Смерть Зейна не тронула общественность. Почти никто не заметил пропажу проблемного подростка, будто общество только и ждало момента, чтобы избавиться от изъяна, спрятать, скрыть мальчишку, невписывающегося в их формат.

Но Найл был другим. Найл был тем, кто зовётся среди этих лицемерных улыбающихся лиц «славным парнем». Со славным парнем не должно было произойти трагедии, подобной этой. Именно поэтому случившееся потрясло их, всколыхнуло, и будто пчёлы в потревоженном улье, — они загудели.

Его не волновали их страхи, распространяющиеся по городу, будто лесной пожар в жарком, засушливом августе. Больше не нужно было таиться змеёй в тёмном углу. Всё, чего он хотел, утекало песком меж пальцев, и на осторожность не осталось времени.

Поэтому, сжигая мосты, отрезая пути для отступления, он наступал, всё ближе подходя к объекту своего желания. Больше не было осмотрительности в действиях — он будто потерял разум в одночасье. Остался лишь дикий страх, что снова оттолкнёт, что не поймёт. Не примет.

Но пути назад не было. С того самого момента, когда они впервые встретились взглядами.

И сейчас он собирался загнать того, ради кого всё затевалось, в угол и заставить принять себя, согласиться с его чувствами. Слова были готовы давно, томились в глубине его души всю зиму. Слова верные, искренние. Слова, способные заставить верить в предлагаемые чувства.

Осталось лишь доставить сообщение адресату и устранить помеху.

***

Дома пахнет едой. Тепло окутывает с ног до головы, согревает замёрзшие на февральском морозе кончики ушей. Но даже атмосфера его родного уютного жилища не способна унять боль, что цветёт в груди, в проделанной разрывом с Гарри ране. Разочарование терновыми лозами оплетает лёгкие, мешая правильно дышать.

Вся ситуация кажется сюрреалистичным кошмаром, сотканным из ужасов сном. Луи мечтает проснуться. Так, как он проснулся вчера: с мягким, невинным Гарри на своём плече, с его сладким запахом в своих волосах, с прохладными пальцами на собственном теле.

Холодной беспощадной змеёй ткань платка извивается в руке, напоминает, что это реальность. Луи бросает её там же, где стаскивает свои зимние ботинки — на впитавший грязный снег коврик у входной двери. Может быть сквозняком этот чёртов платок вынесет за порог, куда-нибудь далеко, чтобы Томлинсону больше никогда не попалась на глаза пропитанная запахом Гарри ткань.

Не стоило её отбирать. Нужно было оставить ему этот клочок ткани, развернуться и уйти. Громкий, разрушительный разговор между ними ничего не наладил, не прояснил. Лишь больше сомнений теперь одолевают Томлинсона.

Ноги подкашиваются, и Луи садится на ступени в середине лестницы, ведущей на второй этаж. Куртка на нём холодная, подёрнутая бархатом февральской изморози. Когда мама выходит из кухни, с грустью смотрит на сына, тот предпочитает отвернуться. Лишь краем глаза замечает, как она наклоняется, чтобы поднять платок.

— Что происходит, милый? — осторожно спрашивает она.

Девочки нерешительно толпятся за её спиной, и даже всегда слишком громкие близнецы притихли, интуитивно почувствовав состояние брата. Хрупкое, потрескавшееся стекло, которое вот-вот лопнет окончательно под давлением обстоятельств. Разлетится, порезав окружающих осколками.

— Нужен совет, мам, — слишком низко, как никогда хрипло. Луи не узнаёт свой собственный голос.

— Девочки, поднимитесь к себе, — мягко просит Джоанна. Пальцы белеют на чёрной ткани в её руке. Сила, с которой она сжимает платок, выдаёт волнение и страх. Луи уже тошнит от чувства страха.

Топот девичьих ног по лестнице вибрациями отдаётся в его теле. Близнецы касаются лица, проходя мимо, кончиками пальцев ведут по сжатым губам, ободряя. Физ пропускает чуть влажные от подтаявшего в тепле снега короткие волосы брата сквозь пальцы. И Луи готов плакать от переполняющей его сестринской любви. Девочки поддерживают его без слов, одними родными прикосновениями.

