Красная шапочка валяется у самой двери, и Луи не останавливается, наклоняется на ходу и подцепляет её пальцами. Дверь хлопает за спиной, и в кромешной темноте ускоренным шагом Томлинсон спускается.

Уже на улице в приоткрытое окно второго этажа ветер доносит до него рыдания, выворачивающие мальчика наизнанку, и он зажмуривается, впивается ногтями в ладони. Он пережил это, пережил.

Голова раскалывается от боли, зигзагом трещин расплывается мигрень по затылочной части, а в груди отвратительный ком раскаяния и растущая тьма. Ноги бредут по улице в сторону клубящихся сумерек, туда, откуда Луи пришёл, но он не чувствует, что управляет своим телом.

Сознание осталось в маминой библиотеке, в теле девятнадцатилетнего мальчика, чей мир сегодня был разорван в клочья, и сейчас, истекая кровью на полу, доживает свои последние секунды. Луи там, в эпицентре этой боли, на грани между безумием и холоднокровием.

Тьма принимает в свои объятия, гладит, ласкает, пока Луи проходит этот участок улицы. Она забивается в нос, наполняет рот сладостью, и лёгкие сокращаются сильнее, учащая дыхание.

Выныривает Луи в ту же ночь, которую покинул. Холод осени и чуть заметное свечение неба, напоминающее о том, что космическое соседство не закончено, комета ещё здесь. Но непоправимое свершилось, и он торопится забраться в выстуженную за несколько часов машину, чтобы отправиться домой. Туда, где его ждёт лекарство.

Ждёт Гарри.

ﻩﻩﻩ

Смыть с себя прошлое — единственное внятное желание. Оно зудит под кожей, чешется.

Дверь снова скрипит, и улыбающийся Зейн оказывается в прихожей раньше остальных. Луи стаскивает с волос шапку и бросает её на пол, безжалостно наступает. Он хотел бы сжечь эту одежду после всего.

— Эй, Луи, что произошло? — встревоженно спрашивает он и взглядом скользит по расцарапанным рукам. — Ты в порядке?

— Спасибо, что побыли с ним, — запыхавшимся голосом говорит он. — Теперь вам пора.

Из комнаты слышится лёгкое шуршание колёс кресла Хорана, и Луи спешит укрыться в ванной комнате, но Зейн сжимает запястье рукой, останавливает.

— Что случилось?

— Уходите! — взрывается Томлинсон.

Завтра придётся извиняться, выдумывать достойную причину своей грубости, но сейчас Луи кажется, будто не существует больше ничего, кроме этого момента, запаха разрушенной жизни на его одежде и тяжёлой усталости глубоко в костях.

С громким хлопком двери он запирается в ванной, включает настолько горячую воду, насколько может выдержать его тело, и трёт мочалкой до горящей красноты. Капли текут по лицу, и Луи надеется, что с проточной водой перемешались слёзы. Луи очень надеется на облегчение. Но его не наступает.

В груди распирает ужасом содеянного, и запоздалая паника от всего произошедшего накрывает с головой, выбивая кислород из лёгких. Всё, что остаётся — беззвучно кричать в серый кафель стены.

— Лу, — тихо зовёт Гарри из-за двери.

Голос напуганный, и, когда Луи выключает воду, в квартире за дверью не слышно ничего, кроме хриплого дыхания. Парни ушли.

Щелчок, и Луи выходит в прихожую, выпускает из тёмной комнатки облако пара. Оно медленно растворяется в затхлом воздухе их квартиры, теряет очертания. Луи кажется, что именно так он потерял себя сегодня ночью.

— Идём, — Гарри берёт его за руку и тянет в спальню.

Бельё на их старой кровати свежее, а пальцы Гарри нежные, когда он заботливо стирает влагу с плеч Луи полотенцем. Он накрывает его обнажённое тело, думая, что тот дрожит от холода, но Томлинсон отбрасывает одеяло прочь.

— Займись со мной сексом, — просит он.

Покладистый кивок, и Гарри подаётся вперёд, накрывает любимые жёсткие губы своими.

В этот раз всё наоборот: Луи жмётся ближе, открывает рот, просительно скулит в поцелуй. Он ловит тонкую кисть Гарри, прижимает хрупкие пальцы к своему прессу.

— Позаботишься обо мне? — спрашивает Луи.

Ему не нужно уточнять, Гарри всегда понимает с полуслова, толкает его в плечо, и Луи благодарно откидывается на подушку. Внутри него слишком много тоски.

— Ты никогда не позволял.

— Сейчас мне это нужно.

Пальцы Гарри дрожат, когда он согревает в них прозрачную смазку, и неопытные неуверенные движения доставляют боль, но она другая. Освобождающая.

Луи прогибается в спине, когда Гарри проникает в его тело влажным скользким пальцем, мягко поглаживая внутреннюю сторону бедра другой рукой. Их губы соприкасаются, и Луи чувствует, как Вселенная поощряет его, прощает совершённые грехи одной робкой улыбкой Стайлса.

— Я люблю тебя, — шепчет Луи в любимый рот, пробует на вкус нежное дыхание Гарри. — Я бы сделал что угодно для тебя.

Боль отступает, тугой комок эмоций, застрявший в груди за рёбрами, ослабевает, и Луи может дышать. С облегчением и свободой, понимая, что всё плохое осталось позади. Гарри растягивает его медленно, любовно, доставляя своей неуверенной рукой новое, неведомое прежде наслаждение.

И прошлое остаётся позади. Теперь, наконец, никаких сомнений и ожиданий: всё уже сделано. Луи надеется, что сможет двигаться вперёд, оставив кошмары и тьму.

Гарри твёрдый, и, когда он проникает в тело, Луи зажимается, в груди в последний раз колет паника, но ласковые пальцы касаются лица: ведут по ресницам, губам, нежно стирают слёзы со щёк. Плавный толчок выбивает грудной стон изо рта Луи, и луч солнца проходит сквозь мутное стекло окна, золотит кожу.

Воздух перестаёт потрескивать электричеством, и Луи интуитивно чувствует, что комета покинула магнитное поле Земли, унеслась в далёкий пустой космос, чтобы спустя сотни лет столкнуться с безжизненной планетой, разбиваясь на куски, или быть затянутой в чёрную дыру.

Её смерть не волнует Луи, важно лишь то, что на своём ярком хвосте из частиц космического мусора она унесла прочь ту давнюю ночь, что случилась сегодня. Оно было, и оно прошло.

И пока Гарри двигается внутри его тела, сливается с ним воедино, а зелёные глаза горят наслаждением и обожанием, и Луи чувствует, что всё сделал правильно.

Иногда, чтобы стать тем, кем требуется стать, нужно сломаться.