Гарри больше не улыбается так, чтобы было видно ямочки. Не может.
— Мисс Коул? — спрашивает подросток.
Это его первое занятие по этому предмету, и Гарри не уверен, что не ошибся классом, запутавшись в лабиринтах незнакомых коридоров или в своих мыслях. Но преподаватель утвердительно кивает, указывая ему на один из стульев. Гарри неуверенно садится на крайний, самый близкий к её столу, и окончательно теряется. Он не знает, стоит ли ему достать учебник и куда его нужно будет положить. Держать в руках?
— Вам не понадобится учебник. Они совершенно бесполезны, на мой взгляд, — произносит мисс Коул, с улыбкой наблюдая за его растерянностью. — Сегодня мы обсуждаем «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда». Вы читали её, мистер…?
— Гарри, — произносит подросток, крепко сжимая лямки рюкзака. Знакомое название отдаётся еле заметной дрожью в теле парня.
— Мистер Гарри, — смеётся женщина, отчего выглядит ещё более молодой, а Гарри не может сдержать ответной улыбки.
— Нет, просто Гарри. Без «мистер». И да, я читал.
— Тогда — Шерил. И не переживайте, все мои ученики так меня называют, — она пожимает подростку руку и, загнув и без того помятый уголок книги, закрывает её. — Хорошо, что читали. Значит, втянетесь в занятие.
Тучи за окном густеют, словно куски тёмно-синей гуаши медленно растворяются в воде, убивая прозрачность, выкрашивая всё в стальной непробиваемый цвет. От этого в классе становится ещё темнее. Гарри запихивает свой рюкзак под стул, прикрывает глаза и старается расслабиться. Он читал этот роман. Несколько раз. Просто потому что параллели Стивенсона слишком сильно похожи на перипетии его собственной жизни. Возвышенные порывы и низменные инстинкты, страшный бесконтрольный монстр, терроризирующий самого Гарри и его окружение на протяжении последних двух лет. Тьма, с которой нельзя мириться, от неё можно лишь убежать. Гарри надеялся, что роман даст ему если не ответ, то хоть подсказку, как не позволить сознанию расколоться пополам, как удержаться и остаться собой, несмотря на всю окружающую его смерть.
— Доброе утро, Лу! — радостно произносит преподаватель.
Гарри дёргается, открывая глаза. В дверях стоит Томлинсон собственной персоной. Рюкзак небрежно закинут на плечо, чёлка в беспорядке разметалась по лицу, скрывая один ярко-голубой глаз за волосами цвета жжёного сахара.
— Я дочитал её, и, знаешь, ты была не права. Абсолютно во всём не права, — сходу начинает Луи, кидая мимолётный равнодушный взгляд в сторону Стайлса. Он садится подальше, кладёт свой рюкзак под стул и закидывает лодыжку на колено. Гарри снова разглядывает парня, его ноги, обтянутые подвёрнутыми узкими джинсами, серую растянутую кофту, тонкие кисти, чуть выше которых на коже ярко виднеются татуировки. Гарри не решается посмотреть в его глаза, но и не может отвернуться, а Луи просто пытается продолжить свой монолог, но поднятая рука Шерил его останавливает.
— Мы подождём остальных, Лу. Все должны услышать твоё мнение и иметь возможность возразить тебе. Роман слишком многогранен.
— Никто не возражает мне. Никогда, — спокойно говорит Луи, не глядя ни на кого в комнате, но Гарри чувствует, что эти слова предназначаются ему, и только тогда послушно отводит взгляд. Он не должен пялиться.
— Мой милый Луи, твоя повязка, — смеясь, говорит Шерил, указывая на край чёрного платка, торчащий из горловины его серой худи, — никогда не пугала меня. И если никто из моих учеников не захочет вести диалог, я сделаю это с огромным удовольствием. Тем более ты сказал, что я была абсолютно не права.
Томлинсон напрягается при упоминании его повязки, а возможно, потому, что эта молоденькая учительница английской литературы не боится его, выказывая своё дружеское расположение и отсутствие страха прямо перед новеньким. Гарри не знает точной причины, но он точно знает, что ему не по себе от того, как пульсирует едва заметно вена над острой скулой. Глаза принимают оттенок зимнего неба, когда радужку заливает холодом, и Гарри судорожно вздыхает.
