На столе есть шоколад и, пересчитав количество блестящих батончиков, Гарри улыбается краем губ: Луи оставил ему ровно половину. Сердце бьётся громче, чем обычно, но не оттого, что Луи оставил, а оттого, что он забрал. Внутри тепло от мысли о том, что Томлинсон не побрезговал предложенными сладостями.

Он берёт одну, всего одну конфету в яркой шелестящей обёртке и разворачивает привычным, пусть и слегка подзабытым жестом. Сладостей Гарри лишил себя больше года назад, когда понял, какое чудовище скрывается под его бледной кожей, сколько тьмы струится по венам вместе с густой кровью. Но сейчас шоколад тает во рту, словно поцелуи Луи, возвращает его во вчера, полное наслаждения.

Вместе с шоколадом заканчивается и время фантазий, Гарри сжимает в ладони пустую обёртку, и уголки его губ опускаются вниз. Нельзя обманывать себя: Луи подарил ему драгоценную передышку, возможность изредка спать без кошмаров, но он не вылечит полную тьмы душу и не останется с Гарри. Особенно если узнает его смертельный секрет.

Стайлс возвращается в постель, холодную и пустую, накрывается с головой старым одеялом. Только в темноте он вспоминает о важности сегодняшнего дня — первая игра для Томлинсона после перерыва. И сразу капитан.

Сожаление о том, что он так глупо проспал триумф Луи, тусклое, растворившееся в чувстве восторга. Зима подходит к концу, а вместе с ней завершается эра жестокости. Гарри гордится всем, что сделал Томлинсон, путём, который он прошёл за этот год, и не может побороть светлое чувство надежды, что однажды и его невзгоды останутся позади.

Долгую ночь Гарри лежит без сна, перебирая в уме все воспоминания, связанные с Луи: от первого взгляда в жестокие глаза цвета ягодок годжи в тёмном проулке до приоткрытого в мягком изломе рта, когда Луи кончил в кровати Гарри.

Ведя замёрзшими пальцами по тонкой наволочке на подушке, Гарри грустно усмехается во тьму: сердце пропускает удар от мысли, внезапной и незваной, что сбивает весь сердечный ритм.

Он серьёзно влюбился в Томлинсона.

***

Утро пятницы для Гарри чувствуется серединой дня — бесполезно потраченное время, что он провёл, глядя в изъеденный жучком потолок своей ветхой квартирки, отдаётся головной болью в затылке. Вечно замёрзшие пальцы вместо расчёски проходятся между спутанных кудрей, которые давно пора состричь, и всё тело ноет от утомления и поселившейся внутри зимы. Школьник, но с душой старика, с усталостью в каждой косточке, каждой мышце тела.

Глядя в зеркало на себя, Гарри убирает волосы назад, отчего шея кажется особенно длинной, а глаза — темнее и больше. Он зажмуривается на секунду, считая мгновения, надеясь очнуться от этого затянувшегося кошмара, в который превратилась его жизнь в последние годы, но, распахнув их, снова видит всё того же измождённого и худого мальчика. Луи никак не мог запасть на кого-то настолько жалкого.

В злости на себя и на свои глупые надежды, Гарри запихивает вещи в рюкзак и надеется, что февральский мороз выгонит непрошеные мысли из головы. Отрезвит. Но глаза останавливаются на чёрном пятне, грязной кляксе из ткани, что лежит на его столике.

Луи оставил свой платок.

Внезапный испуг выливается в хаотичный перестук сердца, в неконтролируемую дрожь пальцев. Спустя половину минуты, за которую Гарри учится вновь дышать, дрожь охватывает всё тело.

Со священным страхом, с обожанием и детской неуверенностью он подходит ближе, тянется трясущимися пальцами, но в дюймах от вещи отскакивает, будто она угрожает ему, будто может отравить.

Он и так отравлен. Голубыми глазами, запахом сигарет. Жестокими пальцами.

Теперь становится ясно, почему запах преследовал Гарри даже после того, как Луи ушёл. С опаской Стайлс сворачивает ткань, стараясь не вдыхать любимый аромат полной грудью, аккуратно укладывает в рюкзак. Всю дорогу до школы Гарри надеется, что ему удастся отдать Луи его вещь, не привлекая внимания, но уже у школы, споткнувшись о ледяной взгляд, он понимает, что всё напрасно. Жизнь вновь насмехается над ним, потому что Луи медленно затягивается, не отрывая от Гарри пристального взгляда, и выпускает густую струю сигаретного дыма в потрескивающий морозом воздух. Вокруг него вновь толкаются люди, преданно заглядывают в приоткрытый в улыбке рот.

Улыбке?