И словно источник сил, необходимый прямо сейчас, чтобы принять важнейшее решение в его жизни, Луи не отпускает Шарлотту. Обхватывает холодными пальцами тонкую лодыжку, и когда девушка оборачивается, ничего не говорит, лишь смотрит с мольбой. Должно быть на его лице отражаются всё испытываемые противоречия, все страхи, касающиеся Гарри, всё смятение последних дней. Сестра спускается на пару ступеней и устраивается рядом. Та опора в его жизни, что никогда не сломается. Нежной щекой Лотти трётся о жёсткую ткань его куртки, устраиваясь на груди брата.

— Новости о Найле так подкосили тебя? — спрашивает мама, подходит ближе.

Разглядывая потолок, Луи кивает. Ему кажется, что если он отведёт глаза от покрытого побелкой перекрытия между этажами, сдерживаемые чувства превратятся в слёзы. Он не хочет плакать.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает он маму, делая паузы между словами. Но она всё равно слышит в голосе то, что сын так тщательно скрывает. Слышит всю боль.

— Городок маленький, новости разлетаются быстро.

— Не волнуйся, Лу, — Лотти сжимает его в объятии, игнорируя то, как с каждой секундой их тесного контакта её одежда становится всё более влажной и холодной. — Хоран сильный, он справится с этим. Главное, что жив.

— А Зейн мёртв, — шепчет Луи. Мама протягивает руку между деревянными столбиками перил и убирает волосы с его лба, гладит по щеке тёплыми пальцами. — И я знаю, кто совершил оба этих преступления.

Рука на его лице дёргается, сестра замирает. Луи игнорирует её участившееся дыхание, страх, он поворачивает голову в сторону и смотрит на маму.

— Тогда ты должен пойти в полицию, чтобы больше никто не пострадал, — говорит Лотти.

По маминым глазам Луи видит, что она понимает в чём дело. Уголки губ опущены вниз, и Джоанна качает головой.

— Я думаю, что это Гарри, — мрачно говорит Луи. Он стонет и трёт пальцами уставшие глаза, игнорируя встрепенувшуюся сестру и мамин оглушающе громкий выдох. — Найл не видел его, но он узнал запах, когда я привёл Гарри к нему в палату. Запах убийцы.

— Но ты сомневаешься? — спрашивает мама, но тут же отвечает сама себе. — Конечно, сомневаешься. Иначе ты бы не бездействовал.

— Думаешь, Найл ошибся? — скептически приподнимает накрашенную бровь Шарлотта.

— Я был в библиотеке ночью, искал доказательства, — Луи садится, подтягивает сестру ближе, оборачивает руки вокруг её хрупкого тела. Знакомый запах девичьего шампуня, тепло её рук, помогают держаться на плаву, произносить слово за словом, обличая правду. — Родители Гарри разбились на машине, и сразу после этого он сбежал из дома.

— Бедный мальчик, — Джоанна присаживается у ног сына, кладёт ладонь на его колено. — Но почему он сбежал? От опекуна?

— Нет. Опекуном выступила сестра, и, насколько я мог судить, отношения у них были хорошие, — слова — проржавевшие гвозди. Каждое будто забивает крышку гроба их возможных отношений, с лязгом и скрежетом. — Два года до его побега в родном городе Гарри умирали подростки. Зверски убиты маньяком, которого так и не удалось поймать, хотя полиция и общественность стояли буквально на ушах.

Томлинсон замолкает. Сквозь плотную напряжённую тишину, когда мама и сестра ждут его страшного вердикта, слышится топот маленьких ножек в детской и смех Физзи.

— А теперь Гарри здесь, и двое мертвы, а Найл спасся только чудом.

— Это не прямые доказательства, Луи, — осторожно говорит мама, но Лотти возмущённо перебивает.

— Разве этого мало?! Всё складывается кристально ясно, — её прекрасные глаза метают молнии, и Луи почти больно от того, как хочется выступить в защиту Стайлса. — Он был там, там убивали. Появился здесь, здесь убивают.

Шарлотта эмоционально жестикулирует руками: её изящные кисти со свистом разрезают воздух, а слова делают больнее, чем глубокие ножевые ранения. Луи не может врать себе, он согласен с сестрой.

— Он убийца!

— Ты должен пойти в полицию, — соглашается с сестрой мама, — но если он невиновен, ты потеряешь Гарри навсегда. Подумай хорошенько: если есть хоть один процент, хотя бы половина процента, что эти зверства совершил не он, то твоё недоверие разобьёт ему сердце.