Теперь я видел, что он никак не мог быть человеком. Очертания его, однако, были человекоподобными - гуманоид с моим строением и моей осанкой.
Скульптор отобрал десять тысяч черных как смоль кубиков - таких черных, что они казались просто-напросто силуэтами, - и соорудил из них угловатую статую. В этом был весь наблюдатель - скопление черных кубиков.
Когда я повернулся, он качнулся в мою сторону. На самом деле, ни один из кубиков, из которых он был собран, даже не шелохнулся; кубики просто исчезли и упорядоченной волной появились вновь, образуя в воздухе совершенно новые ряды. Они вторгались в реальный мир и покидали его, чтобы вылепить очередную позу существа. Мельтешение это обладало, на мой взгляд, притягательной, цифровой красотой. Я подумал о разноцветных узорах, что проносятся по стадиону, заполненному школьниками, которые вздымают разукрашенные мозаичные карточки, чтобы изобразить какой-нибудь огромный девиз или символ.
Я поднял левую руку и увидел, как тень повторяет мое движение, только делает это со своей точки зрения. Мы не были отражениями друг друга. Мы были призраками.
Мой ужас достиг некой вершины и улетучился. Я понял, что, по сути, наблюдатель не имел никаких мотивов; что его неотвратимо влекло ко мне, как сокращавшуюся с приближением полдня тень.
- Продолжай операцию, - настойчиво произнесла Катя.
Я уловил нерешительность в ее голосе. До самого конца она оставалась верна самой себе. Ей нравилось играть, моей Кате, но убедительно врать у нее никогда не получалось.
- Повреждение зрительного нерва, говоришь?
- Именно этого мы должны избегать.
Я скривился. Мне нужно было знать наверняка.
Я поднял один из отсоединенных нанозондов. На самом же деле, это дроны, воплотив в жизнь мои намерения, подцепили своими манипуляторами духовного двойника выбранного мной нанозонда... Затем, не раздумывая, я воткнул щуп в голову Яноша - в его затылочную долю.
Реальность оплавилась и треснула - словно отражение в гладком, кристально чистом озере после того, как в него швырнули камень.
Тогда-то я и понял.
Зрение медленно восстанавливалось, возвращалось в норму по частям. Катя пыталась устранить повреждения в моем визуальном центре, посылая искаженные сигналы по оптическим каналам. Я обнаружил, что больше не контролирую хирургические инструменты.
- Пациент - не Янош, а я. Хирург оказался тем, кого нужно оперировать. Как иронично.
- Неведение было для тебя благом, - сказала Катя, а затем очень быстро она сама исказилась и замерцала; голос ее на мгновение сделался глубоким, глухим и невнятным. - Я неисправна... У нас не так много времени.
- А наблюдатель?
- Симптом, - сказала она печально. - Симптом моей собственной болезни. Ложное отображение слепка твоего тела внутри имитации.
- Ты же и есть имитация! - взревел я. - Я еще понимаю, как это сказалось на твоем образе... Но ты... сама ты... Ты ведь не у меня в голове! Ты программа, запущенная в главном мозге!
- Все верно, дорогой. Вот только плавящая чума уже добралась до главного мозга. - Она умолкла, а затем безо всякого предупреждения ее голос стал плоским и безжизненным, как у робота. - Большая часть компьютера повреждена. Чтобы поддерживать эту симуляцию, пришлось пожертвовать уровнями третичных функций. Как бы то ни было, основная задача - это обеспечить твое выживание. Начатую операцию необходимо довести до конца. Чтобы сохранить целостность имитации, кортеж-группа под кодовым названием КАТЯ должна быть удалена из основной памяти. Эта процедура уже выполнена.
Она замерла, ее последний миг оказался заключен внутри моего имплантата; повис перед глазами, подобно пятну, что появляется, если долго смотреть на солнце. Затем остались только я и компьютер (это если забыть о вездесущем наблюдателе).
Что еще я мог поделать, кроме как продолжить операцию? Теперь у меня имелась на это веская причина. Я хотел вырезать из своего разума застывший призрак Кати. Она-то и была истинной травмой.
Итак, я выжил.
Для нас минули долгие годы. Корабельный компьютер был так сильно поврежден плавящей чумой, что нам не удалось бы замедлиться в нужное время, чтобы достигнуть системы Земли. Мы приняли решение двигаться в направлении звезды 61-А в созвездии Лебедя, вокруг которой обращалась колония Окраина Неба. Следовательно, наши пассажиры, пробудившись от растянутого сна, обнаружили, что находятся значительно дальше от дома (и во времени, и в пространстве), чем предполагали. Мы - те, кто отдали части своих жизней, чтобы обслуживать их сонное странствие, - в тайне радовались такой справедливости. Тем не менее, они потеряли не так уж много, и, полагаю, я бы и сам пожелал оказаться в их числе, будь у меня такие же возможности, как у них. Что касается Кати...
Имитацию так толком и не удалось вернуть к жизни.
Память корабля, в которой она содержалась, пала жертвой плавящей чумы, и значительная часть данных была безвозвратно испорчена. Когда я попытался восстановить ее, то получил всего лишь грубую карикатуру - вся непосредственность исчезла без следа; имитация стала такой же безжизненной и предсказуемой, как вычислительная машина Бэббиджа. В приступе раскаяния я уничтожил имаго. Хорошо, что я был слеп, ведь даже эта пустая оболочка была запрограммирована демонстрировать страх. Она стала молить меня о пощаде, как только догадалась о моих намерениях.
С тех пор прошли годы. Я убеждаю себя, что она никогда не была живой. По крайней мере, именно в этом нас пытаются убедить кибертехники.
Последний информационный импульс, полученный с Йеллоустона, сообщил мне, что настоящая Катя до сих пор жива (разумеется, теперь она гораздо старше, чем тогда, когда я знал ее). Она еще дважды выходила замуж. Дни нашего с ней брака, должно быть, кажутся ей такими же древними и хрупкими, как фамильная реликвия. Однако сама она пока не знает, что я выжил. Я послал ей весточку, но сигнал не доберется до Эпсилона Эридана еще десять лет. А затем мне придется ждать ее ответ еще очень и очень долго.
Возможно, она ответит мне лично. Это наша единственная надежда увидеться, потому что я... Я больше никуда не полечу. Не стану вновь тратить десятилетия на сон.
