Ясные, отчётливые шаги за спиной.

— Дональд.

Знакомый шёпот успокоил биение сердца. Парень резко обернулся, не скрывая облегчённую улыбку, которая так и осталась на его лице, когда в шею вонзилась тонкая игла. А в нос ударил запах цветов.

Он попытался отмахнуться, закричать, сделать хоть что-то, но тело предало его — безвольно рухнуло на землю, не слушаясь вопящего разума.

— Ты сам виноват: не нужно причинять боль другим людям, Дон. Всё возвращается. Каждый твой поступок.

В глазах потемнело, а голова раскалывалась от удара об асфальт. Его тащили в сторону от дороги, к тем деревьям, в которых он пытался разглядеть преследователя. Он вопил от бессилия, он звал на помощь, но его губы не шевелились, лишь тёмные зрачки, покрытые пеленой ужаса, бегающие из стороны в сторону, выдавали в нём живого человека.

— Ты не можешь двигаться, но ты будешь чувствовать всё. Это кропотливая работа, поэтому тебе придётся потерпеть: у меня не получится сделать всё быстро. Но мы ведь никуда не торопимся, правда, Дональд?

Он слышал тяжёлое дыхание над собой, когда его уложили на спину, а в голове пульсировала только одна мысль.

«Только бы это закончилось побыстрее. Побыстрее.»

Желанию Дональда не было дано исполниться. Он понял это, когда почувствовал холодную сталь, ласково прикоснувшуюся к виску, аккуратно, будто заботливо разрезающую его кожу от виска и ниже, к подбородку, когда почувствовал разрывающую изнутри боль.

Но тело оставалось неподвижным.

— За плохие поступки мы должны понести наказание.

Гарри посмотрел в зеркало и провёл пальцами по заживающим синякам, которые покрывали всё его лицо. Коридор заполнялся школьниками, но среди всего шума он чётко услышал шёпот. Имя.

— Дональд. Его звали Дональд. Вы слышали, что с ним случилось?

Сердце пропустило пару ударов, а губы сжались в тонкую линию — боль от ударов вспоминалась очень ярко. Гарри оглянулся и подошёл чуть ближе к группе ребят, которые обсуждали новость с тревогой на лицах. Его взгляд тут же упал на газету, которую судорожно сжимал в руках один их парней.

«Зверское убийство. Изуродованное тело школьника нашли в десяти метрах от дома…»

— У него не было лица.

— Что значит «не было лица»?

— Его отрезали. Убийца срезал лицо с его черепа, опознать удалось…

Гарри больше не слышал разговора. Не мог. Кровь в ушах стучала оглушительно, ноги приросли к полу, лишая возможности убежать, спрятаться ото всех, а лёгкие заполнил ужас, безжалостно отбирая дыхание.

Это его вина.

***

Гарри не знает наверняка, где заканчивается его путь. Он поймёт лишь тогда, когда окажется на месте. В той точке, где он будет свободен, где он сможет оглянуться по сторонам и выбрать любое из направлений лишь по велению сердца, а не с оглядкой на необходимость бежать и прятаться.

Эта школа — всего лишь остановка в его затянувшейся гонке со смертью. Передышка. Люди вокруг — не более чем картонные декорации к проходной сцене, которая служит плавным переходом от интересной завязки к шикарному душевыворачивающему концу спектакля о жизни Гарри Стайлса.

Гарри осознаёт это и старается держаться подальше от одноклассников, не привлекать к себе внимания. Старается уберечь окружающих его на данном этапе людей от разрушения. Но, видимо, что-то в его глазах, некая жажда выбраться из-подо льда одиночества, жажда быть рядом с кем-то, жажда что-то значить, ярко горит, не оставляя шанса быть незамеченным.

Поэтому он испытывает вихрь противоположных эмоций, когда нападающий футбольной команды Найл Хоран садится за его самый дальний, забитый в угол столовой столик и тянет руку над подносами с едой.

— Найл, — произносит он без улыбки или смеха, но в глазах нет злости. Дружелюбие и интерес.

Гарри колеблется лишь секунду. Здравый смысл образно бьёт его по щекам, оставляя красные полосы реального румянца, но сердце заходится хаотичным стуком от одной мысли, что блондин может стать другом. Другом.

— Я — Гарри, — тихо произносит он и выдёргивает руку раньше, чем Найл успевает отпустить сам.

