— Всё ещё не помирились?

Радость принятого решения омрачается растерянностью друга. Хоть тот и пытается скрыть беспокойство, Луи знает, Найлу тяжело далось недоразумение, лишившее его общества Гарри.

— Он сбегает, даже не выслушав меня, и я, честно говоря, отчаялся пытаться. Глупо получилось, но если он предпочитает думать, что я мудак, пусть так, главное, чтобы был хорошего мнения о тебе, — Найл бьёт Луи кулаком в плечо и вновь возвращает внимание к библиотечному компьютеру. — Задание само себя не сделает.

— Ладно, — тянет Луи, недовольный прервавшимся на такой ноте разговором. — Намёк понят, убираюсь с глаз твоих. Но я поговорю с ним о тебе, он просто не понимает. Не видит, как всё на самом деле.

Найл кивает, но Луи уже не смотрит на него, его взгляд цепляется за знакомые завитушки волос, и он кричит, игнорируя сердитое выражение лица библиотекарши миссис Швейцер, пугая других учеников.

— Стайлс!

— Не сейчас, — получает он привычный ответ, и Гарри проносится мимо, будто все демоны из «Божественной комедии» гонятся за ним следом.

Кровь вспыхивает от азарта, когда Луи срывается с места, чтобы догнать убегающего парня. Придерживая рукой закинутый на одно плечо рюкзак, лавируя между учащимися, он выбегает из библиотеки и слышит приглушённый хлопок двери в конце коридора. Гарри шустрый, но недостаточно — Луи поворачивает вправо и что есть сил несётся к школьной столовой, чтобы выйти через двери к стадиону. План срабатывает, и ему удаётся перехватить Стайлса за углом школы.

Его тяжёлое дыхание слишком громкое для морозного безветренного дня, а плечи под ладонями содрогаются то ли от холода, то ли от нехватки кислорода в лёгких, когда Луи прижимает тщедушное тело к кирпичной стене.

— Попался, — шепчет он.

Школьники проходят мимо, перешёптываются и поглядывают в их сторону, но не больше, чем обычно. В этой школе уже мало кого может удивить сцена, когда Томлинсон угрожает кому-то. Только в этот раз всё по-другому: Луи не натягивает платок на лицо, не торопится достать сигарету. Лишь стоит максимально близко, не оставляя между ними ни дюйма, и с удовольствием отмечает, как трудно Стайлсу дышать.

— Вечно убегаешь, — тянет Луи, а пальцы сильнее впиваются в чужие плечи.

Несмотря на электричество, сгустившееся между ними, на холодный воздух, Томлинсону каким-то чудом удаётся контролировать себя, чего нельзя сказать о Гарри. Он выглядит ещё более сломленным, чем обычно, а тени под глазами цвета чернильных туч, будто он совсем забыл о том, что такое сон. Луи приподнимает руку, касаясь большим пальцем тонкой кожи под глазом, пробуя на ощупь беспокойство его бессонных ночей, и Гарри закрывает глаза. Ресницы дрожат, и Луи видит, насколько трудно Стайлсу сдерживаться, чтобы не зажмуриться, всё его тело напряжено, натянуто тугой струной.

— Я приду сегодня, — наклонившись к лицу Гарри, шепчет Томлинсон, мысленно уговаривая себя воздержаться от поцелуя сейчас, хотя губы зудят от беспокойства, от желания коснуться.

Ответа Луи не ждёт — отстраняется, прячет руки в карманы вечно расстёгнутой зимней куртки, с удовольствием наблюдая за шоком на усталом лице Гарри, когда тот распахивает глаза, и они огромные, будто мутные болота, способные затянуть в густую застоявшуюся воду, лишить жизни. Луи больше не боится, он готов.

Зимнее солнце пробивается сквозь тучи, бросает на них косой золотистый луч, и в глубине глаз Гарри Луи видит отблески яркой зелени, блестящие звёзды на тёмных ресницах. Гарри медленно выдыхает, одними губами произносит «хорошо», а Луи со смиренным ужасом осознаёт, как чертовски сильно запал на эти красивые глаза.

***

Учащённое болезненное сердцебиение не покидает до самого вечера, и Гарри трёт кожу на груди, глубоко и медленно вдыхает, стараясь выровнять ритм. Ничего не выходит. Глупая надежда селится внутри после слов Луи, пускает свои корни, крепко цепляется за благодатную почву отчаявшегося сердца.

Гарри не хочется признавать этого, но до дрожи в пальцах ждёт его.

