— Решил устроить мне шоу, детка?
Злость и ненависть к человеку, захватившему его дом возвращаются толчками. Несмотря на усталость и боль, голос звучит игриво, и скулы преступника едва заметно розовеют. Гарри может дать себе пять, потому что даже в таком плачевном состоянии остаётся прекрасным актёром - Луи действительно смущается. Потеря инициативы бьёт его больнее, чем та дурацкая китайская ваза, и Стайлс намерен использовать это против него.
— Завали, — рычит преступник и пинает сидящего на полу Гарри.
Это больно. Парень стискивает зубы, оставляет заигрывания на кончике языка, приберегая для следующего раза. Следующего неудачного побега, может быть.
Несмотря на замечания хозяина дома, преступник сбрасывает грязные вещи с себя по одной, пока не остаётся совершенно голым. Гарри, чуть раскрыв от неожиданности рот, наблюдает за гибким мужским телом. Стайлс хочет засвистеть и сказать что-нибудь похабное ещё раз, но вовремя ловит уничтожающий взгляд и позволяет Луи в полной тишине войти в душ.
Мутное стекло запотевает, покрывается каплями. За ними почти невозможно разглядеть фигуру преступника, но Гарри ловит себя на том, что пытается. Поджимает губы, недовольный собой. Он заставляет себя смотреть на что угодно, кроме размытого силуэта в душевой, но взгляд, ищущий и пугливый, вновь и вновь возвращается к стеклу. Интерес лёгкой искоркой вспыхивает внутри, тут же потушенный холодом и болью.
Всю неловкость ситуации он осознаёт чуть позже, когда преступник оборачивает его полотенце вокруг мокрых бёдер и выходит из душа. Он не вытирается, позволяет каплям стекать по спине и впитываться в край махровой ткани на пояснице, а Гарри просто смотрит снизу вверх, не в силах вымолвить ни слова.
Чувство неправильности происходящего встряхивает, словно крепкий кофе, и также сильно горчит на языке, заставляя морщиться и кривиться. Гарри потупляет глаза в пол и прячет розовеющее на щеках смущение за мокрыми падающими на лицо волосами.
Ожидание, что преступник, наконец, развяжет его, не оправдывается. Луи даже не удостаивает его взглядом, переступает через длинные ноги и выходит прочь. Только спустя несколько минут, когда пар от горячей воды в комнате, а туман от возбуждения в голове рассеиваются, до Гарри доходит весь ужас его положения.
Луи оставит его так на ночь.
Наказание кажется на редкость жестоким. После нескольких часов, проведённых в собственной ванной, Гарри чувствует себя слабым и измученным. Если бы Луи предложил ему выбор: быть избитым или провести ещё хоть одну минуту здесь, Стайлс без сомнения выбрал бы первый вариант.
Руки отекли и занемели, привязанные к металлической трубе, а липкая грязная одежда давно высохла, но неприятно липнет к телу и пахнет отвратительно. Волосы падают на лицо, Гарри всё не может стряхнуть их, они продолжают щекотать нос и щёки. Всё его тело дрожит от холода и дискомфорта, а яркая лампочка под потолком режет глаза острым стеклом.
Гарри закрывает их, надеясь спастись от убийственного света, но добивается лишь того, что всё внимание концентрируется на обжигающе холодной плитке пола под ним. Сознание медленно рассеивается в пространстве, в красных кругах под закрытыми веками, но тьма всё не приходит, не забирает в свои благословляющие, дарящие беспамятство объятия.
Нежные прохладные пальцы касаются горящей в лихорадке щеки, ведут вниз, ласкают нижнюю губу подушечкой большого пальца. Стон, сорвавшийся с губ Гарри, хриплый и болезненный, но даже сквозь полузабытье он чувствует сладость этих прикосновений.
Ресницы дрожат, не желая вновь чувствовать силу света лампы, но Стайлс всё же открывает глаза и фокусируется на лице Луи, так близко к его лицу. Преступник убирает мешающие пряди за ухо, а его взгляд полон сострадания и странной, прячущейся где-то глубоко, нежности. Гарри хочет избить его, привязать здесь же, этим же бинтом. Хочет заставить его пройти сквозь всю боль и весь страх, через которые проходит сам с той секунды, когда встретился впервые со взглядом полным электрического напряжения.