Он опускает глаза на потрескавшийся пластиковый столик, ругая себя за слабость. Он должен оттолкнуть парня перед ним. Какими бы ни были мотивы Хорана, каким бы классным другом он ни оказался в перспективе, Гарри должен сделать всё, чтобы отвадить его. Иначе однажды тот станет классным мёртвым другом.

— Уже месяц прошёл, а ты так и не прибился ни к одной компании. У тебя боязнь людей или что? Иногда я смотрю на тебя, и ты выглядишь чертовски одиноким, — произносит Хоран, а Гарри лишь давится воздухом.

Честно и прямо, без обиняков и страха быть непонятым. Стайлс поднимает взгляд и смотрит с восхищением на человека напротив. Он тоже наблюдал за Хораном и Пейном издалека. Ему было очень интересно узнать их как людей. Это помогало приблизиться к разгадке самой интригующей и самой удивительной тайны в этой школе. Тайны по имени Луи.

— Я не боюсь людей. Просто привык быть один, — тихо отвечает Гарри.

— Тебе долго не продержаться в одиночку против Луи.

Гарри снова теряет воздух, задыхается в этом имени. Ему кажется, что он упал в бассейн с высокими плиточными бортами. Пальцы соскальзывают по мокрой плитке в воду, поднимая брызги. Жидкость забивается в нос и уши, мешая дышать и слышать.

Хоран щёлкает пальцами, привлекая внимание. Гарри растерянно моргает, фокусируя на нём не только взгляд, но и далёкие мысли, и покрывается едва заметным нежно-розовым румянцем.

— Прости, я задумался. Со мной иногда бывает, я ухожу глубоко в свои мысли, — оправдывается он.

— Нормально, — перебивает Хоран. — У всех свои странности. Ли вот ложек боится.

Гарри смотрит в голубые глаза напротив, такие обычные, совершенно не похожие на электрические искры Томлинсона, просто человеческий голубой, и пытается понять, говорит Найл серьёзно или ему лучше улыбнуться, потому что это шутка.

Но от этой дилеммы его спасает тот, чьё имя превратилось в синоним к словам «боль» и «страх». Луи бьёт раскрытой ладонью по подносу Стайлса, превращая бисквитный батончик в блестящей обёртке в неаппетитную лепёшку.

— Сплетничаете, девочки?

Гарри внимательно смотрит на тонкую кожу кистей, увитую переплетениями вен, пока Луи убирает свою руку с его десерта, не отрывает глаз, пока Томлинсон обходит стол и садится справа от него, бесцеремонно сдвигая их с Найлом подносы. Гарри кажется, что его волосы искрят и пощёлкивают от напряжения, царящего вокруг. Электричество в его крови, пробуждённое присутствием Луи, заставляет совершать глупые поступки. Например, смотреть.

— Хватит пялиться, фрик, — грубо бросает Томлинсон через стол, разворачивая Кит Кат. И только тогда Гарри отворачивается.

— Тебе здесь не рады, Луи, — сквозь зубы цедит Хоран, и Гарри замечает, как сжимаются его кулаки. — Почему бы тебе не присесть к своим малолетним бандитам, великим предводителем которых ты являешься?

Луи ухмыляется ему, а потом поворачивает голову к Стайлсу и, игнорируя Найла, задаёт свой странный вопрос:

— Ты когда-нибудь участвовал в драке, Стайлс? — тот лишь отрицательно качает головой и кладёт свою ладонь на сжатый кулак блондина, когда Хоран открывает рот, чтобы в очередной раз послать бывшего лучшего друга подальше. Но Гарри хочет знать, к чему ведёт Луи. Гарри безумно хочет знать, что за мысли прячутся в его голове. — О, в настоящей драке нет раундов, правил или судей. Только там можно узнать истинную цену человека, не только его силу, но и характер. Как он себя держит, сохраняет ли хладнокровие, как терпит боль. С последним у тебя нет проблем, Стайлс?

Гарри убирает ладонь с напряжённой руки Найла, чувствуя покалывание в пальцах от физического контакта с другим человеком. От вопроса оставленные Томлинсоном синяки ноют под футболкой, отдаваясь тупой болью в сердце, а мысли уже утягивают его глубже в подсознание, открывая тёмную дверь воспоминаний, от которых Гарри хотел бы избавиться навсегда.