Под собственный крик, звучащий приглушённым и далёким, Гарри до хруста выгибает спину, разбрызгивая собственное удовольствие перламутровыми каплями. Сильные руки Луи держат его, не позволяя упасть, пока звуки наслаждения, подобно свету, разрывают его горло, а грудь тяжело вздымается от нехватки кислорода. Всё его тело растерзано новым, незнакомым прежде восторгом.

Слабость накрывает целиком: ноги разъезжаются в стороны, и Гарри обмякает на кровати, руки бессильно повисают в чёрном узле платка. Луи наклоняется ближе, медленно покидает его тело, и по ощущениям Гарри может понять, что тот всё ещё возбуждён.

— Я не боюсь, — произносит Луи, прикасается губами к губам Гарри, целует мягко, как никогда до этого. Гарри не в силах даже ответить, ему едва хватает сил держать глаза открытыми. — Снова зелёные.

Луи облокачивается на локоть, практически ложится на Гарри сверху, заглядывая ему в глаза, и его лицо мягкое, немного уставшее. Более красивым Стайлс не видел его никогда. Их дыхания смешиваются, и Гарри чувствует покой внутри, чувствует безопасность, наполнившую его стылую комнату.

— Мне последние тормоза срывает, когда ты такой, — искренность в голосе подкупает, и Гарри вновь инстинктивно дёргает рукой в попытке коснуться Луи, но те всё ещё связаны.

Он тянется поцеловать, но не хватает какого-то дюйма, чтобы коснуться. Луи ласкает себя, без стыда глядя ему в глаза, и хватает пары минут, прежде чем черты лица ломаются удовольствием. Он тяжело дышит и кончает в собственный кулак, Гарри чувствует горячие капли, попавшие на его тело.

Волшебство дня рождения заканчивается, как только Томлинсону удаётся выровнять дыхание. Он поднимается, и Гарри тяжело сглатывает, глядя на его обнажённый торс; несмотря на то, что он удовлетворён и смертельно хочет спать, Гарри никогда не хватит близости с Луи.

Пальцы ловко натягивают так и не снятые джинсы выше, без какого-либо стеснения Луи приводит себя в порядок, и от играющей на его губах отрешённой улыбки внутри Гарри цветёт весна.

— Ты в порядке? — спрашивает Томлинсон, легко развязывая платок. Руки бессильно падают на подушку, и сильные пальцы Луи усердно трут онемевшие запястья, пока покалывание крови не затмевает все другие ощущения.

— Спасибо, — шепчет Гарри, и Луи взлохмачивает запутанные кудряшки, прежде чем покинуть комнату.

На кухне включается вода, и Гарри приподнимает голову с подушки, чтобы предупредить Луи, что она ледяная, что горячей у него не бывает, но усталость берёт своё, наваливается всей массой бессонных зимних ночей. Тьма поглощает сознание.

Последнее, что он чувствует сквозь пелену сна — это поцелуй со вкусом шоколада и натягиваемое на плечи одеяло, а также тихий шёпот, больше похожий на волшебство.

— С днём рождения, Гарри.

***

Февральское солнце придаёт обстановке унылый вид; стадион тонет в медленно оседающем снеге. Серыми хлопьями он падает с небес на пластиковые скамьи, заполненные учениками. Солнца нет, оно спрятано за седыми тучами, но отсутствие ветра скрашивает погоду в целом.

Луи затягивается сигаретой, наплевав на указ тренера не курить. Внутри него настоящая метель, и температура расстроенного сердца в десятки раз ниже, чем холодная зима в их городе.

Гарри нет среди учеников на стадионе. Первая игра Луи в этом году, его триумфальное возвращение в команду, сразу на должность капитана, а Гарри нет. После вчерашней близости, после этого негласного признания в собственных чувствах.

Гарри нет.

— Хей, — Пейн грызёт ноготь большого пальца, а его глаза беспокойно бегают по лицу Луи, будто он пытается найти в нём немного уверенности. — Найл не звонил тебе?

— С чего бы? — удивляется Томлинсон. Мысли о Гарри мгновенно растворяются в суматохе предматчевой подготовки и тревоге.

— Его нет. Сотовый не отвечает.

Луи подтягивает капитанскую повязку выше по руке, бросает последний взгляд на трибуны. Страх, беспочвенный и неконтролируемый, усиливает сердечный ритм, закручивается в животе горячим комом беспокойства.