Вместо этого он утыкается носом в ключицу Луи, как только оказывается отвязанным. Собственные руки не слушаются, дрожат, когда он опускает их на плечи преступника, умоляюще сжимает ткань пальцами, а Луи извиняется - оставляет нежный поцелуй на его виске, там где можно почувствовать пульсацию крови.
Какое-то время они сидят в тишине, Гарри стискивает мягкий хлопок одной из своих футболок, надетой на Луи; вдыхает его аромат, перемешанный с запахом своего кондиционера для белья. Руки парня нежные, заботливые, когда он мягко массирует пострадавшие запястья.
Никакого отвращения, желания отпихнуть. Прикосновения согревают, остаются тлеть на холодной коже лёгким летним солнцем, и Гарри хочет, чтобы Луи никогда не останавливался. Хотя разум продолжает настойчиво твердить о том, что он опасный преступник, Стайлс не может сопротивляться этой обманывающей нежности. После всех испытаний ему как никогда требуется забота, и он готов принять её от кого угодно.
— Идём, детка, — шепчет Луи. — Я уложу тебя в постель.
Ноги дрожат, когда Гарри пытается подняться с помощью преступника, но сильные руки последнего прижимают его измученное тело к себе, помогая, поддерживая, и больше всего на свете хочется поверить.
Но у Луи всё ещё есть пистолет.
========== Часть 5 ==========
Комментарий к
К чёрту пятницы!
Не чувствуя собственных конечностей, онемевших и замёрзших, Гарри выбирается из ванной комнаты с помощью Луи. Там, где кожа соприкасается с кожей преступника жжёт, но парень списывает всё на воспалённый произошедшим разум.
Слишком слабый для злости, Стайлс позволяет довести себя до двери в спальню. Кровать манит белизной чистого белья, а примятые складки указывают на то, что Луи спал в ней, пока Гарри мёрз на твёрдом кафельном полу. Отсутствие раздражения не удивляет, сил едва хватает чтобы стоять на ногах. Недоумение вызывает скорее желание лечь туда, где ещё чувствуется тепло преступника. Затворнический образ жизни играет с Гарри злую шутку.
— Я должен сначала помыться, — уверенно говорит он.
— Не глупи, ты стоять прямо не можешь, — Луи раздражённо закатывает глаза, но это даже мило, особенно когда его пальцы уверенно сжимаются вокруг локтя Гарри, даря странную чужеродную уверенность.
— Может быть ты привык спать в грязи? Я - нет, — язвит Стайлс скорее по привычке, чем со злостью, и преступник лишь недовольно выдыхает и усаживает его в ближайшее кресло.
— Ты сам виноват в том, что покрыт грязью, — произносит он, уходя в ванную. Оттуда слышится шум воды и приглушённый расстоянием голос. — Знаешь, я вообще не должен возиться с тобой. Пустил бы тебе пулю в лоб и всё.
Стайлс лишь усмехается, откидывает голову назад, а в ней усталость, перемешанная с горечью от невозможности взять под контроль собственную жизнь, а так же лёгкое, словно облако, невесомое чувство облегчения. Не ясно относится ли оно к провалу попытки побега или к тому, что преступник, несмотря на все сложности и подкидываемые Гарри проблемы, так и не привёл угрозу в действие.
— Идём, принцесса, я помогу тебе смыть с себя грязь.
— Не называй меня так, — огрызается Стайлс, но руку подаёт.
Она так привычно ложится в ладонь Луи, и нет холодного ужаса, как вчера, при первой их встрече, только много усталости, тянущей свинцовой тяжестью вниз, в беспамятство. Она тушит раздражение и злость. Не позволяет в обиде на несправедливость ситуации наговорить Луи гадостей, упрямо вздёрнуть подбородок и отвернуться, всем своим видом показывая нежелание общаться с преступником после наказания за побег. Слишком жестокого для изнеженного Стайлса.
Но ноги предательски подгибаются, а зубы стучат друг об дружку от стужи, пронизывающей насквозь, леденящей кости, и Гарри надеется, что это ощущение не останется с ним до конца жизни. Потому что обжигающий холод, что пробрался под кожу за несколько часов в ванной, медленно грызёт душу, меняет изнутри.