Звук оказывается гораздо громче, чем он предполагал. Луи поворачивается к нему, когда подросток целиком зажимается, а Шерил лишь улыбается, совершенно не разделяя волнение Гарри.
— Не позволяй ему запугать тебя, — приободряет учитель, глядя Гарри в глаза. — Он очень хороший, просто хорохорится.
Гарри неуверенно кивает ей. Он знает, что Луи не злой, но хорошим он бы не смог его назвать. И только громкий звонок спасает школьного неудачника от едкой фразы Томлинсона, уже готовой сорваться с языка. Ученики гудящей толпой вваливаются в класс, рассаживаясь кто куда, и Гарри оказывается за баррикадой из спин и плеч учеников.
В этот раз ему крупно повезло.
***
Луи уже давно не сидит расслабленно, закинув одну ногу на другую. Он упирается ладонями в собственные колени, слегка наклонившись вперёд, и упорно аргументирует каждую свою мысль, повышает голос, резко взмахивает руками, напирает, не давая никому вставить и слова.
— Юнг считал, что Стивенсон в «Странной истории…» показывает читателю бессознательный архетип, который он называл Тень. В Тени сосредоточены самые тёмные стороны личности, которые мы в себе не признаём. Действуя под влиянием Тени, человек совершает не свойственные ему, казалось бы, поступки, а затем отрицает свою к ним причастность, заявляя что «был не в себе».
Но никто и не пытается возразить ему. Ученики согласно качают головами, когда голубые глаза направляются на кого-то из них. Шерил кивает в такт его словам, задумчиво накручивая тёмную прядь на палец, а Гарри удивлён: он не узнаёт парня, которого ещё несколько дней назад встретил в переулке.
— Это история Джекила и Хайда, разве вы не видите? Но, согласно учениям Юнга, Тень олицетворяет собой творческое начало. Она — мощный источник жизненных сил. Её нельзя отрицать. Благодаря этому труду в психиатрии родилась практика, помогающая пациенту взглянуть в лицо собственной Тени, принять её, подружиться с ней. Стать цельной свободной личностью. Доктор Джекил не должен был изгонять мистера Хайда. Он должен был объединиться с ним.
Луи распаляется всё сильнее с каждой следующей фразой. Его глаза сверкают, а Гарри всё больше поглощает интерес, и его всё труднее сдержать. Он закусывает губы, с трудом унимая порывы возразить. Никто не возражает Луи. Никогда. Но Гарри так не согласен с мнением Томлинсона сейчас.
Понимающий взгляд Шерил останавливается на его лице, палец соскальзывает с волос, и она широко улыбается, не понимая, что подталкивает Гарри к краю, не осознавая, чем грозит подростку бунт против Томлинсона. Стайлс зажмуривается, но желание увидеть гордость во взрослых глазах вдруг становится невыносимым. Бен всегда гордился, когда Гарри высказывал своё мнение. Хвалил. Гарри нужна эта похвала. Голос разума вопит предосторожности, но уже слишком поздно — его заглушает голос реальный.
— Исследования, о которых ты говоришь, были опубликованы лет через двадцать после того, как Стивенсон написал «Странную историю…», — громко произносит Гарри. — Если только ты не намекаешь на то, что у него каким-то случайным образом под рукой оказалась машина времени.
Выбрать этот дерзкий тон было не лучшей идеей. Глаза Луи удивлённо распахиваются, и Гарри первый раз замечает, какие на самом деле у него длинные ресницы. А потом яркий голубой темнеет до цвета кобальта, Луи угрожающе прищуривается, отчего вокруг его глаз проявляются едва заметные морщинки.
У Гарри спирает дыхание. Комок нервов застревает где-то в горле, и он сжимает собственные колени, чтобы унять дрожь в пальцах. Только это ничерта не помогает. Шерил ждёт от него продолжения, но подросток лишь сжимается под угрожающим взглядом и отвешивает себе мысленные оплеухи.
— Почему ты не допускаешь, что Стивенсон мог всего лишь уловить витающую в воздухе тенденцию? С писателями такое случается иногда.
Гарри закашливается от неожиданности, а Шерил хлопает в ладоши, с восторгом глядя на спорящих учеников. Подросток видит это обожание, поощрение в учительском взгляде, видит напряжение Томлинсона и на какой-то безрассудный момент даёт себе право высказаться, право быть услышанным.
