— Пересадка костного мозга? Звучит ужасно, — Гарри выглядит обеспокоенно.

— Ещё бы, но, может быть, у нас хотя не получится показывать это на наших лицах? — думаю, по нам всё видно.

— Всё. У кого-нибудь из вас есть аллергия на латекс? — она спрашивает, но мы молчим, и она даёт нам перчатки. — Готовы? — её весёлые светлые глаза смотрят на нас, и мы киваем, когда она входит в палату. Она заглядывает не полностью, а только просовывает голову. — Здравствуй, Ливи! Я тут привела тебе нескольких друзей, — медсестра поворачивается к нам, приглашая войти.

Моё сердце останавливается, когда я вижу её. Я думал, что девочка будет старше. Просто маленькая девочка со светлой улыбкой и капельницей в руке. Она выглядит такой хрупкой, но она заразительно смеётся, разговаривая с Дотти. Замечаю Зейна, который уже стоит со слезами на глазах. Клянусь, они с Гарри самые чувствительные в группе.

— Где твоя мама? — Дотти спрашивает её.

— Она пошла мне за шоколадом! — она взмахивает руками вверх.

— Я не думаю, что тебе не нужно много шоколада, юная леди, — Дотти дразнит её.

— Но моя мама сказала, что немножко можно, — она приподнимает подбородок с гордостью. — Кто это? — она смотрит на нас.

— Ну, это мои друзья. Это Найл, Гарри, Лиам, Зейн и Луи. Они пришли сюда, чтобы навестить тебя, — она указывает на каждого из нас, когда произносит имена.

— У вас длинные волосы. И у вас тоже, — Ливи указывает на Гарри и меня.

— У нас есть длинные волосы. У тебя тоже есть длинные волосы, — я говорю ей.

— Раньше они были длиннее, но когда я заболела, то многие выпали, — потираю своё лицо, не зная, что сказать. Это ужасно, что она так легко говорит об этом. Чем старше вы становитесь, тем сложнее принять подобный диагноз.

— Я побуду здесь с вами, пока её мама не вернётся, так ей будет более комфортно, — Дотти обращается к нам.

— Твой папа на работе? — Лиам спрашивает.

— Нет. Его здесь нет, — Ливи отвечает быстро.

— Оу, тогда чем ты хочешь заняться? — он спрашивает, ставя возле неё стул, чтобы сесть рядом с ней.

— Рисовать! — она практически кричит, и я не могу сдержать смех. Она выглядит бодрой.

— Привет! Я вернулась и купила твои любимые kit-katʼы в торговом автомате! — ещё не вижу, но сразу же узнаю этот голос. Оборачиваюсь, чтобы увидеть её. — Луи? — она также в шоке, как и я.

— Кейт?

Комментарий к 7.Она выглядит бодрой/She’s pretty cheerful.

Маленькие невинные умирающие дети - ещё одна причина, почему я ненавижу рак/лейкоз и прочие дефициты.

========== 8.Это пилюля жестокой жизни/It’s a tough pill to swallow. ==========

Kateʼs POV

Я захожу в палату Оливии, когда вижу Дотти и пять джентльменов. Понятия не имею, кто это, но все они разговаривают с моей девочкой.

— Привет! Я вернулась и купила твои любимые kit-katʼы в торговом автомате! — говорю громко, когда один из них поворачивается. — Луи? — спрашиваю. Чёрт возьми, да это парни из One Direction.

— Кейт? — он, кажется, также удивлён, как и я. Клянусь, что Зейн только что подмигнул мне, словно знает что-то, чего не знаю я.

— Ты знаешь их, мамочка? — моё внимание привлекает сладкая Оливия, или Ливи, как её называл отец, но это слишком сложно для меня, чтобы называть её так. Другие могут называть её так, но не я.

— Э-э, да, я знаю одного из них, — указываю ей на Луи. — Я познакомилась с ним в самолёте, когда летела сюда, — я мимолётно смотрю на Луи, а Зейн слегка подталкивает его, выводя из мыслей. Полагаю, Зейн уже знает обо мне.

— У него длинные волосы, — Оливия продолжает рисовать.

— О да, — смеюсь вместе со всеми в комнате.

— Ну, мне пора идти работать. Когда вы, парни, захотите посетить ещё палаты, то вы знаете, где меня найти, — Дотти похлопывает меня по плечу.

— Итак, сколько тебе лет, Оливия? — Гарри садится на край её кровати.

— Три. А тебе? — она спрашивает.