Но время идёт, тихо тикают старые часы в кухне, и пока он замёрзшими руками строит пирамидку из разных батончиков купленного специально для Луи шоколада, вечер приближается к своему завершению. Стрелка неумолимо щёлкает, сдвигаясь раз в минуту к цифре двенадцать на циферблате часов, под треснувшим старым пластиком. День рождения подходит к концу.

Не то чтобы у Гарри были планы получше на свой праздник, он всё равно провёл бы его в одиночестве. Ожидание Луи лучше, чем постоянная бесполезная трата времени, в которой проходят все остальные вечера.

— Почти весело, — шепчет он себе под нос, когда шоколадки рассыпаются по столу.

Надежда превращается в горечь на кончике языка, но Гарри не собирается заедать её шоколадом, которого накупил с лихвой. Он оставляет яркие обёртки разбросанными на старом деревянном столе и поднимается с тяжёлым вздохом, как старик. Холод в костях поёт свою зимнюю песню, и Гарри надеется, что сегодня она послужит колыбельной.

Но стоит дойти до спальни, и громкий стук пугает сонливость и темноту. Гарри возвращается в прихожую и, не спрашивая, распахивает дверь.

— Хей, — произносит Томлинсон, прежде чем войти.

— Поздно уже, а завтра игра, — неодобрительно качает головой Гарри, но внутри взрываются праздничные салюты, и их отсветы практически невозможно скрыть. Стайлс чувствует, как блестят его глаза, поэтому опускает их в пол.

— Заботишься обо мне, — тёплая ладонь Луи ложится на щёку, и Гарри дёргается от ласки, будто от пощёчины. — Постоянно.

— Что происходит?

Он пытается скрыть свою растерянность, но эмоции берут верх: тело сотрясает крупной дрожью, а от руки на щеке идёт тепло, и он, будто льдинка, медленно тает.

Луи не отвечает, загадочно улыбается, и от этого ещё страшнее. Гарри привык к его жестокости, к поджатым губам и ледяным глазам, и теперь он совершенно запутался, не понимает, чего ждать от этого нового Томлинсона, который гладит, а не бьёт, касается, а не хватает.

— Я кое-что долго гуглил, а потом кое-что долго искал, — непонятно объясняет Луи, пока стаскивает пахнущую морозом куртку, развязывает шнурки на ботинках. — Поэтому задержался.

— У меня есть шоколад, — зачем-то невпопад заявляет Гарри и тут же чувствует, как краснеет, но Луи смеётся без злости.

— Верю, — он берёт его за руку, тянет за собой в сторону единственной комнаты, которая служит Гарри спальней, но ноги будто примёрзли к полу, скованы волнением. — Ну, идём же, — настаивает Томлинсон.

Нереальность ситуации пугает посильнее любых угроз, и, оказавшись на спине в собственной кровати, Гарри остаётся лишь растерянно моргать, глядя, как Луи расстёгивает молнию на кофте, стягивает её с широких плеч.

— Луи?

— Шшш… — он прикладывает палец к губам и улыбается так, что у Гарри сводит судорогой пресс, а пальцы на ногах поджимаются от предвкушения.

Луи ставит колено на кровать, опускается сверху. Прижатый к матрасу его телом Гарри цепенеет, особенно когда тёплые ладони забираются под старый растянутый свитер, блуждают по впалому животу, разгоняя мурашки. Поцелуи больше похожи на настоящего Томлинсона: яростные, резкие, полные животной жестокости. Гарри стонет от напора, с каким Луи терзает его губы, сжимая пальцами бока, не в состоянии даже ответить на поцелуй, он лишь шире открывает рот и пытается не задохнуться во всём этом безумии страсти.

— Луи, подожди… — Гарри пытается прийти в себя, остановить это помешательство, потому что чувство, что они стремительно несутся с обрыва в пропасть, холодит в груди.

Но Томлинсон в ответ кусает Гарри за нижнюю губу, отстраняется на мгновение, чтобы в следующее стянуть с него свитер.

Ему не дают опомниться пальцы в волосах — Луи сжимает пряди в кулак и тянет голову в сторону. Гарри подчиняется, открывает шею и хватает воздух широко открытым ртом, когда Томлинсон впивается в кожу у плеча зубами. Сильный импульс проходит сквозь всё тело, и Гарри содрогается под настойчивыми ласками, сам поднимает руки, обхватывая шею Луи, и прижимает того к себе.