Гарри растерянно моргает, когда Луи прерывает Стэна, похлопав по плечу, и направляется к нему, всё также беззаботно улыбаясь. Рюкзак сползает с плеча, и, инстинктивно отступая, Гарри лихорадочно соображает, что задумал Томлинсон в этот раз. Мысль о том, что платок лежит в сумке Гарри, жжёт, мучает сознание.

— Привет, — говорит Луи, останавливаясь. — Я вижу, что ты в секунде от того, чтобы рвануть прочь, и сразу хочу тебя предупредить — не делай этого. Ты будешь выглядеть глупо и всё равно не сможешь убежать от меня. Никогда не мог.

Всё также безмятежно улыбаясь, Луи склоняет голову в сторону, разглядывая Гарри, будто видит впервые. Хитрый прищур глаз не выдаёт намерений, и по спине того бегут мурашки — зная Луи, Гарри предполагает худшие варианты этого странного поведения и внезапно проснувшейся прилюдной доброжелательности.

— Я не собирался бежать, — пытается он защититься, но Луи лишь смеётся в ответ. Снисходительно, будто видит насквозь, и Гарри, не особенно обдумывая, выдаёт: — Я платок вернуть хотел.

При ярком зимнем солнце хорошо видно, как зрачок расширяется, вытесняет ледяную серость из глаз. Луи медленно выдыхает, и веселье уходит с лица, сменяясь напряжением.

— Вернуть? — осторожно переспрашивает он.

Голос отстранённый, далёкий, и Гарри предпочёл бы насмешку, лёгкую издёвку, с которой началось их утро. Он старается не глядеть на ожидающих Томлинсона приятелей, но и в застывшее лицо Луи смотреть нет сил. Гарри уминает снег носком ботинка и тихо произносит.

— Ты ведь забыл, помнишь? Я принёс. Отдам, когда вокруг будет меньше людей. Я помню, что всё произошедшее, — Гарри сбивается на хрип, откашливается и чувствует, как на щеках цветёт румянец. Кулаки сжимаются от злости и бессилия, он так ненавидит выглядеть слабым перед Томлинсоном. — Всё останется в тайне, как ты и говорил…

— Доставай, — грубо перебивает его Луи. Гарри вздрагивает, и от ледяного тона к горлу подкатывает ком.

— Здесь?

Неуверенно снимая рюкзак с плеча, он пытается понять логику Томлинсона, но тот нетерпеливо цокает языком, вырывает сумку из замёрзших ладоней. С ужасом Гарри наблюдает за тем, как Луи расстёгивает молнию и извлекает на свет свой платок.

Рюкзак падает в снег, а Томлинсон делает шаг ближе, поднимает ткань. Гарри хочет шарахнуться в сторону, будто от ядовитой змеи, но замирает, обездвиженный, глядя широко распахнутыми глазами, как Луи завязывает платок вокруг его шеи. Кружащий голову запах бьёт в нос, окутывает со всех сторон — Гарри захлёбывается им и своими чувствами.

Луи даже бровью не ведёт, когда ледяные пальцы Гарри оказываются на его ладонях, когда Стайлс пытается остановить, оттолкнуть. Томлинсон лишь затягивает узел туже и маниакально улыбается.

— Никогда не снимай, — шепчет он. Гарри, будто зачарованный, не может отвести глаз от тонких губ, продолжая судорожно цепляться за Луи.

— Я не понимаю…

— И не надо, — отмахивается Луи. — Пойдём.

Его рука по-хозяйски ложится на ссутуленные плечи, и Гарри едва успевает подхватить свой рюкзак, когда Томлинсон тянет его вперёд, к зданию школы. Ропот вокруг нарастает, затылком Гарри чувствует взгляды: удивлённые, ехидные, настороженные. Не дружелюбные. Кожа под платком чешется, и рука то и дело дёргается поправить, потрогать ткань, но усилием воли он сдерживается. Старается думать лишь о дыхании и ритме шагов, чтобы не сбиваться, идти в ногу с Луи, но тело не слушается.

Луи предпочитает игнорировать его слабость, частые тихие хрипы. Будто ничего необычного не происходит, с гордо вздёрнутым подбородком, с сияющим взглядом победителя он входит в школу, прижимая Стайлса к себе.

***

Это в корне неправильно — игнорировать математика мистера Миллера и новую тему урока, но Луи просто не может заставить себя слушать нудные объяснения старика, когда в голове то и дело всплывают шокированные глаза, а на тыльной стороне ладоней всё ещё чувствуется холод от пальцев Стайлса. Его фантастический румянец занимает остатки мыслей, не позволяя вниманию сконцентрироваться на уроке.