Найл пропускает игру, и инстинкты Луи рвутся с цепи, предупреждая его о надвигающемся несчастье. Он волнуется за друга и не понимает, почему отсутствие на стадионе Гарри усиливает этот страх.

Превращает его в ужас.

========== Счастливее ==========

Внутри всё скручивалось, вызывая лёгкую тошноту, и даже яркий солнечный свет за окном не успокаивал. Вилка с неприятным скрежетом царапала тарелку, но от одного вида еды становилось ещё хуже. Волнение никак не покидало. Как всегда перед игрой.

— Дорогой, ты должен поесть, набраться сил. Сегодня важная игра, ты сам говорил.

Найл нахмурился и раздражённо бросил вилку на стол, не обращая внимания на неодобрительный взгляд матери.

— Не могу я есть перед игрой.

— Найл…

— Тем более сегодня от меня ничего и не зависит. Мы всё равно взгреем этих придурков, потому что Томмо снова в команде, — Найл поднялся из-за стола, окончательно убедившись, что поесть не удастся, и схватил сумку с формой. — Я лучше прогуляюсь перед игрой.

Мама тепло улыбнулась, потрепала сына по голове и оставила на щеке лёгкий поцелуй.

— Удачной игры!

Встретивший его на улице холод освежал мысли, и волнение потихоньку отступало. Найл улыбнулся, вдыхая полной грудью морозный воздух, представляя, как здорово будет оказаться на поле вместе с Томлинсоном. Команда вновь обрела своего капитана, и теперь всё будет, как раньше.

Погрузившись в свои мысли, он не заметил, как у выхода из переулка остановился темный силуэт, пристроился в тени здания, поджидая. Радостные крики болельщиков уже звучали в ушах, а предвкушение игры ослепляло, Хоран не чувствовал опасности, не видел, что именно силуэт сжимал в руках.

Найл уже собирался выйти из холодной тени переулка на освещённую зимним солнцем улицу, как человек выступил из своего укрытия, заставив парня испуганно подпрыгнуть на месте.

— Чёрт возьми! Чувак! Как ты меня напугал!

Он рассмеялся и схватился за бешено бьющееся сердце. Его попытки отдышаться резко прервали: человек перехватил второй рукой биту и размахнулся.

Резкая боль, пронзившая парня, не дала возможности даже вскрикнуть, а горячая кровь потекла из сломанного носа, пачкая светлую ткань куртки.

После второго удара темнота бережно окутала сознание. А силуэт оглядел тихую безлюдную улицу и улыбнулся.

***

Время бьётся в окно ветром и снегом, будит Гарри кровавым лучом заходящего солнца. Но холода зимы нет. Тело хранит прикосновения Луи, его вкус покрывает губы ягодным соком, и запах никак не хочет исчезать. Всю ночь Гарри ворочается в постели, сквозь сон улавливая эти нотки сладких персиков кондиционера для белья и горечь дешёвых сигарет.

На удивление, он ни разу не просыпается: кошмары спрятались в свои тёмные углы, выжидая подходящего момента, и в груди царствует умиротворение. Лишь навязчивый запах Томлинсона, будто его незримое присутствие, навевает фрагменты фантазий, врывается в подсознание воспоминаниями, в которых чередуются болезненные тычки и сладкие поцелуи.

Гарри сходит с ума из-за этой непонятной связи.

Но несмотря на боль и неопределённость, несмотря на жестокость Томлинсона — он единственный луч света в вечной ночи его жизни. И именно к нему Гарри стремится раз за разом, выныривая из тьмы. Жаль, что она всё ещё слишком сильна, и это короткие передышки перед погружением на дно.

Мысли о своём секрете стирают зачатки улыбки с лица, и, будто только этого момента и ждал, холод проникает под одеяло, вонзается в кожу миллионами студёных игл. С усталым вздохом Гарри садится на кровати, наклоняется к полу за брошенной там одеждой. События вчерашней ночи напоминают о себе лёгкой болью.

Когда босые ступни касаются пола, Гарри вздрагивает, кутается в неизменный свитер сильнее. На часах вечер, уроки прошли, поэтому он собирается перекусить и завалиться обратно в постель. Сегодня тот редкий случай, когда Гарри по-настоящему выспался, но более важных, чем согреться, дел по вечерам у него нет.