— Я старый. Мне двадцать один, — он улыбается.

— Моя мамочка старше, — люблю её трёхлетнюю честность, пока все оборачиваются ко мне, ожидая подтверждения.

— Именно так, — киваю и улыбаюсь. Чувствую себя так, словно мне шестьдесят. Двадцать три — не старость.

***

Через час Оливия устала. Она старалась не отставать от разговора, но я знаю, что она вымоталась. Ребята тоже заметили это, потому что Гарри предложил идти им дальше, и все они быстро согласились.

Я укрыла Оливию одеялом и положила рядом с ней маленькую игрушку слона, которую она назвала Хэмми, и поцеловала её. Она уже уснула, но я должна быть рядом, так что беру ещё одно больничное одеяло, укутываюсь в него и сажусь на диван с книгой.

Стук в дверь заставляет меня вздрогнуть, и я вижу лицо Луи в дверном проёме.

— Можно? — он спрашивает, и я киваю. Он тихо закрывает стеклянную дверь и входит, поправляя маску. Они неудобные, но необходимы. Иммунная система Оливии слишком слаба после трансплантации. — Так, мы встретились снова, — он садится на стул возле меня.

— Похоже, что да, — уверена, что он всё ещё удивлён, как и я. Я не думала, что мы встретимся когда-нибудь снова, и я удивлена, что мы встретились именно здесь, в больнице.

— Итак, расскажешь мне о Оливии? — Луи спрашивает, немного нервничая. Делаю глубокий вдох, мне не нравится говорить людям о Оливии, как о больной. Окружающим становится сразу же жалко её, что я ненавижу.

— Полагаю, ты имел в виду не узнать, какой её любимый цвет? — он кивает головой. Вот почему я не говорю окружающим, что она больна. Они всегда начинают относится к ней по-другому, когда узнают. — Ну, она больна. У неё рак, а в частности, нейробластома, — смотрю на него, это грустно, но я продолжаю свой рассказ. — Примерно через семь месяцев после того, как Джеймс умер, я жила вместе с родителями и Оливией. Как-то она проснулась днём и просто плакала. Я не знала, что делать, поэтому предположила, что у неё режутся зубы. Я дала ей слабое обезболивающее, и она заснула. Когда она проснулась снова, то ей было всё ещё не хорошо. Когда моя мама вернулась с работы, всё становилось только хуже. На следующее утро, когда я готовила Оливии завтрак, она стояла в это время в столовой, и она просто упала. Я поднимала её, но она падала. Снова и снова. Она пошла в восемь месяцев, так что я была в ужасе, — делаю паузу, вытирая первые слёзы. Я могу практически легко говорить о смерти Джеймса, но когда речь идёт о болезни Оливии, всё становится сложнее.

— И что тогда? — Луи прерывает мои мысли.

— Я попросила маму приехать, и мы повезли её в приёмное отделение. Как только мы приехали, у неё пошла кровь. Они поставили ей капельницу, от лекарств она становилась сонной, так что они воспользовались этим и сделали МРТ. Это было хуже, чем когда я узнала, что Джеймс умер. Это худший кошмар матерей. Мой ребёнок был болен, и я не могу ничего с эти поделать, я не могла помочь ей. На следующей день ко мне подошёл врач с целой командой других врачей и медсестёр, я знала, что это не хорошо. Он сказал мне сесть, он был не очень вежлив, я говорила, чтобы он просто сказал мне, что с Оливией, на что он ответил, что у моей девочки опухоль вдоль всего спинного мозга. Вот почему она не могла ходить. Они хотели назначить операцию на следующее утро, но из-за того, что опухоль была слишком большая и её много, они сказали, что не смогут удалить её полностью. Они говорили так спокойно о том, что рак часто проявляется в её возрасте. Они дали ей 30% на выживание после операции, так что после неё у нас был окончательный диагноз: нейробластома и сразу же начали химиотерапию. Каждую неделю с течение четырёх месяцев, а позже было ещё и облучение, но этот рак является агрессивным, и они не могли остановить его дальнейшее распространение.

— Именно поэтому вы здесь? — Луи спрашивает.

— Врачи в США сказали, что исчерпали все их возможные ресурсы. Они продолжали комбинировать лечение, но опухоль продолжала расти на том же месте, которую с помощью операции они бы не смогли достать. Когда они пытались в очередной раз во время операции, то рак только распространился. Нам нашли донора для пересадки костного мозга здесь, в Лондоне, так что я ухватилась за этот шанс, пытаясь помочь ей.