Когда за последним пациентом закрывается дверь – с облегчением выдыхаю. Завтра будет легче, так всегда бывает. А пока я наощупь бреду в опустевший тренажерный зал. Физические нагрузки здорово успокаивают. Когда ты выжимаешь пару сотен килограмм – тут уж не до посторонних мыслей. Возможно поэтому я и пристрастился к качалке. Сегодня день ног.

– Привет, Степ. Что-то тебя совсем не видно.

Оборачиваюсь на звук, протягиваю ладонь. Тимур – один из наших самых опытных инструкторов. Плюс тренер по борьбе.

– А ты почему здесь? – удивляюсь я. Мои часы подсказывают, что рабочий день Тима уже давно окончен.

– Тебя буду страховать. Вот какого хрена ты вчера устроил?

Так-так, это намек на то, что я жал без страхующего. Они там что, камеры просматривают? Весело.

– Размялся немного.

– Без страховки!

– Да брось, мамочка. У нас отличные страховочные упоры, – парировал я, добавляя вес.

– Ага… Я вчера как раз просматривал видео, как один придурок чуть не убился, понадеявшись на них, – голос Тимура окрасился кислыми нотками скептицизма.

– Да ладно. Кончай, Тим… Я жал без замков на грифе. Если бы что-то пошло не так, я бы просто сбросил блины.

– И то хлеб, – выдохнул Тим.

– Не учи папку жить. Давай… проваливай! Небось, девицы заждались уже.

– Какие еще девицы?

– Которые приходят на тебя пооблизываться, – хохотнул я. Это, и правда, забавно. Охочих добраться до тела Тимура было хоть отбавляй. Для здешних мужиков эта тема стала поводом для многочисленных шуточек. Взрослых дядек хлебом не корми – дай только поржать.

– И ты – Брут! – фыркнул Тим.

– Ну, вот еще… Тебе просто завидуют. Гордись! – пропыхтел я, разминаясь.

– Ага…

Разговаривать, выполняя силовые упражнения, довольно непросто. Поэтому очень скоро наша беседа сошла на нет, и в зале установилась тишина, которую разбавляли редкий звон снарядов да рваные жадные вдохи. Ошибочно полагать, что для поддержания формы в зале нужно пыхтеть часами. При грамотно составленной программе тренировок и правильно подобранном питании – лично мне достаточно двух-трех полуторачасовых тренировок в неделю. Вот и на этот раз уложился за час. Быстрый душ, раздевалка – и здравствуй, июльская жара.

Если верить часам, на улице ночь. Моя же ночь – круглосуточна и круглогодична. Уже привык. И горечи не испытываю. Моя темнота совсем другая на вкус.

По улице перемещаюсь при помощи трости. Была мысль завести собаку-поводыря, но… Я не хотел ни к кому привязываться. Это было бы лишне. Триста шагов прямо, двадцать влево. Осторожно, ступенька, дорога, и снова бордюр, между домами по вытоптанной дорожке к родной шестнадцатиэтажке.

Раздеться догола, лечь на прохладные простыни и, поддавшись искушению, которое сжирало на протяжении всего вечера, позволить себе… её. Снимаю блоки и задыхаюсь! Тону в черной, клейкой тоске. Захлебываюсь в потоках её слез. Сжимаюсь от острого болезненного чувства собственной ненужности. Таня…

Злюсь. В первую очередь на себя. За то, что так и не научилась отстраняться. Не свыклась, не смогла… Боль скручивает, рисует замысловатые узоры на моей исполосованной душе, заштриховывает старые шрамы, чтобы поверх них нанести свежие. Ведь, несмотря на то, что свободного места давно уже нет – моей агонии нужен простор.

В который раз руки тянутся к телефону. Ненавижу… ненавижу себя за это. Я чертова мазохистка. Или это не я? Что, если меня в принципе нет? Разве я могу быть такой?

Сжимая трубку в ладони, подхожу к зеркалу. Мне жизненно важно увидеть, что от меня прежней еще хоть что-то осталось. Вскидываю взгляд. Все еще красивая. Идеально вылепленные скулы – мой главный козырь. Как и светящаяся гладкая кожа. Иногда меня спрашивают о том, каким чудодейственным средствам я обязана своей красоте. Я смеюсь и отвечаю – слезам. Поверьте, я ни капельки не шучу. Идеальное увлажнение. Правда…

Касаюсь пальцами зеркала. Веду по губам и вверх… Вглядываюсь в отражение собственных глаз в надежде отыскать там что-то от той беззаботной девочки, которой была когда-то – и не нахожу. Ту девочку двадцать лет умерщвляли. Двадцать чертовых лет…

Жадно хватаю воздух и снова нажимаю на иконку Инстаграм. Я давно уже в курсе того, что мой муж мне изменяет. Меняются только лица… На этот раз молоденькая совсем. Симпатичная, но не более. Видимо, на каком-то этапе молодость любовницы вышла для Сашки на первый план. Может быть, он так самоутверждается и бежит от мысли о предстоящей старости? Господи… Какая нелепость, зачем я его оправдываю?!

