий кабинет Савельева. С тыльной стороны находился вход в жилую половину дома. В жилой половине Азаров бывал часто, в отличие от рабочей.

В кабинете Савельева он побывал лишь раз, когда Сергей пригласил его перед началом своей новой деятельности посмотреть свежим взглядом на свое произведение. Азаров тогда отметил, что обстановка в кабинете располагала к общению и расслабляла, что, по-видимому, и требовалось от таких помещений.

За домом находился небольшой садик из полутора десятков деревьев и уютный дворик с беседкой. В этой беседке Азаров не однажды сиживал с Савельевым по разным поводам. Азаров порой сам мечтал жить вот так же, ближе к земле, но, по крайней мере, пока, такой возможности не имел. По воле судьбы и в силу сложившихся обстоятельств он жил, чуть ли не в самой высокой точке города и это нисколько его не огорчало, особенно когда он видел из окна своей квартиры дивную панораму. Открывающийся при этом вид задвигал на задний план его мечты о жизни в частном доме.

Еще на подъезде к дому Савельева, Азаров обратил внимание, что не видит около него ни одной машины. Это было довольно странно, поскольку у Савельева в это время дня обычно было достаточно посетителей. Пока Азаров осматривал двор, из-за угла дома появился Савельев.