Ноги не держат. Сажусь на кровать. То самое фото просмотрели уже несколько сотен человек. И я принимаюсь гадать, сколько просмотров приходится на членов нашей семьи. На меня, на сыновей, на сестер моего мужа… О, последние о нем знают все! У Саши с сестрами прекрасные, доверительные отношения. Впрочем, как и у меня. Только я далеко не сразу поняла, что при любом нашем конфликте с мужем брат для них останется братом, а я… Я, как всегда, останусь у разбитого корыта. Меня воспринимали всерьез ровно до того момента, пока я оставалась покладистой. Во всех остальных случаях – меня в лучшем случае игнорировали.

Я выключила телефон и подошла к окну. Слепо уставилась вдаль, но перед глазами все равно стояла фотография той девушки… Явно беременной любовницы моего мужа. Смешно… И больно одновременно. Меня душит истерика. Почему именно сейчас, господи? В двадцатилетний юбилей нашей свадьбы? Это такая насмешка? Или знак? Или… К черту.

Он даже меня не поздравил. Хотя… Разве в подарках дело? Отнюдь. Все дело в том, что для Саши прошедшие двадцать лет ни черта не значили. Все мои жертвы, все мои компромиссы… по большому счету были совершенно напрасны. А ведь я действительно верила, что с возрастом он остепенится. Поймет, как отчаянно сильно его люблю! И, наконец, оценит по достоинству… Разве можно быть такой непроходимой дурой?

Залетела в шестнадцать. Об аборте не допускала и мысли. Как я могла убить ребенка того, кого так сильно любила? Я не смогла. Все последующие годы измены мужа оправдывались тем, что, женив на себе девятнадцатилетнего парня, я не дала ему нагуляться. А значит, во всем происходящем виновата была исключительно я сама. Сколько раз я слышала эту извращенную истину? Не от него, нет! От свекрови, сестер, друзей… Не сосчитать. И я действительно винила себя – вот, что страшно! Изменял он, а винила себя. Теперь поумнела. Да только поздно, наверное. Мне тридцать семь. За плечами двадцать лет брака и мучительной боли. В какой-то момент я с ней даже сроднилась, стала ее рабой…

Сашка сказал, что задержится на работе, что у них очередной план-перехват, господи… Сколько этих планов я повидала за свою жизнь! Если бы полиция в действительности выполняла хотя бы их десятипроцентную норму, наши тюрьмы бы опустели. Все ложь…

Я всхлипнула и в страхе закрыла ладонью рот. Мальчики уже выросли, у каждого из них своя жизнь, но я все равно боюсь разрушиться у них на глазах. Мой старший – довольно успешный спортсмен, гоняет в футбол, живет отдельно и зарабатывает побольше нас с Сашей. Младший… младший сегодня сдал последний школьный экзамен. Он решил пойти по стопам отца. За ним уже закрепили местечко на юридическом факультете престижного вуза. Мои птенчики выпорхнули из гнезда, а я осталась наедине со своим мучительным одиночеством. Мне больше не на что было отвлечься. Я уже не требовалась им, как раньше. Я не могла их даже обнять. Мне вообще стало не к кому прислониться…

Телефон молчал. «План-перехват» затягивался. И моя агония тоже. Слезы лились, и я их зло стряхивала. Секунды тянулись жвачкой. Мне было тридцать семь, но порой мне казалось, что моя жизнь проходит в совершенно ином времяисчислении. Вполне возможно, мне уже сотни лет или даже, может быть, тысячи… Я чувствовала себя древней, как мир, старухой.

Чтобы отвлечься, попыталась вспомнить что-то светлое. Ведь было же мне когда-то хорошо? Наверняка было… Когда Данька родился, или Демид. Я испытала колоссальное, невозможное счастье. И после все радостные моменты моей жизни были связаны с успехами сыновей. Вот и все. Ничего личного. Персонального. Моего…